Смерть под парусом - Чарльз Сноу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничто человеческое мне не чуждо, — с безмятежной улыбкой ответил Финбоу. — Меня раздражало, что мне не удается разгадать Уильяма, — в тот момент я был твердо убежден, что обязан знать ответ.
— А теперь знаете?
— Нет. — Он посмотрел мне в глаза. — Но завтра буду.
Финбоу повернул лодку к дому, сделал несколько энергичных гребков и вытащил весла из воды; мы медленно поплыли вдоль дамбы. Не отрывая взгляда от дна лодки, Финбоу заговорил, и его тон испугал меня.
— Есть еще один маленький вопрос, на который мне хотелось бы получить ответ.
— Какой? — вскинулся я. Мои нервы были на пределе.
— Вопрос такой: почему все эти пятеро молодых людей люто ненавидели Роджера?
Глава 8
Крикетный стадион
Проснувшись следующим утром, я обнаружил, что Финбоу уже покинул нашу с ним спальню. Голова слега побаливала, но это неприятное ощущение быстро вытеснили тягостные воспоминания о вопросе, который задал Финбоу, прежде чем направить лодку к бунгало. Почему пятеро молодых людей люто ненавидели Роджера? По возвращении я пытался выпытать мнение Финбоу на этот счет, однако он не пожелал сообщить ничего более определенного.
Я встал с тяжелой головой, и пока брился и умывался, все время обдумывал слова моего приятеля. Хотя вряд ли это можно назвать размышлениями: просто вопрос с безумной настойчивостью звучал у меня в голове.
Когда я появился в столовой, остальные уже приступили к завтраку. Я пожелал доброго утра миссис Тафтс, и та что-то недовольно буркнула в ответ. Финбоу встретил меня радостным возгласом:
— Привет, Йен! Я тут рассказывал молодым людям о ваших глазах и о том, что мы решили отправиться в Лондон, навестить окулиста.
— Да, — растерянно кивнул я.
— Они вас так сильно беспокоят? — сочувственно спросила Эвис.
— Немного. Мне следовало проверить зрение еще до отъезда.
С обычным для раннего утра раздражением я подумал, что Финбоу мог бы предупредить меня, прежде чем принуждать ко лжи.
— Куда вы собираетесь? — резко спросил Уильям.
— Отвезу его к одному моему приятелю. Врач, к которому Йен обычно ходит, известен, но некомпетентен, — вежливо вставил Финбоу. — Такое допустимо только на государственной службе, где компетентность не имеет значения. В отличие от медицины.
Уильям громко рассмеялся; я немало удивился такой реакции, поскольку это замечание показалось мне одной из самых неудачных шуток Финбоу. От дальнейших размышлений меня отвлек голос миссис Тафтс.
— Если вы соизволите позавтракать, я смогу убрать со стола.
После завтрака Финбоу заставил меня поторопиться, чтобы успеть на поезд в 9.48 из Поттера. Бежать мне совсем не хотелось. Финбоу гораздо выше и худее меня, и мне за ним не поспеть; кроме того, я не сомневался, что эта сценка доставит удовольствие тем, кто катается по реке на моторных лодках. Идти, однако, пришлось непривычно быстро. Пересекая поле, мы столкнулись с Алоизом Биррелом, который любезно улыбнулся Финбоу и с подозрением посмотрел на меня.
— Составляет план действий на сегодня, — заметил Финбоу, когда мы разминулись с сержантом. — Хочет связаться с коронером, чтобы продлить следствие на неделю.
— А… — только и сказал я — ходьба в таком темпе не располагала к беседе.
— Я говорил с ним до завтрака, — пояснил Финбоу. — Он виделся с главным констеблем графства, и они позвонили в Скотленд-Ярд.
Я забеспокоился.
— И что это значит?
— Сегодня нам предстоит нанести визит в Скотленд-Ярд.
От быстрой ходьбы я запыхался, что несколько приглушило мое волнение, но когда мы сели в поезд, медленно катившийся по равнине к Столему, тревога вернулась.
— Почему все пятеро ненавидели Роджера? — с беспокойством спросил я.
— Считаете, это неправда? — вопросом на вопрос ответил Финбоу.
— Не знаю. У меня такое чувство, что мы ходим по кругу, — растерянно сказал я. — Не думаете же вы, что эти пять человек сговорились убить Роджера — и все обо всем знают?
— Мой дорогой Йен, — рассмеялся Финбоу. — Вам бы в напарники к Алоизу Биррелу. Великолепная идея. В преступлении подозреваются пять человек. Кто его совершил? Ответ: все. Разумеется, такое возможно — только не в нашем случае.
— А что вы имели в виду, — настаивал я, — когда говорили, что все ненавидят Роджера?
— Только то, что сказал.
— Откуда вы знаете?
— Наблюдал за ними, — объяснил Финбоу. — Полагаете, они ведут себя как люди, у которых убили близкого друга?
Передо мной мелькнул проблеск надежды.
— Вы редко ошибаетесь в людях, Финбоу. — Я чувствовал не только облегчение, но и гордость за себя. — Но на этот раз вы явно не правы. Я не испытывал ненависти к Роджеру. Он мне очень нравился.
— Предположим.
— Ну а после его убийства я не так сильно страдаю, как вы могли бы ожидать. Мне тревожно — но в основном за Эвис, за то, как она это перенесет. А несколько раз я развлекался и веселился, словно смерти Роджера и вовсе не было. А он мертв лишь двадцать четыре часа.
— Одно из главных утешений жизни, — задумчиво произнес Финбоу, — это легкость, с которой мы переносим несчастья других людей. Вы, безусловно, правы. Ваша реакция на смерть Роджера абсолютно нормальна. Вас забавляет нелепость Биррела и миссис Тафтс; вам интересны мои теории, как, собственно, и любые головоломки; вы заботитесь о своем здоровье и боитесь простудиться, отправляясь посреди ночи на болота; вы наслаждаетесь завтраком. Все точно так же, как если бы Роджер продолжал стричь купоны со своих пациенток на Харли-стрит. Но я хочу задать вам вопрос: что происходит, когда вы думаете о Роджере?
Я попытался ответить как можно честнее:
— Кажется, представляю его за одним из привычных занятий. Например, шумно играющим в бридж. Мне его не хватает, и мне от этого не по себе. Думаю, в основном из-за того, что его нет, — из моей жизни исчез такой занятный человек.
— Для человека вашего поколения, Йен, вам удивительно легко дается правда, — заметил Финбоу. — Полагаю, именно так мы все реагируем на смерть случайного приятеля. Это эгоистичное чувство. Занятный и полезный человек перестает быть занятным и полезным. Однако все остальные воспринимают его смерть иначе.
Вспомнив прошедший день, я спросил:
— Что они сказали?
— Полагаете, Тоня ведет себя так, как должна вести после смерти дружелюбного хозяина, с которым ее недавно познакомили? Будь все так просто, она испытывала бы легкую грусть — и только. Такие молодые женщины не сходят с ума из-за того, что поблизости застрелили практически незнакомого человека. Посмотрите на нее: она испугана. Чего боится Тоня? Почему льнет к Филиппу, словно ищет защиты? Почему она играла на пианино, когда обсуждалось убийство? Я не знаю причину ее страха, но догадываюсь, почему Тоня села за инструмент. Чтобы скрыть мстительное выражение глаз.
Я живо представил себе разноцветные глаза девушки.
— А Эвис? — продолжал Финбоу. — Плачет в самые неподходящие моменты. Она тоже боится — но запутанные причины ее страха я пока не понимаю. Можно предположить, что она жалеет человека, который был в нее влюблен. Молодая женщина жестоко обошлась с Роджером, когда он был жив, и тепло вспоминает его после смерти. Эвис понимает, что должна выглядеть опечаленной: ей представляется необходимым делать вид, что она любила его. Поэтому Эвис плачет, а в перерывах горестно вздыхает. Но это неправда, Йен, это спектакль.
— Как вы можете! — Я был в ужасе.
— Могу, — серьезно ответил он. — Помните, когда я зажег спичку, мы оба обратили внимание на лицо Уильяма. А знаете, чье лицо я на самом деле хотел увидеть?
Казалось, воздух в вагоне застыл.
— Нет.
— Эвис.
— Но она с такой скорбью говорила о Роджере, — возразила.
— В темноте, — поправил Финбоу. — Мне хотелось посмотреть, с каким выражением лица она произносит эти печальные слова. Эвис сидела позади меня, но над камином есть зеркало.
— И какое у нее было лицо? — спросил я.
— Словно она раздавила ногой жука. Отвращение, страх — и удовлетворение, — невозмутимо ответил Финбоу.
— Этого не может быть.
— Эвис очень привлекательная девушка. — Финбоу не в первый раз произносил эту фразу, казалось бы, не имевшую отношения к делу. — И неплохая актриса. Но она все время боится — по-настоящему. Я ничего не понимаю.
Мы приближались к Норт-Уолшему, и Финбоу окинул взглядом леса и уходящие за горизонт поля.
— Единственный достойный пейзаж — абсолютно плоский, — заметил он. — Здесь слишком сильно ощущается влияние пригородов. Мне больше по душе болотный край, из которого мы приехали, в середине зимы. Но китайские рисовые поля и Транссибирская магистраль еще лучше, потому что они уходят в бесконечность.