Встретимся в Эмпиреях - Игорь Удачин

Только что вернулся из училища со строевой подготовки. Ничего не хочется — серость и опустошение. Ложусь с гитарой на кровать, бездумно перебираю по струнам. Вибрирующие под подушечками пальцев психоделические звуки как нельзя лучше отражают унылую невнятность внутреннего состояния. Собственно, я всегда такой после строевой…

Звонит телефон, и гитара машинально выскальзывает из рук.

— Излагайте, — голосом умирающего вещаю в трубку.

— Привет, — отзывается Она.

— Здравствуй, солнышко.

Беззатейливо некоторое время разговариваем, конкретных тем никаких не касаясь. У Нее настроение, чувствую, похуже моего будет. И вдруг вразрез всему — эмоциональный всплеск с Ее стороны, на который не знаю даже как реагировать.

— Я по тебе так соскучилась! Можно я сейчас приеду?

Не похоже на Нее. Осторожно интересуюсь, не случилось ли чего. На другом конце провода угадывается неподдающаяся толкованию улыбка, сопровождаемая печальным вздохом.

— Да так… При встрече расскажу. Жди.

— Я тоже по тебе соскучился, — невпопад роняю я, но в ответ уже блеют гудки.

Вешаю трубку и думаю про себя: «Хорошо, наверное, что Она не услышала». На меня нападает какая-то рассеянность. Выкуриваю одну за другой сигареты четыре подряд и иду в ванную подмыться — чем черт не шутит…

Минут через сорок Она действительно приезжает. Такой я Ее еще не видел. У Нее взгляд ребенка, напроказившего и ждущего реакции строгого родителя. Мы проходим ко мне в комнату, присаживаемся на диван и некоторое время сидим молча.

— У тебя водка есть? — спрашивает вдруг Она.

— Что, прости? — я глупо улыбаюсь.

— Давай напьемся сегодня с тобой как следует. До поросячьего визга!

— Ты серьезно? — смеюсь я, подозревая подвох.

— Ага, — кивает Она, и теперь мы смеемся вместе. У Нее очень заразительный смех.

Водка к нашей общей радости находится (позаимствовал из отцовских запасов), и мы начинаем выпивать. Поворот событий несколько неожиданный и даже озадачивающий, но только лишь до определенной по счету рюмки. Напряжение быстро улетучивается, и все-все кажется довольно милым. Лузгаем семечки из пакетика, разговариваем. Я не очень-то слежу за стержнем беседы и поддерживаю ее, что называется, на автопилоте, пока тот вдруг не дает сбой. В определенный момент понимаю, что поставлен перед фактом… семья Ее в затруднительном положении, пятое-десятое, квартиру они срочно продают и завтра (уже завтра!) уезжают на север страны к дальним родственникам.

— Это шутка? — первое, что мне приходит в голову спросить.

— Ты что! Совсем, что ли? Думаешь, так шутят?! — Ее тихий до недавнего времени, кроткий тон резко переходит в грубое раздражение, хотя выражение глаз совершенно не поменялось. Не знаю, почему — но я мысленно это отметил тогда: про глаза.

Оба некоторое время молчим. Я в полной растерянности и не способен подобрать нужных слов.

— И что теперь… то, что касается нас? — вновь смягчившись, спрашивает Она, но, скорее, не у меня, а так — вопрос в пустоту.

Тем не менее адресую вопрос на свой счет.

— Нас?.. — все никак не могу выйти из замешательства. — Но почему ты раньше ни слова про это не говорила? Я даже…

— Саму только недавно ошарашили известьицем, — перебивает Она с горечью в голосе. Потом почти нежно: — А когда узнала, тебя расстраивать не хотела.

Забираю сигареты и ухожу на балкон, закуриваю в гордом одиночестве. Ума не приложу, как себя в создавшейся ситуации повести. Настроение подавленное.

Как Она вошла вслед за мной — даже не слышал. Прижалась сзади, обняла за плечи. Ее дыхание, легкое, теплое, щекочет мне шею. Ловлю себя на кажущейся нереальной мысли, что вот сейчас Она рядом со мной, а я даже не знаю, что Ей сказать (предпочитая общаться с сигаретой), а уже завтра Ее здесь не будет и, может статься, мы вообще никогда больше не увидимся…

— Не молчи. Что ты обо всем этом думаешь? — шепотом спрашивает Она.

— Я думаю… я думаю, может быть, это и не такая уж большая потеря, что мы расстаемся… Разве нас что-то сильно связывает?

Вздох возмущения слышится у меня за спиной, и Она выталкивает меня из своих объятий — да так, что я чуть не переваливаюсь через перила балкона наружу. Только сигарета, выскочившая от неожиданности изо рта, горящей алой точкой в вечерних сумерках покрывает восьмиэтажное расстояние и, достигнув земли, выбивает сноп искр далеко в темноте.

— Какой ты, оказывается, циник! — Она грубо хватает меня за локоть и пытается развернуть к себе лицом, но я упрямо остаюсь на месте, вцепившись в перила руками.

Подсознательно мне польстило, что своим жестом безразличия я смог вызвать в Ней такую бурю, и меня даже захватила волна невыразимой нежности к Ней. Но с другой стороны — я почувствовал, что не могу себе позволить не огрызнуться в ответ.

— Циник. Ну и что же? Ты никогда со мной ни в чем не считалась. Что же сейчас? Что я, по-твоему, должен сказать, что сделать?! Может, я могу что-то изменить? Если нет, то слова ничего не значат. Разойдемся, как в море корабли.

Она смотрит на меня так, будто первый раз в жизни видит ― изучающе, прямо, сверкая холодными, но при этом неописуемо красивыми глазами. Невольно устремляясь навстречу этой красоте, кажется, что вглядываешься в бездонный колодец, в который вот-вот, лишившись равновесия, упадешь; или в дуло пистолета, из которого через мгновение грянет выстрел… Под воздействием такого взгляда я не нашел ничего лучшего, как прибегнуть к извинениям, весьма сбивчивым и невнятным, истолковывая все извечной своей бедой: в стрессовой ситуации говорить не то, что на самом деле думаю. Но Ее это абсолютно не тронуло. Ей хочется посмаковать.

— Значит, нас ничего не связывает, да?! Очень приятно слышать! А что бы нас могло связать? А-а, подожди, я знаю: если бы я тебе дала…

— … — проглатываю, отмечая про себя одно: удар-то откровенно ниже пояса.

— Ты такой, как и все парни, хоть и строишь из себя что-то сверхъестественное!

Я попытался парировать Ее нападки и что-то объяснять (ох как глупо я себя чувствовал), но в ответ на все мои потуги Она с усмешкой заявила, что сейчас я, наверное, опять говорю не то, что думаю. Мало-помалу в ход пошли все известные Ей уколы, способные выбить меня из колеи.

В какой-то момент не выдерживаю.

— Извини, совсем забыл твою страсть: в грязных ботинках влезть в душу, совершенно не разбираясь в том, что топчешь. Твоя же душа для меня всегда закрыта!

— Ой, — Она корчит гримасу и полупрезрительно отмахивается, — давай не будем… о душе.

— Ладно. Не будем.

Отправляется в комнату. Я еще некоторое (возможно, продолжительное) время остаюсь на балконе, затем тоже возвращаюсь. Ее застаю сидящей на диване ― демонстративно сверлит взглядом настенные часы, намекая тем самым на свой скорый уход.

— И что же? Ты не будешь по мне скучать? — резко переводит взгляд в мою сторону. Мне показалось, уголки Ее губ дернулись в усмешке.

— Буду, — бубню я.

— Очень?

— Да, очень.

Она жестом предлагает мне сесть рядом с собой. Покорно опускаюсь на диван.

— Я же не виновата, что должна уехать. У самой, как подумаю, все внутри переворачивается, — вздыхает и снова смотрит на часы.

— Неужели никак нельзя не уезжать? — спрашиваю я в приступе накатившей жалости к самому себе.

— Ну а как, по-твоему, не уезжать?

— Оставайся жить у меня.

— У тебя? — Она улыбается. Улыбается и молчит.

— А что, черт возьми, смешного?! — вспыхиваю я. — Ты будто бы упиваешься этой ситуацией! Апеллируешь ко мне, но что бы я ни сказал, вызывает у тебя или раздражение, или смех!

Она тут же становится серьезной, но глаза все же выдают внутреннее веселье. Я это замечаю, и мне как-то не по себе.

— Куда именно ты уезжаешь? — задаю вопрос.

— Не знаю.

— Даже так!

— Я не расспрашивала. Какая разница?! Далеко…

— Далеко, — машинально повторяю за Ней. Внутри словно что-то защемило. Какие оглушительные три слога: Да… Ле… Ко… Отупело верчу в руке пустую рюмку. — Во сколько?

— Днем. В два, в три…

— Я могу проводить тебя, попрощаться?

— Лучше не надо.

— Конечно не надо. Я так и думал, что не надо. Это так на тебя похоже, — удрученно бормочу я, не глядя на Нее. Боюсь прочитать в Ее глазах очередную таинственную усмешку. — Тогда я тебе позвоню?

— Я сама тебе позвоню. Обязательно.

Все же поворачиваюсь к Ней, и мы встречаемся взглядами. Отнюдь. Никакой усмешки. Из Ее глаз изливалась такая безграничная нежность, что я начал таять словно лед. Мы поцеловались и долго сидели обнявшись, в полной тишине. Не знаю, о чем думала Она, но я думал, что моя жизнь завтра закончится. За один только недолгий вечер мой рассудок подвергся бесчисленному количеству крайностей ― то я любил Ее, то ненавидел, то… Тем не менее я ни разу не отказался от одного-единственного убеждения: я не хочу потерять Ее! Но этот несправедливый мир с его дурацкими обстоятельствами сильнее меня (так я думал тогда — в какой-то степени это помогло мне совладать с накатившими эмоциями), и я вынужден уступить, вынужден сдаться.