Попытка ревности - Марина Цветаева

Придавши бессмертную силу, —

Да разве я то́ говорю,

Что знала, пока не раскрыла

Рта, знала еще на черте

Губ, той – за которой осколки…

И снова, во всей полноте,

Знать буду, как только умолкну.

2

А мне от куста – не шуми

Минуточку, мир человечий! —

А мне от куста – тишины:

Той, – между молчаньем и речью.

Той, – можешь – ничем, можешь – всем

Назвать: глубока, неизбывна.

Невнятности! наших поэм

Посмертных – невнятицы дивной.

Невнятицы старых садов,

Невнятицы музыки новой,

Невнятицы первых слогов,

Невнятицы Фауста Второго.

Той – до всего, после всего.

Гул множеств, идущих на форум.

Ну – шума ушного того,

Все соединилось в котором.

Как будто бы все кувшины́

Востока – на лобное всхолмье.

Такой от куста тишины,

Полнее не выразишь: полной.

Около 20 августа 1934

Сад

За этот ад,

За этот бред,

Пошли мне сад

На старость лет.

На старость лет,

На старость бед:

Рабочих – лет,

Горбатых – лет…

На старость лет

Собачьих – клад:

Горячих лет —

Прохладный сад…

Для беглеца

Мне сад пошли:

Без ни-лица.

Без ни-души!

Сад: ни шажка!

Сад: ни глазка!

Сад: ни смешка!

Сад: ни свистка!

Без ни-ушка

Мне сад пошли:

Без ни-душка!

Без ни-души!

Скажи: довольно муки – на

Сад – одинокий, как сама.

(Но около и Сам не стань!)

– Сад, одинокий, как ты Сам.

Такой мне сад на старость лет…

– Тот сад? А может быть – тот свет? —

На старость лет моих пошли —

На ощущение души.

1 октября 1934

«Человека защищать не надо…»

Человека защищать не надо

Перед Богом, Бога – от него.

Человек заслуживает ада.

Но и сада

Семиверстного – для одного.

Человек заслуживает – танка!

Но и замка

Феодального – для одного.

Осень 1934

«Есть счастливцы и счастливицы…»

Есть счастливцы и счастливицы,

Петь не могущие. Им —

Слезы лить! Как сладко вылиться

Горю – ливнем проливным!

Чтоб под камнем что-то дрогнуло,

Мне ж – призвание как плеть —

Меж стенания надгробного

Долг повелевает – петь.

Пел же над другом своим Давид,

Хоть пополам расколот!

Если б Орфей не сошел в Аид

Сам, а послал бы голос

Свой, только голос послал во тьму,

Сам у порога лишним

Встав, – Эвридика бы по нему

Как по канату вышла…

Как по канату и как на свет,

Слепо и без возврата.

Ибо раз голос тебе, поэт,

Дан, остальное – взято.

Ноябрь декабрь 1934

«Двух станов не боец, а – если гость случайный…»

Двух станов не боец,

а только гость случайный…»

Двух станов не боец, а – если гость случайный —

То гость – как в глотке кость, гость —

                              как в подметке гвоздь.

Была мне голова дана – по ней стучали

В два молота: одних – корысть и прочих —

                                             злость.

Вы с этой головы – к создателеву чуду

Терпение мое, рабочее, прибавь —

Вы с этой головы – что́ требовали? – Блуда!

Дивяся на ответ упорный: обезглавь.

Вы с этой головы, уравненной – как гряды

Гор, вписанной в вершин божественный чертеж,

Вы с этой головы – что́ требовали? – Ряда.

Дивяся на ответ (безмолвный): обезножь!

Вы с этой головы, настроенной – как лира:

На самый высший лад: лирический…

                                              – Нет, стой!

Два строя: Домострой – и Днепрострой – на выбор!

Дивяся на ответ безумный: – Лиры – строй.

И с этой головы, с лба – серого гранита,

Вы требовали; нас – люби! те́х – ненавидь!

Не все ли ей равно – с какого боку битой,

С какого профиля души – глушимой быть?

Бывают времена, когда голов – не надо.

Но слово низводить до свеклы кормовой —

Честнее с головой Орфеевой – менады!

Иродиада с Иоанна головой!

– Ты царь: живи один… (Но у царей – наложниц

Минута.) Бог — один. Тот – в пустоте небес.

Двух станов не боец: судья – истец – заложник —

Двух – противубоец! Дух – противубоец.

25 октября 1935

Деревья

Мятущийся куст над обрывом —

Смятение уст под наплывом

Чувств…

Кварталом хорошего тона —

Деревья с пугливым наклоном

(Клонились – не так – над обрывом!)

Пугливым, а может – брезгливым?

Мечтателя – перед богатым —

Наклоном. А может – отвратом

От улицы: всех и всего там —

Курчавых голов отворотом?

От девушек – сплошь без стыда,

От юношей – то ж – и без лба:

Чем меньше – тем выше заносят!

Безлобых, а завтра – безносых.

От тресков, зовущихся: речь,

От лака голов, ваты плеч,

От отроков – листьев новых

Не видящих из-за листовок,

Разрываемых на разрыв.

Так и лисы в лесах родных,

В похотливый комок смесяся, —

Так и лисы не рвали мяса!

От гвалта, от мертвых лис —

На лисах (о смертный рис

На лицах!), от свалки потной

Деревья бросаются в окна —

Как братья-поэты – в ре́ку!

Глядите, как собственных веток

Атлетикою – о железо

Все руки себе порезав —

Деревья, как взломщики, лезут!

И выше! За крышу! За тучу!

Глядите – как собственных сучьев

Хроматикой – почек и птичек —

Деревья, как смертники, кличут!

(Был дуб. Под его листвой

Король восседал…)

– Святой

Людовик – чего глядишь?

Погиб – твой город Париж!

27 ноября 1935

Савойские отрывки

<1>

В синее небо ширя глаза —

Как восклицаешь: – Будет гроза!

На проходимца вскинувши бровь —

Как восклицаешь: – Будет любовь!

Сквозь равнодушья серые мхи —

Так восклицаю: – Будут стихи!

Сентябрь 1936

«Были огромные очи…»

Были огромные очи:

Очи созвездья Весы,

Разве что Нила короче

Было две черных косы.

Ну, а сама меньше можного!

Все, что имелось длины

В косы ушло – до подножия,

В очи – двойной ширины

Если сама – меньше можного.

Не пожалеть красоты —

Были ей Богом положены

Брови в четыре версты:

Брови – зачесывать за уши

. . . . . . . . .

……….. За душу

Хату ресницами месть…

Нет, не годится!..….

Страшно от стольких громад!

Нет, воспоем нашу девочку

На уменьшительный лад

За волосочек – по рублику!

Для довершенья всего —

Губки – крушенье Республики

Зубки – крушенье всего…

Жуть, что от всей моей Сонечки

Ну – не осталось ни столечка:

В землю зарыть не смогли —

Сонечку люди – сожгли!

Что же вы с пеплом содеяли?

В урну – такую – ее?

Что же с горы не развеяли

Огненный пепел ее?

30 сентября 1937

Douce France[7]

Adieu, France!

Adieu, France!

Adieu, France!

Мне Францией – нету

Нежнее страны —

На долгую память

Два перла даны.

Они на ресницах

Недвижно стоят.

Дано мне отплытье

Марии Стюарт.

5 июня 1939

СССР

Марина Цветаева. Одна из последних фотографий 1940 г.

«Двух – жарче меха! рук – жарче пуха!..»

Двух – жарче меха! рук – жарче пуха!

Круг – вкруг головы.

Но и под мехом – неги, под пухом

Гаги – дрогнете вы!

Даже богиней тысячерукой

– В гнезд, в звезд черноте —

Как ни кружи вас, как ни баюкай

– Ах! – бодрствуете…

Вас и на ложе неверья гложет

Червь (бедные мы!).

Не народился еще, кто вложит

Перст – в рану Фомы.

7 января 1940

«Ушел – не ем…»

Ушел – не ем:

Пуст – хлеба вкус.

Все – мел.

За чем ни потянусь.

…Мне хлебом был,

И снегом был,

И снег не бел,

И хлеб не мил.

23 января 1940

«Пора! для этого огня…»

– Пора! для этого огня —

Стара!

– Любовь – старей меня!

– Пятидесяти январей

Гора!

– Любовь – еще старей:

Стара, как хвощ, стара, как змей,