Грозовые Птицы - Сергей Котов

смысла — ведь на них невозможно жить и вообще вести какую-либо деятельность. Их высота — больше двадцати километров. Туда даже подняться невозможно без специальных скафандров и запаса кислорода. Просто захват этих гор будет означать, что в мире не останется места для тех, кто принадлежит другой стороне.

При всей технической развитости этого мира, тут не было ракетных технологий и ядерного оружия. Почему? Понятия не имею. Но спрашивать об этом инструкторов не стал. Не хотелось выдавать излишнюю осведомлённость. Своё происхождение я, конечно же, сохранял в тайне, потому что всё ещё надеялся отыскать способ попасть домой.

И самое главное. Люди тут не умирали. Точнее, не умирали окончательно — потому что в бою противника можно было уничтожить. Но потом все погибшие возрождались, той же ночью. Просто появлялись, буквально из воздуха, вблизи ближайшего расположения войск своей стороны. Отряхивались и шли спокойно по своим штатным местам — ужинать или спать, если время и обстановка позволяла.

Какой смысл при таком раскладе в захвате территорий, и как можно одержать верх над противником? И вот тут начинается самое интересное. Оказывается, можно, и смысл есть. Частично это зависит от «сил природы», частично — от умения брать пленных. В истории бывали периоды, когда по каким-то причинам вдруг начинало «рождаться» больше наших. И наоборот. Учёные считают, что это связано с контролируемой территорией — чем она больше, тем больше шансов на появление «новорожденных». А ещё каждая сторона старалась «перевоспитывать» тех, кто попадал к ним в плен.

И, если мы действовали, что называется, «мягко», применяя психотехнологии, исправляя направление эмпатии, то противник просто издевался над теми, кто попадал к нему в руки — не давая, однако, захваченным погибать. Говорят, в некоторых случаях бесконечные пытки продолжались месяцами, и даже годами. После такого значительная часть пленных перерождалась, оказываясь на той стороне. Лишь очень немногие возвращались к нам. Таких можно было узнать — по глазам и особой молчаливости. Их редко посылали на передовую, слишком велик был риск что в запале боя они снова окажутся опасно близко к той грани, которая отделяет наших от врагов. Но из них получались очень хорошие инструкторы. Одно их присутствие было мощнейшим стимулом к тому, чтобы крайне прилежно относиться к усвоению военных премудростей.

И ещё. Почему-то об этом не принято говорить публично, но в ответ на прямой вопрос инструктор по Общей доктрине сказал, что иногда, в редких случаях, перерождение не случается. Человек просто исчезает. И чем старше человек — тем больше шансов у него однажды не переродиться.

Моя кадетка находилась в Пятиуголье, главном городе русскоязычного сектора нашей части мира. Города тут были довольно унылыми, и напоминали огромные военные городки. А то и что похуже.

Индивидуальные жилища занимало только высшее командование и элита из учёных. Остальные жили в казармах — огромных помещениях с койками, разделенные блоками по пятьдесят или по сто мест.

Такая скученность поначалу казалась мне опасной — слишком много условий для возникновения и стремительного развития эпидемий. Но вскоре выяснилась ещё одна особенность этого мира. Тут не было инфекционных болезней. Совсем. Никаких. Возможно, потому что у микробов просто не было шансов продержаться в организме достаточно долго до очередной гибели носителя. Хотя это тоже не объясняет всех странностей — некоторые учёные и особенно ценные специалисты на производствах могли годами не появляться на передовой. Для них воинская обязанность официально замещалась трудовой.

При этом медицина тут присутствовала, но, в основном, занималась лечением ран, полученных в бою. Мне тоже показалось это странным: какой смысл в сложнейших операциях, если можно просто самоубиться и снова стать совершенно целым? Оказывается, дело было в важнейших постулатах морали нашей стороны. Прерывать жизнь можно только под непосредственной угрозой плена. Любой другой случай — жуткий грех, харам и непотребство. А ещё — прямая дорога на другую сторону.

По дороге к главному учебному корпусу я обычно заглядывал на спортплощадку — подтянуться пару раз, привести себя в тонус. Поначалу я надеялся завести какие-то знакомства, но напрасно: увидев мои знаки отличия, другие «новорожденные» норовили держаться от меня подальше. Странная реакция, на самом деле, ведь прямого запрета не было. Но про стратегическую разведку ходили самые дикие слухи — будто кого-то удавалось даже забрасывать на ту сторону. А сделать это можно было только доказав свою лояльность…

Было ли такое на самом деле я спрашивать не рисковал. Зачем заранее ставить перед собой сложноразрешимые проблемы? А пока приходилось утешать себя тем, что я найду способ вернуться в свой мир раньше, чем мне придётся делать что-то подобное внедрению. Для этого надо получить лишь чуть больше свободы, чем есть у кадетов.

На сегодня в плане занятий у меня стоял «Плановый инструктаж и получение вводных к практическому заданию № 35». Понятия не имею, что это за очередное задание. Кадетам никто не сообщает содержание программ подготовки до того, как они их проходят. Обычно практические задания — это стрельбы, поединки, прохождение штурмовых полос. Странно только, что в этот раз этот пункт был в плане единственным. Как правило, практика перемежалась с теорией.

Майор Геннадий (по понятным причинам фамилии-отчества в этом мире были не в ходу), инструктор по диверсионной подготовке, был сегодня необычно серьёзен. Когда я вошёл в аудиторию, он даже не поздоровался, хотя до этого всегда после уставного приветствия протягивал руку и улыбался. Мне это сразу не понравилось.

— Кадет Сергей, — сказал он скрипучим голосом, поднимаясь с деревянного стула.

— Я!

Он сделал паузу, внимательно поглядев мне в глаза.

— Скажите, вы сегодня хорошо выспались? — неожиданно спросил инструктор.

— Да… так точно! — ответил я, на секунду растерявшись.

— Очень хорошо. Предстоящая миссия рассчитана на сорок восемь часов.

— Есть…

Инструктор вздохнул.

— Чтобы вы знали. Я был против. Кадеты нашего направления не получают задания подобного уровня до прохождения итоговой аттестации на полигоне. Я не очень понимаю, чем могла быть…

В этот момент дверь в аудиторию открылась. Вошёл офицер, со скрытыми знаками отличия, как это принято в разведке. Судя по внешнему виду, мой ровесник — хотя в этом мире внешность не имела почти никакого значения. Мне сразу не понравились его глаза. Такие бывают у тех, кто проходил плен.

— Вы