Операция «У Лукоморья…» - Олег Шелонин

Дело в том, что, как утверждала Кощеева мама, души у него нет, не было и не будет, если он, к своему несчастью, пошел в папу, который, скотина такая… Дальше, как правило, Кощеева мама разражалась пространной тирадой, пересыпанной кучей непонятных слов, отчего личность таинственного папы, которого Кощей так никогда и не увидел на протяжении всей своей очень и очень длинной жизни, была овеяна ореолом романтики. Маленький Кощей тогда раз и навсегда решил для себя, что он вылитый папа, хотя факт отсутствия души почему-то тщательно скрывал от окружающих. А раз так, то и взять с него Люциферу будет нечего. Хуже другое. Посад Василисы превратился в болото, в котором тонули его лучшие кадры и наемная сила. Перед глазами Кощея до сих пор стояла картина взбесившейся своры чертей, пытающихся подцепить его на рога.

– Перевербовал, гад,– мрачно прошептал Кощей, вспоминая эту сцену.– И чем это он их подкупил? – Кощей зябко передернул плечами и, не вставая с кресла, помешал кочергой тлеющие угли. К старости он стал мерзляв, и даже в самое жаркое время года камин здесь всегда горел. По сравнению с тронным залом обстановка в малом зале была более скромная, но очень уютная. Живопись была представлена одним-единственным полотном. Кощей Бессмертный верхом на Змее Горыныче совершает облет своих владений. Далеко внизу смерды падают ниц, трепеща от одного только вида Его Бессмертия. Кощей тяжело вздохнул, сполз с кресла и подошел к картине. Где оно, былое величие? Слуги стали дерзки, а смерды нет-нет да начинают зубы показывать.

– Вся надежа на тебя, Горыныч,– прошептал он, нажимая едва заметный бугорок на стене под полотном. Картина плавно скользнула в сторону, открывая нишу, заставленную изящными кувшинчиками, амфорами и бутылочками. Небрежно отодвинув рюмку в сторону, Кощей доверху наполнил бокал, украшенный монограммой «КБ», рубиновой жидкостью из пузатой бутылки. Медовуху он не признавал, считая ее напитком варваров, а из заморских вин предпочитал ароматную, шипучую выжимку хмельных ягод его далекой родины. Самые ценные сорта с виноградников провинции Бурда стояли отдельно в бутылках толстого темно-зеленого стекла. Как правило, содержимое этих бутылок Кощей смаковал из своей миниатюрной рюмочки, закатив глаза от наслаждения. Но, когда на него накатывала депрессия, как, например, сейчас, он принимал только рыльское или борзенское. Осушив бокал, Бессмертный тут же налил второй, докостылял с ним до кресла и стал ждать эффекта. Обычно борзенское быстро поправляло настроение, но в эту ночь даже хмель не мог заглушить тревогу. Кощея мучили дурные предчувствия. Иван ведь не сокрушал силой своих врагов-недругов, как три года назад. Нет, он их умудрялся делать своими союзниками. А что, если Горыныч тоже… Одна эта мысль заставила передернуться. Борзенское плеснулось на колени.

– Надо же, какие ночи холодные,– громко сказал Кощей, старательно делая вид, что просто озяб.

– Хочешь, согрею?

Маленькая огненная ящерка игралась в камине угольками.

– Саламандра! – обрадованно заорал Кощей.– И как это я забыл о тебе?

– Обо мне всегда забывают… пока петух жареный в одно место не клюнет. Тебя как, уже клюнул, Кощеюшко?

– Еще как,– вынужден был признаться Кощей.

– Знаю, знаю.

– Откуда? – удивился Бессмертный.

– Земля слухом полнится,– уклончиво хмыкнула Саламандра.

– Слушай, раз уж ты здесь, помоги,– взмолился Кощей. Залпом осушил бокал и подался вперед.– Ничего для тебя не пожалею.

– Не ври, ты всегда жлобом был. Рубль дашь, тыщу возьмешь. Скажешь – нет?

– Денежки они счет любят,– сердито пробурчал Кощей,– а я всегда свое слово держу, не то что некоторые. Награда царская будет.

– Знаем мы ваши награды! Небось деревенькой вшивенькой откупиться хочешь.

– Весь посад Василисы на откуп даю!

Ящерка так и покатилась со смеху, взметнув вверх тучу седого пепла.

– Ну насмешил! – дрыгая лапками, заливалась Саламандра.– Ну хитер! И с Иваном, значит, поквитаться, и со мной рассчитаться.

– А что? – обиделся Кощей.– Тебе мало? Целый посад! Полдня полыхать будет. Одним топором срублен. Ни одного гвоздя нет. Ювелирная работа. Да только боюсь, не по зубам тебе этот посад будет,– притворно вздохнул Бессмертный.

– Это почему? – возмутилась Саламандра.

– И не такие там зубы обламывали. Вот Горыныч сейчас с Иваном в посаде бьется, да, боюсь, побьет его Иван. Разве что вдвоем супротив этой орясины совладаете. Оплата та же. Как, согласна?

– Да я и одна его раскатаю,– презрительно фыркнула ящерка.

– Вряд ли.

– Спорим?

– Да что с тобой спорить, проиграешь ведь.

– Спорим?!! – Разгневанная Саламандра вдруг начала расти на глазах.

– Ну спорим,– как бы нехотя согласился Кощей.

– Что в заклад ставишь?

– Посад Василисы.

– Посад теперь и так мой! – Из камина повеяло таким жаром, что каблуки на черных лакированных туфлях Кощея задымились. Его Бессмертие торопливо поджал ножки и принялся сбивать пламя. Лак вспучился и пошел пузырями.

– Ну чего обувку портишь? – рассердился Бессмертный.– Она ведь денег стоит. Говори толком – чего хочешь?

– Замок твой!

– Ох и ни фига себе! – возмутился Кощей.

– Испугался?

– Я?

– Ты!

– Согласен!

– По рукам?

– По рукам! – Кощей вгорячах с размаху хлопнул своей сухонькой ладошкой по светящейся малиновым цветом лапе Саламандры и заверещал, тряся обожженной рукой.

– Подуть? – услужливо спросила Саламандра, выползая из камина.

– Не надо!!! – Кощей кубарем скатился с кресла и отлетел в угол зала, продолжая трясти рукой.

– Ковер спалишь! – заорал он, оказавшись на безопасном расстоянии. Саламандра торопливо юркнула обратно в камин, оставив после себя четыре угольных отпечатка на бордовом ковре и запах паленой шерсти.– Одни убытки от вас,– корчась от боли, причитал Кощей.– Ну чего расселась? Иди воюй с Иваном!

– Раскомандовался,– надулась вновь сократившаяся в размерах ящерица,– дай сориентироваться. Может, сейчас в посаде ни одна лучина не тлеет.

Кощей вспомнил, что Саламандра может перемещаться в мгновение ока в любое место только при одном условии: если там есть хоть малейшая искорка пламени.

– Ага,– удовлетворенно пробурчала Саламандра,– что-то горит.

– Горыныч небось огненным боем Ивана достать пытается.

– Ну жди, Кощей. К утру вернусь. Замок твой палить буду.

– Давай, давай,– нетерпеливо простонал Кощей, баюкая обожженную руку.– И передай Ивану, что все равно я его из посада выживу. Коль не получится у вас с Горынычем, так завтра в ночь я сам явлюсь. И гнев мой будет страшен.

Саламандра скептически посмотрела на Кощея, старательно дующего на руку, неопределенно хмыкнула и с легким хлопком исчезла, взметнув серое облачко пепла.

– Дакля, макля, гракля… тьфу, чушь собачья… гакля, вякля…

Под монотонное бормотание Центральной Правая и Левая усиленно вдохновлялись.

– Папа сказал по чуть-чуть, а ты сразу два ведра осадила,– корила Правая Левую.– Показываю.– Зеленая треугольная морда сунулась в очередное непочатое ведро и одним махом высосала его содержимое.– И все! Ясно?

– Ясно,– тряхнула головой Левая.

– Тогда начали. Морда.

– Зеленая.

– Почему зеленая?

– А почему морда?

– Не знаю. Как ты думаешь, получается?

– По-моему, нет.

– По-моему, тоже.

Головы похлопали друг на друга глазами и осушили еще по одному ведру.

– Дуб.

– Ветвистый.

– Почему ветвистый?

– А почему дуб?

– Эх вы,– презрительно фыркнула Центральная.– Дуб – сруб, ветвистый – голосистый. Помолчали б лучше, не мешали профессионалам работать.

– Тоже мне профессионал. Полночи свою паклю во все дыры пихает,– обиделась Правая.

– Нашла чем гордиться,– поддержала ее Левая,– подкорка у нее отделенная. Головкой, видать, крепко стукнулась, когда из гнезда в детстве падала, вот она и отскочила.

Правая ошарашенно похлопала глазами.

– Идея!!! – просипела она.– Я, кажется, догадалась. У нас с тобой просто подкорка крепче к корке приколочена, не то что у этой…– Правая презрительно кивнула на Центральную.– А ежели по нашей корке как следует…

Головы поняли друг друга с полуслова и принялись озираться в поисках источника вдохновения поувесистей. Выдернув из остатков частокола по бревну, они, недолго думая, со всей пылкостью творческих натур с размаху вмазали друг другу по головам. Эффект был ошеломляющий, но не такой, на который они рассчитывали, ибо именно в этот момент Центральная, отчаявшись найти рифму на непокорное слово «пакля», нырнула вниз в поисках вдохновения по рецепту «папы». Бревна с треском переломились, завершив широкую дугу на выпуклом черепе Центральной, впечатав ее голову в плотно утрамбованную землю посадской площади.

– Сакля,– замогильным голосом сказала она. Рецепт Правой и Левой оказался эффективнее.

– Сдается мне, родимая словила вдохновенье,– задумчиво сказала Правая, выплюнув обломок бревна.