Дорога в небо - Виктория Шавина

— Тут ещё работы непочатый край. Решил показать, раз всё одно фураж вести.

— Показывай, — согласился Сюрфюс.

Они подошли ближе. Птица, что ни говори, выглядела странно: крупное, как у всех штурмовиков, высокое туловище, но крылья при том едва ли не вдвое меньше нормальных. Получался балоп-переросток какой-то.

— Все тупики, в какие мы забирались, расписывать не стану, — заговорил Ю-Цзы. — Значится, тут мы, наконец, добились самоподдержания считай половины массы тела, так что удельная нагрузка на крыло упала. Доведя её до прежнего значения — почти — мы выиграли в габаритах.

— Но что это даёт? — с сомнением вопросил Сил'ан. — Она же не взлетит.

— Другая конструкция крыла! — взмахнув руками, воскликнул человек. — Как у насекомых, полюбуйся, мой хороший: сгибов нет. Вертикально вверх — вот так они выводятся в положение «на взлёт». Экспериментируя с оперением, формой и мышечной тканью, нам удалось добиться необходимой частоты махов. Она не просто умеет летать и парить — она может зависнуть на одном месте. Маневренность возрастает в разы, время разворота — трижды быстрее!

— Впечатляет, — согласился полковник. — А как у неё со стандартными фигурами пилотажа?

Разводчик поджал губы и хмыкнул:

— Зришь в корень. Ох, и наелись мы с ней. Вы посмотрите сами, нам заключение — не для совета или Главкомши, а как сторонний взгляд — ой как не помешает.

— Кого ставить? Тсой-Уге?

— Нет-нет, — заторопился Ю-Цзы. — Мой хороший, летать на ней ещё нельзя. Только беспилотка. Понимаешь, с фигурами мы вроде сообразили, и то не факт, но там теперь другая проблемка лезет.

— Хм?

— Да всё эти мышцы, — досадливо протянул весен. — Ты понимаешь, взлёт это ещё полбеды, а вот посадка. Тут же не выходит как обычно. Частота махов до последнего остаётся крайне высокой. Стопор мгновенный: земля, крылья в верхнее положение. Ты только представь, какую энергию гасят при этом мышцы. А наращивать их ещё — увеличивать общую массу. Сам знаешь, что это повлечёт за собой согласно уравнениям существования. Впрочем, ничего, над этим мы бились почитай год, остановились на новой организации ткани. И всё бы хорошо. Взлетает, садится. Все в восторге, а потом выясняется, что кой-чего не учли. С новыми материалами оно часто так бывает…

— И что в сухом остатке?

Ю-Цзы поскрёб в затылке и признался:

— Летает тварюга хорошо. Но недолго.

— Сколько задерживается в воздухе? — уточнил полковник.

— Пустая — минут пять-шесть. Где-то так, если не маневрировать.

— А дальше?

Весен неожиданно рассмеялся:

— А дальше, понимаешь ты, устаёт она и крыльями махать больше не может. Срывается в штопор. Надо дыхалку менять, может и кровь, чтобы в мышцах подольше эта, как её, кислота, в общем, не образовывалась.

— Значит, так у вас одна и разбилась? — догадался Сюрфюс, но разводчик выпучил на него глаза:

— Какая: одна? — не понял он.

— Та самая, которая мучительно погибла из-за ошибки в перерасчёте единиц.

— Что? — медленно переспросил человек, его нос задрожал от возмущения, на щеках выступили красные пятна. Он с силой топнул ногой: — Кто ещё такое про нас плетёт? Когда это Ю-Цзы такие ошибки пропускал?

— Но сама Бейта-Чо из Трав…

— Что она понимает в птицах! — яростно громыхнул весен. По счастью, все испытатели давно его знали, и уже не обращали на подобные выходки внимания.

— Тшш, — Сюрфюс ласково коснулся чужого напряжённого плеча.

Ю-Цзы слегка опомнился:

— Ложь и клевета, — заявил он тише, высоко вздёрнув подбородок и сжав кулаки. — Кто им позволил так позорить честное имя?

— Я не знал, что думать, — признался полковник. — Не могла же она лгать всем виднейшим учёным Весны разом. Слишком опасно, эти люди не отшельники, у них тоже есть знакомства и связи. Велика вероятность попасться на обмане.

— Совсем двинулась, старая дура, — в сердцах бросил Ю-Цзы.

Полковник чуть улыбнулся:

— Неконструктивно, — он продолжил прежнюю мысль: — Тем более речь шла о катастрофе на крупном производстве. Значит, Стрелы в любом случае хоть что-то да знают. Вы в хороших отношениях, если ты им напишешь, это не вызовет подозрений.

Весен мрачно вздохнул. Какое-то время оба молча рассматривали птицу, ко всему безразличную.

— То ли он совсем болваном стал, — наконец, медленно и неуверенно заговорил Ю-Цзы, — но ему уж теперь повсюду заговоры чудятся и тайные планы. Вот, примером, можешь ты, мой хороший, сказать старому птичнику, какого рожна вас сюды из Хальты двинули? И кто там теперь?

— Пехотная часть, — насмешливо хмыкнул Сюрфюс.

— Ненадолго, — оценил разводчик. — Охо-хо… Чего ж творят наши мудрецы?

— Скоро совет по военным вопросам. Может, там скажут.

— Скажут тебе… Конечно.

Сил'ан весело рассмеялся в ответ на ворчание.

Испытания птицы не заняли много времени. Для порядка все показатели занесли в журнал и отчёты, полковник заверил их подписью и печатью кёкьё. Ю-Цзы уезжал в добром расположении духа, растроганный слаженной и чёткой работой испытателей, да и, в немалой степени, выдающимися успехами образца.

— Не хватает тебя, хороший мой, — с взволнованной серьёзностью сказал он Сюрфюсу при прощании. — Вот же бывает: свято место, а пусто — никто не заменит. Ты себя береги. Смелость, честь — они, знаешь, всегда дорогого стоят…

Глава VII

Всадники спешились. Воины куда-то повели динозавров, Чанакья же любезно предложил Хину следовать за собой и зашагал по улице, не скрываясь. «Что за деревня?» — пытался понять правитель. Летни так не строили дома: из белых камней одного размера, обточенных в форме правильных шестиугольников. Не хватило бы ни терпения, ни материала, как и умения, пожалуй. Чего стоили одни слоистые, будто из чешуи, крыши яркого голубого цвета.

Однако, настоящее чудо поджидало правителя впереди. Чанакья вывел спутника на площадь и, уверенно печатая следы в песчаной книге, направился к единственному двухэтажному дому, над которым реял выцветший флаг. Хин шёл за ним, а глядел совсем в другую сторону. Узкая ледяная полоса парила невысоко над песком, но не отбрасывала тени. Она отчёркивала посёлок от засушливой степи и, начинаясь где-то неподалёку, тянулась за горизонт.

В здании с флагом, как и во всей деревне, почти никого не было. Второй этаж и тот оказался обманом — изнутри дом представлял собой один огромный холл. Свет врывался через десяток застеклённых окон, тени прятались под длинными скамьями вдоль стен и за портьерами, занавешивавшими входы в пристройки.

Эрлих поднялся навстречу племяннику с лёгкостью человека, истаявшего от бессонницы. Глаза на исхудавшем лице как будто стали больше, с плеч исчез металл, сменившись вышивкой толстого лиственного орнамента. Других перемен Одезри не нашёл.

Чанакья низко поклонился, они с дядей обнялись, перебросились парой фраз, после чего племянник живо удалился. Хин не стал дожидаться, пока ему сделают знак подойти, и сам направился ко второй скамье. Зеркальный пол здесь натирали с таким усердием, что уан рисковал поскользнуться, оттого и двигался странно: не перенося вес, как обычно, с пятки на носок, а пытаясь встать на всю стопу сразу. Каблуки возмущались, выдавая вместо дробного отчётливого стука, свойственного горделивой поступи, смущённое шарканье, шорох, повизгивание застрявших песчинок. Хин понял, отчего Эрлих сам не пошёл ему навстречу. В этот самый момент потомок эльфов улыбнулся, словно умел слышать чужие мысли.

Эхо играло с самим собою, наводя на мысли о цене одиночества: многократно отражало любой звук, самый тихий и отчётливый шёпот возводя в ранг грохота. Человек, стоявший в десяти шагах уже не разобрал бы сказанного.

Одно из окон наверху было приоткрыто. Лёгкий ветерок перебирал кудри Эрлиха, соломенно-серые от пыли, гонял по сияющему полу песчинки и пару несчастных жуков, доносил дерущий горло запах безводного полдня.

Немного смущаясь эха, Хин откашлялся.

— Что вы думаете? — спросил потомок эльфов, всё же за собою оставив право начать разговор.

Он смотрел мимо высокого собеседника куда-то прямо в солнечный свет, и Одезри, поддавшись очарованию пыльного, усталого, чудаковатого, и всё же вдохновенного образа, повторил за поэтом:

— Я всегда искал уединённой жизни…, чтобы убежать от этих извращённых умов, которые утратили дорогу на небо.

На лице Эрлиха за долю секунды сменился десяток выражений. Хин для себя решил, что тот должен был просто поднять брови, может быть, чуть заметно улыбнуться той странной улыбкой, которую видишь ясно, если смотришь в лицо, и теряешь, едва начинаешь вглядываться в глаза или губы, в игру светотени. Улыбки этой нет, но так улыбался Келеф, и Хин будто видел её сквозь маску, а скорее — чувствовал.