Покоренный Кавказ (сборник) - Альвин Каспари

В настоящее время почти все народности Кавказа бросили обычай погребать с телом умершего его оружие и утварь, но если бы этот обычай сохранился во всей своей неприкосновенности, то мы могли бы и в настоящую минуту в любой могиле пшава, хевсура или сванета, а то даже и кахетинского грузина найти предметы каменного века. Дело в том, что и теперь, несмотря на то что цивилизация хлынула на Кавказ широким потоком, в самых культурных местах встречаются предметы домашнего обихода, ничем не отличающиеся от тех, которые употреблял в дело Ной. Для примера укажем на самую распространенную в Грузии, а тем более в диких уголках Кавказа молотилку и способ молотьбы. Когда хлеб сжат, то его раскладывают ровным слоем, вышиной в аршин, на ток, затем пара буйволов или быков впрягаются в особый инструмент, который представляет следующее: толстая доска из дуба или бука с загнутым с одной стороны концом усажена рядом острых, грубо отточенных кремней. Эта доска кремнями вниз ставится на ток, к ней прикрепляется дышло с ярмом, впрягаются быки или буйволы, на доску становится рабочий – и молотилка готова. Рабочий погоняет быков и ездит на своих оригинальных салазках вокруг тока; острые кремни давят колосья, выдавливают зерно и крошат солому на мелкие куски. Такая солома имеет большое применение и носит название «самана».

Разве это не доисторическая сцена? А ее можно наблюдать где угодно на Кавказе; в Тифлисе, на Майдане, вы найдете сколько угодно таких молотилок, причем у некоторых (результаты культуры) кремни заменены железными треугольниками.

Если же мы отъедем от центра Кавказа, то есть от Тифлиса, верст на восемьдесят, хотя бы в Тионеты, то мы встретим, например у хевсуров, обычаи, нравы и вооружение Средних веков: панцири, шлемы, копья, щиты с девизами, рыцарские нравы и понятия о чести и проч.; если же мы шагнем еще дальше, к коренным хевсурам, живущим около Шатиля, или к их соседям, пшавам, то попадем в область почти доисторической культуры: здесь не редкость увидеть лук и стрелы с каменными и костяными наконечниками, каменные топоры, палицы и молотки. В языческих капищах, которые еще сохранились, как и поклонники их, хранятся предметы, на которые разгорелись бы глаза любого археолога; в известные дни приносятся жертвы по всем правилам доисторического жертвоприношения, начиная с закалывания барана или быка кремневым ножом, кончая дикими плясками и воем кадагов (прорицателей), впадающих в экстаз под влиянием одуряющего дыма алтарей, где сжигаются ароматические горные травы в честь каких-то божеств Анатори, Пиркути и Нахарели, безобразные идолы которых из века в век хранятся в капищах, куда не смеет войти ни один из смертных, кроме священнослужителей-деканозов.

Эти пережитки доисторической культуры совершенно сбивают с толку исследователей, берущихся определить эпоху, когда то или другое племя прочно основалось в местности, занимаемой им в настоящее время. Только сравнение основных языков кавказских племен с языками азиатскими и европейскими позволило немного поднять туманную завесу прошлого и осветить некоторые факты былого; но все-таки многое здесь гадательно и может быть оспариваемо. Большинство ученых, совершенно отложив вопрос о действительных первозасельниках Кавказа, ибо этот вопрос абсолютно темен, занялись изучением предков тех племен, которые уже тысячелетия занимают те или другие уголки Кавказа, и исследованием, откуда эти предки могли явиться на Кавказ.

Большинство теорий сходится на том, что когда-то из глубины Азии двинулись жившие там племена и шли тем же путем, каким двигались уже в историческое время многочисленные гуннские и монгольские орды, то есть часть шла севером через Волгу и заполняла громадные равнины нынешних Терской и Кубанской областей, другие же орды шли, огибая Каспийское море, с юга через Малую Азию и попадали сначала в неприветливые южные пустыни Закавказья, затем занимали роскошные южные склоны Кавказского хребта и плодородные долины рек Куры, Алазани, на западе Риона, но, теснимые новыми полчищами, должны были вступить в глубину гор, в почти неприступные ущелья, где и остались до исторического времени. Некоторые перевалили, вероятно, через хребет на Северный Кавказ, и, наоборот, северные поселенцы переваливали на юг.

Таким образом, Кавказ отчасти служил большой дорогой для бродячих племен и населился теми обрывками, которые задерживались горами. Но есть ученые, которые, основываясь на труднопроходимости гор, думают, что Кавказ служил не дорогой, а убежищем теснимым племенам и что переходы через горы были гораздо реже, чем уходы семей и целых племен с равнин в ущелья. Если эту теорию основывать на фактах, в древности не превосходящих 2–3 тысяч лет, то она окажется не бездоказательна. Действительно, племена, живущие на юге, принадлежат к картвельскому племени, распространение которого идет лишь до Главного хребта, представители же северных склонов Кавказа ничего общего с картвельской группой не имеют. Если бы народы эти часто переходили через горы, то, наверное, они смешались бы и снабдили бы друг друга типичными характерными чертами, обычаями и, главное, языком.

Так или иначе, но какие-то племена – бесспорно степного азиатского происхождения с пастушескими, миролюбивыми наклонностями – волей судьбы загонялись и основывались в скалистых дебрях.

Попадая в суровые лощины, ущелья, в страны диких скал, вечных снегов и льдов, племена стали, конечно, перерождаться. Дело это шло медленно; целые столетия нужны были, чтобы человек вполне приноровился к новым условиям жизни; в борьбе за существование гибли многие тысячи людей, но выживавшие все больше и больше приноравливались, вырабатывали понемногу новые характерные черты и особенности и, таким образом, переродились в конце концов из миролюбивых и ленивых пастухов в удалых горцев-разбойников.

Так как условия жизни у всех горцев складывались при одинаковых условиях, то немудрено, что у всех племен, независимо друг от друга, явились общие черты, нравы, обычаи, социальные и нравственные понятия. Будучи совершенно чужды друг другу, не имея ничего общего ни по типу, ни по языку, иначе говоря, происходя от совершенно разных корней, горцы тем не менее имеют много общего, объединяющего их, и эти черты выработались не вследствие подражания или давления друг на друга, а образовались, так сказать, стихийно, в зависимости от окружающих условий; иное образование горских обществ и немыслимо там, где возможна лишь одна форма жизни и абсолютно не могут развиться другие.

Если бы возможно было лапландцев или лопарей перенести за 3 тысячи лет назад и поселить их хотя бы в Сванетии, то уж через три-четыре столетия мы не узнали бы наших поселенцев: они уже обратились бы в воинственных, свободолюбивых горцев, запальчивых, преданных обычаям гостеприимства, кровной мести и почтения к старшим. Они сохранили бы только язык, по которому явилась бы теперь возможность определить, где находилась их первоначальная родина.

Историческое время застало горцев на тех местах, где они живут и поныне. Греческие, римские и арабские писатели сообщили много сведений о Кавказе, черпая большей частью свои, иногда фантастические, рассказы из преданий, песен, сказок и легенд, заносимых в их страны пленными кавказцами. По этим легендам и россказням есть возможность несколько восстановить район поселения того или другого племени, что и дает право утверждать, что современные нам племена жили в этих местах много сотен лет тому назад. Мелкие подразделения и дробления, а также и слияния некоторых племен были и в позднейшее время, но больше в низменных, долинных районах и меньше в горах.

Так, грузины, мингрельцы, гурийцы и прочие долинные жители находились под постоянным давлением соседей – персов и турок – и, вследствие близкого соприкосновения, потеряли много из своих характерных черт; в настоящее время трудно при поверхностном взгляде поверить, что грузин и хевсур – родные братья и, наоборот, что хевсур и чеченец не имеют в прошлом, как и в настоящем, никаких общих родичей; между тем нравы и обычаи последних очень сходны, но язык выдает их происхождение: хевсуры говорят на древнекартвельском языке, а чеченцы – одном из лезгинских своеобразных наречий. Чтобы понять, что такое горец и какова его душа, необходимо, во-первых, ближе познакомиться с условиями его жизни, а также с нравственным кодексом, руководящим его поступками.

Условия жизни горцев очень тяжелы, особенно в сравнении с их близкими соседями, живущими в роскошных и плодородных бассейнах Риона, Куры, Алазани, Кубани и Терека. В первом очерке подробно описано строение горной части Кавказа. Средняя снеговая линия на Кавказе находится на высоте 12 тысяч футов. Ниже снеговой линии, до 6–7 тысяч футов, идут большей частью бесплодные места, негодные для хлебопашества, но с роскошными альпийскими лугами, дающими возможность заниматься с большим успехом скотоводством, главным промыслом горцев. Это относится, главным образом, к Западному Кавказу и к его северным склонам, сбегающим и сливающимся с Кубанской степью.