Лики любви. Очерки истории половой морали - Александр Сосновский

С нелегкой руки проповедника обличение плотской любви и женщин превратилось в традицию. Образ «чудовища с двумя спинами» вызывал у церковников неописуемую ярость. Святой Антоний с пеной у рта доказывал, что женщина «глава преступления, рука дьявола. Когда ты видишь женщину, то знай, что перед тобой не человек, не дикий зверь, а дьявол самолично. Голос ее — шипенье змеи». «Женщина, — вторит святой Иероним, — путь нечестия, укушение скорпионово», она «виновница зла, причина падения, гнездилище греха, она соблазнила мужчину в раю, она соблазняет его на земле, она увлечет его в бездну ада». Средневековый демонолог Вильгельм Овернский убеждал, что черти всегда являются под видом женщин, между тем как добрые ангелы принимают образ мужчин. По его мнению, женщина должна «покрываться краской стыда при одном только сознании, что она женщина». А на Макон- ском соборе 585 г. со всей серьезностью дискутировался вопрос, является ли женщина человеком, впрочем, решенный положительно большинством в один голос.

Женоненавистническая идеология сказывалась и на оценке брака. Апостолу Павлу явно не хватает душевной тонкости своего учителя, и он довольно прямолинейно объявляет брак необходимым злом. Ибо «хорошо человеку не касаться женщины» (Послание к римлянам), но «во избежание блуда, каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение, подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас Сатана невоздержанием вашим. Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я, но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе. Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться. Относительно девства я не имею повеления Господня, а даю совет, как получивший от Господа милость быть ему верным. По настоящей нужде за лучшее признаю, что хорошо человеку оставаться так. Соединен ли ты с женой, не ищи развода. Остался ли без жены, не ищи жены. Впрочем, если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит. Но таковые будут иметь скорби по плоти, а мне вас жаль... Я вам сказываю, братья: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть как неиме-ющие. Посему выдающий замуж свою девицу поступает хорошо, а не выдающий поступает лучше» (Первое послание к коринфянам, 7, 2—9, 26—29, 38).

Все своеобразие половой этики, сформировавшейся в первые три века христианства, наиболее полно отражено в трудах Августина Блаженного (354—430) — «первого современного человека» (как его иногда называют). Наследие Августина основано на глубоких внутренних переживаниях и насыщено субъективным идеалистическим и мистическим содержанием. Постоянное углубление в самого себя и отрешение от внешнего мира составляло квинтэссенцию учения Августина. Центральное место в нем занимало понятие первородного греха и его искупления, поиска путей преодоления греховности. Августин видел их в абсолютном воздержании, ограничении целей брака рождением детей, сознательном подавлении похоти. Многие церковные писатели вообще считали брак безнравственным. Иустин-мученик искренне признается, что не понимает, как греховная чувственность может прощаться в браке. Григорий Нисский пишет, что если бы Адам в раю не отступил от Бога, то брака никогда бы не было и размножение людей совершалось бы другим, более достойным способом. Иероним допускает брак «только потому, что от него рождаются девственники». «Цель святого, — говорит он, — порубать лес брака топором девственности». Подобные идеи получали практическое воплощение: святая Мелания не захотела жить с мужем; святые Авраам и Алексей убежали от своих невест в первую брачную ночь; святой Аммон отверг полюбившую его женщину. Такое случалось не только в монашестве, но и в мирской жизни: короли Генрих II и Альфонс II Испанский жили в браке без половых сношений. Григорий Турский рассказывает, что один галльский дворянин посватался к девушке, которая, как выяснилось, дала обет вечной девственности. Жених согласился не посягать на ее целомудрие, и когда она через несколько лет умерла, вознес благодарение Господу за то, что «вернул ему сокровище таким же неприкосновенным, каким и получил его».

Образцом для таинства брака оставался союз Христа с церковью: этот союз вечен, потому и брак нерасторжим. Христос — глава церкви, а муж — глава семьи. «Жена да убоится своего мужа» — так же, как церковь гнева Господня. Цель брака — рождение и христианское воспитание детей; если семейная жизнь не преследовала целей деторождения, то она признавалась блудом. Воздержание и усмирение плоти — единственный путь к спасению. «Только тот совершенен, — говорит Августин, — кто и духом и плотью отрешился от мира». Святой Томас заявляет: «Любовь женщины есть пропасть смерти; брак не узаконяет ее, а едва только извиняет». Конечно, рьяные поборники средневекового аскетизма отдавали отчет в неосуществимости своих идеалов на практике. Поэтому предпринимались всевозможные попытки примирить догму с объективной реальностью. Одной из таких попыток был так называемый духовный брак.

Духовные браки широко распространились во II—IV вв. Женщину, живущую со священником в духовном союзе, называли syneisacta. В «Актах о Павле и Фекле», написанных во II в., такая syneisacta останавливается в келье Павла и живет с ним согласно установлению «Блаженны имеющие жен и как бы не имеющие их, потому что они наследуют Царство Божие». Тертуллиан рекомендует «духовных жен» всем тем христианам, которые не могут обойтись без женщины. По его мнению, на эту роль более всего подходят вдовы, поскольку «прекрасны верой, наделены бедностью, запечатлены возрастом». Однако очень скоро духовные браки скомпрометировали себя. Уже во второй половине II века епископ Павел из Самосаты был уличен во всевозможных пороках. И среди прочего: «У него есть несколько syne-isacta, одна из которых, правда, отпущена, но две цветущие девушки все время находятся при нем и сопровождают во время путешествий. Так же поступают и его пресвитеры и дьяконы».

Вместо того чтобы способствовать усмирению желаний, искусственные ограничения развязывали воображение и односторонне сосредоточивали его на половой сфере. Герой одного из ранних христианских сочинений, написанного около 100 г. н. э., рассказывает о своем искушении. Пастырь оставил его одного с двенадцатью девушками, которые устраивают его на ночлег: «У нас ты должен спать как брат, не как муж; потому, что ты наш брат, и в будущем мы хотим служить тебе, мы любим тебя». И та, которая была, по-видимому, старшей между ними, начала меня целовать, а когда другие увидели, что она меня целует, они тоже начали меня целовать. И девушки положили свои полотняные нижние одежды на землю, уложили меня посредине и ничего другого не делали, а только молились; и я тоже непрерывно молился вместе с ними. И я оставался там вместе с девушками до второго часа утра. Затем появился пастырь и сказал: «Но ведь вы ему не сделали ничего дурного?» — «Спроси его самого», — сказали они. Я сказал ему: «Господин, я был бы рад переночевать с ними». Апогей изматывающей борьбы с плотью приходится на период III—IV вв., когда анахореты египетской и ливийской пустыни, отшельники и столпники старались умерщвлять вожделения самыми сильными средствами — от оскопления до самоубийства. «Проклятый вопрос» мучил их постоянно, и сладостные видения не оставляли даже в ужасающих условиях пещерной жизни.

Насилие над собственной природой приносило самые неожиданные плоды. Гностицизм поздней античности, вылившийся в ряд раннехристианских ересей, притязал на знание особого таинственного смысла Библии, часто противоположного прямому. Неистовое, до впадения в истерию, отрицание чувственности приводило в действие скрытые инстинктивные механизмы, и экстаз духа превращался в экстаз плоти. Пугая и гипнотизируя самих себя, гностики буквально вывернули мораль наизнанку и, сами того не замечая, перешли от воздержания к вседозволенности. Понятия сместились: «Если вы не превратите правое в левое, а левое в правое, верхнее в нижнее, а нижнее в верхнее, переднее в заднее и заднее в переднее, то вы не можете объять Царства Божия. Мужское, как и женское, должно сделаться ни мужским, ни женским». Понятно, что отсюда лишь один шаг до полного аморализма, и гностики его делают. Уже Послание Иуды намекает на извращенную чувственность гностиков и осквернение собственного тела.

Ириней и Климент Александрийский пишут, что они употребляют возбуждающие любовные напитки, применяют особые формы сношений, позволяющие избежать нарушения девственности.