Жены Натана - Мирон Изаксон

Дана рассказывает, что Натан свое здоровье поправил. Привезли ему сюда специалиста-диетолога. Натан слушает его, достаточно спит ночью. «Часть дня он работает с Хаггаем над их планами, а в остальное время занимается своими историческими исследованиями по средневековой Европе. Похоже, что он сосредоточился на изучении отношений между Францией и Англией».

Звонит Хаггай, просит Рину, интересуется ее здоровьем. Кажется, рассказывает о каком-то новом лекарстве, которое он обнаружил. Рина завершает с ним разговор и продолжает беседовать с нами. «Хаггай добрый человек. С того момента, как я привыкла к стилю его разговора, мы стали друзьями. Он обещал мне новое лекарство, которое победит мою болезнь. Надоело нам проигрывать, сказал он мне сейчас». – «Мне кажется, он вообще успокоился после того, как отпустили тигра, – неожиданно для меня говорит Рахель. – У него больше нет причин спорить с другими. Раньше для него было весьма важно доказать, что тигр подчиняется только ему».

В комнату входит Натан. Дети идут к нему, каждый целует его в щеку. Он приближается к Рине, целует ее в усталый лоб, вытирает пот с лица своего, спрашивает Узи, который пришел с ним, есть ли тут что-то выпить. Затем справляется у Даны, все ли в порядке. Наконец обращается и ко мне: «Привет, Меир, Хорошо, что вы пришли вместе. Довольны вашей квартирой? Если захотите, можете перейти в более просторный дом. Условия здесь улучшаются с каждым днем. Вот ведь беда, Рина заболела. Только она сумела убедить меня взять в дом Дану, и тут же заболела. Никогда нельзя знать, каковы их настоящие планы».

Я подхожу к Натану, касаюсь рукой его плеча. Я ловлю себя на том, что в последнее время делаю это со многими людьми, и они явно обескуражены моим жестом. «Есть ли что-либо, Натан, что я могу…» Он перебивает меня: «Оставь. У меня достаточно помощников и достаточно компаньонов. Не забывай, что Хаггай считает себя моим компаньоном по общему делу “промышленного развития нашей Галилеи”, как он выражается на смешном своем языке». – «И все же, Натан, ты ведь знаешь, мы близки уже столько лет». – «Прекрасно, Меир. Приятно знать. Если ты мне понадобишься, я скажу тебе. Пока же реши все проблемы с Рахелью».

Хочу позвать жену, но ее уже увели показать приготовленный для нас дом по-соседству. Дана сообщает мне, что уже несколько дней как Рахель наводит порядок в новом доме. Что это с ней произошло, если она предпочитает все делать сама, и даже не намекнуть мне ни единым словом, не попросить о помощи. Я иду на поиски, нахожу ее за уборкой нового небольшого нашего дома. «Если захочешь, Меир, мы тебе устроим рабочий угол в проходной комнате. Мне вообще нет нужды в столь обширном помещении. Твои вещи я попросила сложить в спальне, а ты сам решишь, где ты хочешь спать, можно рядом со мной. Не забудь только сказать Ярону, что мы перешли в новый дом, чтобы быть ближе к Рине».

– 32 —

Рахель главным образом занимается Риной. Торопится утром принести ей пироги, которые после долгого перерыва стала сама печь, или же горячее блюдо. «Ты представить себе не можешь, как она радуется этой еде». Он сидит у постели больной, читает ей книги. Никогда у них не было такой близости до того, как Рина тяжело заболела.

Дана, кажется мне, несколько сбита с толку. Старается как можно меньше со мной разговаривать, много времени работает в местном офисе Натана. Без конца связывается с Лондоном, получает оттуда документы на подпись Натану, затем отсылает их обратно. Несколько часов в день она находится в офисе вместе с Натаном, и непонятно мне, насколько они сблизились. Кажется, Натан посещает больную жену каждый вечер вместе с сыновьями. Каждый раз, когда я хочу поговорить с Даной, она отвечает, что не все, что раньше нам подходило в наших отношениях, подходит сейчас, и вообще, в данный момент она занята совсем другими делами.

Хаггай каждый раз приводит каких-то странных, на мой взгляд, специалистов лечить Рину. Она готова, чтобы ее обследовали все, кто этого желает, и, по-моему, не придерживается в полной мере какого-то одного лечения. Она теряет волосы и худоба ее ужасна. Но рассуждает, как обычно, спокойно и здраво. Вечером она говорит мне, что, быть может, это тигр заразил ее какой-то тяжкой африканской болезнью. «Но мне нельзя жаловаться, – продолжает она. – Ведь я сама привела этого зверя домой». Спрашиваю, известно ли ей, что с выпущенным из клетки тигром. Она шепотом отвечает, что ее это не интересует: «Можно положиться на Натана и Хаггая. Они прикрепили к зверю аппарат, чтобы следить за его передвижениями. Захотят, вернут его после моей смерти».

Кажется мне, Натан сумел поправить свои дела. Из отчетов, проходящих через мои руки, видно, насколько удачными оказались его инвестиции, главная часть которых приходится на Европу. Не удивлюсь, если речь идет о покупке редкой старинной мебели. Дана намекает, что дела там более удивительные, но Натан запрещает ей раскрывать детали. Также и отношения с Хаггаем нормальные. Последний занимается развитием широких площадей поселения, естественно, на деньги Натана, и, главным образом, закладкой пищевых предприятий.

– 33 —

Когда Рина умерла, я почувствовал себя ужасно. Не было между нами особой близости, но давно я не испытывал такой страшной дрожи. Узи утром вызвал нас из дому и сообщил, что ночью Рина умерла: «Но мы решили сообщить об этом утром. Знаешь, Меир, Натан возложил на меня всю ответственность, но не объяснил, что надо делать. Если что-то забуду, вся вина будет на мне».

Натан и Хаггай сидят в доме, и я вхожу к ним. Они разглядывают карту. Задают вопросы друг другу, как два ученика, хвастающиеся друг перед другом своими знаниями. «Сколько городов в мире стоят на реке?» «Назови мне людей искусства, которые родились и умерли в одной и той же стране?» «Какие места оккупировались наибольшее число раз?» «А теперь назови мне изобретателей и ученых, имена которых увековечены?» Натан в белой рубахе с короткими рукавами и брюках от костюма. Хаггай в шортах. «Мне бывает холодно только в области живота», – объяснил он однажды Рахели.

«Так вот. Она умерла, – говорит мне Натан. – Тяжело тому, кто остался. Она же просто умерла». Спрашиваю: «Где сыновья?» – «Они будут на похоронах. Останутся здесь еще несколько дней. А дальше посмотрим. Быть может, верну их в интернат, в Англию, может, поеду с ними». – «Слушай меня, – говорит Хаггай. – Не увози их отсюда. Они живут в этих ландшафтах и не так легко от них откажутся». – «Может быть», – отвечает Натан. Всегда от него веет приятным ароматом, но тело тяжело для него самого. Небольшое похудание не меняет дела. «Мы были женаты много лет. Она была достаточно хорошей женой. Ты ведь знаешь, со мной не всегда легко, но ей хотя бы всегда было со мной интересно».

Натан переходит в другое кресло, глаза его мокры. Узи торопится принести ему новые, только что присланные брошюры. «Сегодня я не принес из офиса текущие бумаги, но вот целый ряд сообщений о новых выставках и аукционах мебели и последних на них ценах». Натан благодарит его негромко, раскладывает перед собой брошюры и неожиданно обращается ко мне: «Что ты предпочитаешь, Меир, симфонии или концерты? Человек с такими комплексами, как у тебя, несомненно, любит стройность и гармонию всех инструментов». – «Не знаю, Натан. Трудно мне сейчас думать о музыке». – «Почему это? – удивляется Натан. – Узи, принеси новые записи, которые мы купили, чтобы Меир увидел, что творится вне его дома».

Приходят оба сына. Шломо в костюме и галстуке. Шахар в белой рубашке с короткими рукавами и брюках, тело его несколько тяжеловато, напоминает отца. Натан поправляет Шломо галстук, спрашивает, бреется ли он каждый день. Шломо краснеет и молчит. Шахар говорит, что и он начал бриться, спрашивает, сколько они еще будут находиться здесь, в селе. Натан отвечает, что этот вопрос еще будет обсуждаться. Шломо спрашивает отца, почему мама умерла, ему не говорили, что болезнь настолько тяжела, а ведь человек не умирает от обычной болезни. Натан пытается объяснить, но Хаггай прерывает его и предлагает ребятам пойти с ним покататься на лошадях, «пока все соберутся». Натан встает, смотрит на Хаггая, дает одну руку Шломо, вторую – Шахару, и выходит с ними в соседнюю комнату. Там они закрываются, чтобы никого не видеть. Я присаживаюсь и задумываюсь. Что мне делать с Рахелью? Продолжать ли работать для Натана? Почему у меня лишь один сын? С каких пор забросил я свою учебу? Почему почти перестал читать Священное Писание и делать заметки? Хаггай выглядывает в окно, начищает обувь, затем, как обычно, пьет воду из своей бутылки, рассматривает стену, быть может, в поисках плесени, и выходит. Не удивлюсь, если он идет проведать Рахель. Давно они не виделись, лишь переговаривались или писали друг другу письма.

– 34 —

На похоронах много народа. Пожалуй, я еще никогда не был в таком стечении людей. Тут все сотрудники Натана, клиенты, субподрядчики, друзья, компаньоны по разным делам, коллекционеры мебели, шахматисты. Ну, и само собой понятно, члены семьи. Рахель старается идти со мной. Я меняю шаг, и каждый раз обнаруживаю, что она не отстает.