Белая горячка - Буало-Нарсежак

— Не могу я, — простонала Марселина. — Прошу вас…

Простыня, покрывавшая останки, была, казалось, наброшена на детское тельце. Лейтенант обернулся ко мне:

— Вы-то выдержите?

То, что я увидел, не было ужасным. Это было… ну, словом, совсем другое. Но когда он опустил саван, меня всего затрясло.

— Конечно, это вряд ли что-нибудь даст, — заметил он. — Но порядок есть порядок… Вы были другом мсье де Сен-Тьерри?

— Да. Школьным товарищем.

— Понимаю.

— Как нам поступить в отношении похорон?

— Когда расследование закончится, вы сможете забрать тело. Ждать, я думаю, придется недолго. Мадам де Сен-Тьерри сможет также взять себе те вещи, которые я вам показывал. Формальности будут несложны.

Лейтенант подошел к Марселине, отдал ей честь.

— Весьма сожалению, мадам, что подверг вас подобному испытанию.

Он пожал мне руку.

— Езжайте потихоньку, мсье Шармон. Видите, к чему приводит быстрая езда!

Марселина повисла у меня на руке.

— Ален… Я никогда не смогу позабыть…

Бедняжка! А ведь ей еще предстояло смириться с исчезновением брата. Сколько я ни старался, но не мог придумать, как ее к этому подготовить… Но… что, если в «мерседесе» погиб вовсе не ее брат? То, что я узрел под простыней, — ужасные обуглившиеся останки, которых мне вовек не забыть, — лишено каких бы то ни было примет индивидуальности… Как я мог хоть на миг допустить, что Симон погиб?.. Ему нужно было создать видимость, будто за рулем находился Сен-Тьерри. Видно, он посадил туда кого-нибудь… пассажира, которого подобрал где-то по пути — может, туриста, путешествующего «автостопом», а может, итальянского рабочего, ищущего работу, которого взял с собой еще оттуда… Неважно кого, лишь бы его можно было превратить в бесформенную головешку… Да, дело обстоит именно так. Симон не из тех, кто может глупо сорваться с поворота. Зато он вполне способен загубить ни в чем не повинного человека, чтобы избавиться от Сен-Тьерри!..

Вот она, правда! Симон не только не умер, он живее и опаснее, чем когда-либо! Он возьмет меня измором… Едва избежав столкновения, я свернул с дороги и заглушил мотор.

— Ты совсем измотан, бедный мои Ален, — произнесла Марселина. — Да и я тоже… Давай заедем куда-нибудь выпить.

— Нет, только не это. Тогда я больше с места не тронусь. Надо возвращаться.

К счастью, дорога была мне знакома. Мысли мои вновь обратились к Симону. Он избрал самый тяжелый маршрут, чтобы как можно правдоподобней закамуфлировать свое преступление под несчастный случай. Видимо, остановившись под каким-нибудь предлогом, он убил своего попутчика. Затем благодаря автоматической коробке передач он включил первую скорость и направил машину к обрыву. Детские забавы! Пожар, скорее всего, тоже его рук дело. «Мерседес» сам по себе мог бы и не загореться при падении, но Симону не составило особого труда спуститься в овраг и не спеша довершить свое злодеяние.

Марселина дремала. Я позавидовал ей. Все эти накопившиеся во мне тайны того и гляди меня задушат. Теперь я не рискну спать с ней — из опасения, что заговорю во сне. Что делать? У меня по-прежнему есть оружие против Симона, но официально констатированная смерть Сен-Тьерри лишила его действенности. Желаю я того или нет, но, не выдавая Симона, я становлюсь его сообщником. А как выдать его, не выдавая самого себя? Итак, с самого начала я старательно, по кирпичикам, подобно трудолюбивому и искусному зодчему, выстроил ловушку, в которую сам теперь и попался. А выхода из ловушки нет. И нет смысла его искать. Я-то думал, что загнал туда Симона, тогда как в действительности давно сам сидел внутри. Я всегда сидел в западне. Как пойманная крыса!.. Образ этот возник перед моими глазами с такой дьявольской отчетливостью, что я невольно притормозил, и голова Марселины сползла на мое плечо. Как крыса!.. Как крыса!.. Левой рукой я утер взмокшее лицо, протер глаза… Все это одни догадки! Может, Симон и вправду умер. Я обвиняю его, не имея ни малейшего доказательства, просто зная, что он мерзавец, а мерзавцы способны на все. Любой другой на моем месте наверняка бы, напротив, возрадовался. Сен-Тьерри окончательно стерт с лица земли, Симон мертв, остается один победитель: это я. И никто никогда не придет требовать у меня отчета. Ах, если бы было так!

Я разбудил Марселину при въезде в Клермон и довез ее до замка. Она настояла, чтобы я зашел выпить чашку кофе. И вот мы наедине в столовой. Быть может, через полгода, через год мы будем каждый день сидеть здесь вот так, друг против друга. Нет, никогда! Симон, сам того не ведая, указал мне путь. Я обоснуюсь в Италии. Сколочу себе состояние. Вдалеке отсюда, вдвоем, мы сумеем все забыть. Зазвонил телефон.

Я подошел. Это был Симон. Я сел. Голова у меня пошла кругом.

— Шармон?.. Смотри-ка! Что ты поделываешь в замке?

Жизнерадостный тон. Так разговаривает человек, совесть у которого чиста. Откуда он звонит? Возможно, из Сент-Этьена. Почему бы и нет?

— Ты еще в Милане? — спросил я.

— Конечно. Остается уладить два-три мелких вопроса, и я возвращаюсь. Ты не можешь подозвать патрона? Мне надо кое-что ему сказать.

— Патрона?

— Ну да, Эмманюэля… Ведь он приехал?

— Как?.. Ты хочешь поговорить с Сен-Тьерри?

Так, значит, это мне предстоит… сообщить ему? Почувствовав, как сатанинский смех подступает к горлу, я прокашлялся.

— Алло… Шармон!

— Я нахожусь в замке, потому что Сен-Тьерри по возвращении попал в аварию. Он мертв.

— Что?!

— Он мертв. Мы с твоей сестрой только что из сент-этьенского морга. Машина упала в овраг на перевале Республики. Она загорелась.

Подошла Марселина. Она протянула руку, и я передал ей трубку.

— Симон! — проговорила она. — Да, это правда. Он разбился. Он сгорел. Я просто с ума схожу… Что?.. О, нет… Я не решилась взглянуть… Шармон взял это на себя… Насчет похорон еще ничего не известно… Когда кончится расследование. Как будто нужно какое-то расследование!.. Все и так ясно. Эмманюэль поступил неосторожно… И вот доказательство: если бы он подлечился, если бы он дождался, пока окончательно не выздоровеет… Но послушай, Симон… Ведь не будешь же ты утверждать, что с его стороны было благоразумно гнать без остановки! Если бы он только остановился в Шамбери, как обещал… Я никак не возьму в толк, что ему взбрело в голову… Да, пожалуйста, Симон… Я хотела бы, чтобы ты был здесь… Да, благодарю тебя. Ты умница… Передаю.

Она передала трубку мне.

— Я в отчаянии, — сказал Симон. — Уверяю тебя, когда мы расставались, он был в отличной форме. Иначе бы, сам понимаешь, я его не отпустил… Видно, заснул за рулем.

Неподдельная скорбь в голосе. Откуда у него такое хладнокровие? Дружеским тоном он продолжал:

— Ты поступил как настоящий товарищ, Шармон. Я этого не забуду.

Вне себя, я сухо прервал его излияния:

— Куда тебе звонить в случае необходимости?

— Звонить не придется. Соберу чемодан — и сразу в дорогу… Поездом или самолетом — что будет быстрее. Сейчас посмотрю расписание… Так что не тревожься ни о чем. Тебя и так достаточно поэксплуатировали, старина… Еще раз спасибо. До скорого!

Он еще и издевается надо мной!

— Иди перекуси и выпей кофе, — сказала Марселина. — Он скоро совсем остынет.

Кофе был теплый и тошнотворный на вкус. Тошнотворным было и масло. И хлеб. И воздух, которым я дышал. Я схватил пальто и перчатки.

— Прости меня, Марселина. Я не могу задерживаться. Но я всегда в твоем распоряжении. Тебе достаточно позвонить. Не стесняйся.

— Только подумать, что все начнется сызнова, — простонала она. — Уведомительные письма, соболезнования, вся эта вереница людей… Покоя, боже, дай мне покоя!

Покой вымаливал себе и я, сидя в машине. Быть как все эти люди, что неспешно гуляют по улицам и без страха думают о завтрашнем дне. У меня же все внутри было словно раздроблено на мелкие кусочки. Я направился прямиком в свою комнату. Постель еще хранила отпечаток моего тела. Я уже спал не раздеваясь. Как бродяга. С таким же успехом я мог бы заночевать где-нибудь под мостом. Заснул я как убитый.

Что было потом?.. Потом — провал… Знаю только, что прошел не один день. Все завертелось вновь после повестки, врученной мне полицейским. Меня вызывали в уголовную полицию по касающемуся меня делу. Несомненно, кому-то опять потребовались мои показания. Но что я могу добавить к сказанному? Я направился в полицию, где меня уже ждали. Меня сразу же ввели в довольно уютный кабинет. Сидевшего там человека скорее можно было назвать молодым.

— Старший комиссар Базей… Садитесь, прошу вас… Видите ли, мсье Шармон, я хотел бы осветить с вашей помощью некоторые остающиеся пока неясными подробности в том, что я назвал бы делом Сен-Тьерри.

Скрестив руки на груди, он наблюдал за мной. У него были голубые глаза и стриженные под бобрик волосы. Особой симпатии он мне не внушал. Чересчур самоуверен.