В поисках защитника - Харриет Уилсон

– Ты прекрасна… так прекрасна. Но ты выглядишь такой хрупкой, что я боюсь к тебе прикоснуться.

Под его взглядом ее тело теплело и расцветало. Она подняла голову и улыбнулась ему. Эта улыбка была обещанием, а полуприкрытые ресницами глаза откровенно соблазняли.

– Я не сломаюсь. Веришь?

Ни на мгновение не спуская с него глаз, она провела ладонями по своей груди, потом по плоскому животу и округлым бедрам и увидела, как в ответ вспыхнуло его лицо и сверкнули глаза.

Она молча протянула к нему руки, приглашая его, и он бросился к ней, покрывая поцелуями ее лицо и шею, нежно прикасаясь к ее грудям, словно это были лепестки какого-то редкого экзотического цветка.

Потом он опустил голову, позволив своим губам по очереди ласкать эти восхитительные бугорки плоти, дразнить языком затвердевшие соски, заставляя ее стонать от наслаждения.

Он упал перед ней на колени и прижался лицом к ее гладкой коже.

– Ты сладчайший мед, и благовоние, и все великолепие, которое только существует в мире, – шептал он.

Его рот скользнул вниз, оставляя на своем пути огненный след. Пальцами он нащупал влажные лепестки ее интимного места и задержался там, пока она не вскрикнула от пронзившего ее мучительного желания.

Она стояла, запрокинув голову, дрожа всем телом, пока он ласкал ее языком. Он заставлял ее гореть, таять, безжалостно подводя к неизбежному и непостижимому краю.

И в тот момент, когда сладостная агония уже грозила полностью ее захлестнуть, он быстро встал с колен, поднял ее на руки и положил на кровать.

Холодные накрахмаленные простыни показались ей раем – так горело ее тело. Глаза стали огромными, из груди ее вырывались короткие хриплые стоны.

Когда он быстро разделся и лег рядом, она повернулась к нему, провела губами по жестким волосам у него на груди, а потом начала изучать его тело. Оно было худым, мускулистым и очень загорелым. Она упивалась его красотой.

– Не смотри на меня так, – прохрипел он, – если ты не хочешь, чтобы я лишился остатков самообладания.

– Если мне нельзя смотреть, придется прибегнуть к прикосновениям, – прошептала она в ответ.

Ее руки заскользили вниз по его телу, пока не достигли своей цели. Пальцами она обвила его плоть и стала медленно массировать ее, все больше возбуждая Джуда, пока он с приглушенным стоном не отбросил Лиз на подушки и не накрыл ее своим телом.

Когда он вошел в нее, ее тайная шелковистая плоть приняла его в себя. Она впилась ногтями в его плечи, обхватила ногами стройные бедра и крепко прижала к себе.

Она не просто отдалась ему. Она предложила ему себя полностью и без остатка, так, словно они были единственными на свете любовниками.

Мир для них сузился до размеров этой кровати, его эпицентром были их сплетенные разгоряченные тела, его энергией – ритм их движений и прерывистое дыхание, сопровождавшее извечную игру страсти.

Все ее существо было втянуто в какой-то неистовый вихрь ощущений. Ее голова моталась из стороны в сторону. Она пыталась что-то сказать – сама не зная, что именно, – но из её груди вырывался лишь исступленный крик радости. До тех пор, пока страсть не достигла своего головокружительного завершения.

Ее плоть конвульсивно содрогалась, и ей казалось, что она летит в пустоту, где восторг и мука неотличимы друг от друга.

Она услышала стон Джуда, когда он тоже достиг пика, а потом они оба погрузились в забытье.

К реальности Лиз возвращалась медленно. Она лежала в объятиях Джуда, положив голову ему на грудь и слушая, как бьется его сердце под ее влажной щекой.

Такого никогда раньше с ней не было, удивленно думала она. Она точно знала, что никогда. Это был какой-то новый уровень страсти, хотя казалось невозможным… невероятным, что такое могло случиться именно с ней. Что их притяжение друг к другу оказалось почти мгновенным и всепоглощающим.

«Странники в ночи», вспомнила она известную песню Фрэнка Синатры, и вдруг ее охватила тревога.

Он, должно быть, почувствовал перемену в ее настроении. Нежно погладив ее по волосам, он прошептал:

– Что случилось?

– Сама не знаю. – Лиз прижалась губами к его коже. – Я ничего не понимаю, – простонала она.

– А ты и не пытайся понять. Просто будь, как я, благодарна судьбе. – Он поцеловал ее в лоб. – Проголодалась?

Вот уж чего она не ожидала от него услышать! Как обыденно, как прозаично после восторга, который они испытали вместе.

Она сама удивилась, когда ответила:

– Просто умираю от голода.

– Тогда пойдем на кухню. – Он снова положил ее на подушки и встал, не обращая внимания на свою наготу.

Она еще немного полежала, прислушиваясь к звону посуды и веселому посвистыванию Джуда на кухне, потом спустилась с кровати и пошла в ванную.

На обратном пути Лиз заглянула в сушильный шкаф и нашла там чистую джинсовую рубашку. Она надела ее и застегнула на все пуговицы. Конечно, такая стыдливость смешна после того, что между ними было, но она-то осталась прежней.

Она расправила смятые простыни и села, скрестив ноги, на кровати.

Джуд появился с подносом.

– Надеюсь, ты не возражаешь?

Лиз поправила ворот рубашки, чувствуя себя неловко от того, что его может развеселить ее неожиданная скромность, тем более что собственная нагота его совсем не смущала.

– На тебе эта рубашка выглядит лучше, чем на мне. – Поставив поднос, он спросил: – Хочешь, чтобы и я оделся?

– Нет, если только тебе не холодно.

– Если я замерзну, ты сможешь меня согреть.

Лиз опустила голову, но недвусмысленный намек неожиданно вызвал у нее новый приступ желания.

Это был самый восхитительный ужин в ее жизни. Они ели из одной тарелки, скармливая друг другу кусочки котлет, отхлебывая вино из одного бокала и смеясь по пустякам.

Вина ей вообще-то и не требовалось. У нее уже и так кружилась голова от счастья.

С наступлением темноты ветер за окном усилился. Рамы трещали, и слегка вздувались занавески.

Неожиданно в кухне громко залаял Рубен.

– Пойду посмотрю, в чем дело, – вставая с кровати, хмуро буркнул Джуд.

– Может быть, просто погода меняется? – Лиз откинулась на подушки.

Ее уже клонило в сон.

– Он привык к перемене погоды. – Джуд натянул джинсы и направился к двери. – Я скоро вернусь.

Оставшись одна, Лиз поставила поднос с остатками еды на столик и, сняв рубашку Джуда, залезла под одеяло. Ее почему-то начало знобить, наверное, от охватившего ее непонятного беспокойства.

Усиление ветра, нервозность Рубена – все это вызывало тревогу, словно кто-то непрошеный пытался нарушить их столь драгоценное уединение.

– Никого, – вернувшись, заявил Джуд. – Старый пес становится параноиком.