Где найдёшь, где потеряешь (Повести) - Николай Кузьмин

— Сколько нам колесить? — не выдерживает Борька.

— До посинения, — зло отзывается Донец.

— Нет, правда, когда же нас встретят?

— Откуда я знаю? Сказано: гонять от Майорова до «Ватрушки», пока не остановит мужик с тросточкой. Я ж говорил. Спросит: «До «Ватрушки» не подкинете?» И ответ: «Хоть на край света». Такой пароль.

— А если не остановит? — уныло загадывает Борька.

— Замолчи! — взрывается Саша. — Вот заладил. Без тебя тошно. Управлять мешаешь. Врежемся в парапет…

И словно в подтверждение такой опасности машина внезапно виляет, чиркает колесом о поребрик тротуара. А это всего в двух метрах от решетки набережной, за которой не ахти река, но лететь в нее заодно с обломками метра три, да еще до дна метра два булькать, утопая. Поневоле притихнешь, задумаешься!..

— Молчу, молчу, — бормочет перепуганный Борька и тут же кричит: — Вон он, вон! С тросточкой! Стой, тормози!

Саша видит и сам: впереди топчется человек со стариковской палкой, голосует ею, чтоб опознали, потом выскакивает на мостовую, ждет. «Жигули» послушно подруливают, и тогда человек мгновенно ныряет в распахнутую дверцу на заднее сиденье.

— Пошел, пошел вперед, волосатик! — Это, наверно, Сашину прическу он имеет в виду. И еще он рычит: — На «Ватрушку» не подкинете?

— Хоть на край света, — ответствует Саша. — Не ори на меня!

Борька сидит ни жив ни мертв. Он не знает, восторгаться ему или паниковать следует. Автомобиль продолжает свой рискованный бег. Тем временем гангстеры продолжают деловую беседу.

— Так. Все правильно, — говорит взрослый. — Получи расчет.

— О'кэй! — говорит Саша. Не оборачиваясь протягивает бесцеремонную ладошку. — Давай, давай. Сколько здесь?

— Двести пятьдесят.

— Перелистывать не надо?

— Зачем? По себе судишь?

— По человечеству, мастер.

— Ух!.. — вдруг лязгает зубами принятый пассажир. — Ух и дал бы я тебе мастера! Возятся с вами. А ну стой, сваливай, накатались! Стой, говорю, ползучая мразь!

На этих словах и без того неприглядное обличье случайного сообщника искажается лютой ненавистью, становится вовсе разбойным и страшным. Он хватает Сашу за шиворот сзади, встряхивает его, как бобика, заносит кувалду увесистого кулака. Машина резко тормозит. Ребята прыскают из нее как ошпаренные. Мужик перебирается к рулю, хлопает дверцами, быстро отъезжает прочь. И когда «Жигули» уже далеко, Саша Донец расправляет плечи, кричит оскорбленно и смело:

— Сам ты мразь! Мразь ходячая. — Обращаясь к напарнику, добавляет: — Видал, громила? Матерый! Тяжеловес!..

— Да-а, — оторопело тянет Борька, — я как-то не представлял. С такими дело иметь?.. Ведь это же настоящий бандит, четко. Да-а…

Возвращались они рядом, но не вместе. Долгий пеший переход к дому Борька странно безмолвствовал, плелся понуро — весь в себе. Зато Саша был радостно возбужден и говорлив необычно. Он изрекал что-то заковыристое о благотворной роли денег, об исключительных личностях и вообще о смысле бытия. Помимо теоретических вывертов изложил Саша попутно и свои конкретные планы: какую «заморскую оптику раздобудет», как раздольно гульнет в ресторане с Лариской на те деньги, что столь удачно попали в руки. Однако в конце концов надоело болтать в одиночку. Он тряхнул Борьку за локоть:

— Ковбой. Э, ковбой! Чего ты молчишь?

— Да, конечно, — невпопад откликнулся тот и вдруг заявил с натугой: — А Игорь, пожалуй, был прав.

— Ты о чем?

Борька поднял глаза, захлопал ими, точно спросонок.

— Я? Я ни о чем. Просто думаю, вот и все. Гоняли, рисковали, нервы портили… А зачем?

Саша ухватил этакие сомнения на свой лад. Сказал:

— Я ж тебе полсотни отвалю!

— Полсотни. И только?

— А ты чего хочешь? Сколько ж тебе давать?

— Нисколько. Ничего я не хочу. Отстань ради бога!..

Озадаченный Саша глупо хмыкнул, надеясь и не веря в подобную бескорыстность. Тем временем ребята к дому подошли. Свернули под арку, ничего не подозревая. Для вида Донец уговаривать начал:

— Да ладно, не будь простоквашей. Скромность — ширма для бездарных, щедрость — признак дурака. На пару трудились. Ты заслужил свою долю. А я… а я… а я…

Как заезженная пластинка, как затухающее эхо, стал он вторить себе вдруг, замерев при этом в нелепой позе. Борька вскинул голову и увидел сперва деревянную физиономию Саши, а потом проследил за направлением его взгляда и сам, казалось, свихнулся тотчас. Только, в отличие от буксующего на фразе приятеля, Борька принялся безудержно икать.

И неудивительно… Любой на их месте обезумел бы наверно. Бред сумасшедшего! Мистика!.. Украденный автомобиль, как ни в чем не бывало стоял все там же в углу двора.

— Что это, что это, что это, — бестолково бубнил Саша. — Не может, не может, не может этого быть!..

Борька оглушительно хрюкнул, будто соглашаясь. Трепеща — вот уж верно, осиновыми листочками, — двинули они свои непослушные ноги к машине.

Как по болоту, как по минному полю, крались, ощупывая каждый шаг. Преодолев пыточное пространство, уперлись в колдовскую «колымагу», тронули недоверчивыми руками. Не пропала, проклятая! Саша пнул ногой — ничего не изменилось опять.

— Что за фокус, не понимаю? — слегка пришел он в себя.

А Борька тем временем все чаще и громче икал. Забыв осторожность, Донец яростно крикнул:

— Да замолкни, ковбой! Чего разорался? Перебудишь всех!

И тогда ошеломленный мальчишка залепетал сквозь икоту:

— Не верю, не верю. Это нереально. — И вдруг рявкнул в ответ на Сашину грубость: — Ты! Это ты подстроил, ворюга. Зачем? Ах ты, ползучая мразь!..

Вот так обернулось все. А как — непонятно. То есть молодым дебютантам преступления непонятно было, хоть плачь. Но ведь кто-то же это планировал, тонко задумал и выполнил. Интересно, кто?

Ни свет ни заря расплескался по двору настойчивый призывный свист. От него шумно сорвались голуби с карнизов, заворочались чуткие малыши в постелях и выглянул на него из окошка лохматый Саша Донец. Увидя внизу Борьку, он крикнул:

— Заруливай, жду!

На часах было только начало восьмого.

Борька влетел в квартиру так, словно за ним уже по пятам гналась милиция. Пробежал в Сашину комнату, и здесь ничуть не успокоился, не присел — все метался, дергался, натыкаясь на обстановку. Саша плюхнулся на свой неприбранный с ночи диван, следил за лихорадочным гостем с тупым удивлением. А тот бормотал:

— Все! Я рехнулся, чокнулся, правда? Я — д'Артаньян, Мюнхаузен, чайник, путевка в жизнь. Но ты первый, первый. А? Согласен?

— Что, первый? — вклинил вопросик Саша.

— Ты первый сошел с ума и меня заразил. Скажешь нет? Скажешь нет? Семью семь, ватрушка, тросточка, бонжур… А вот дважды два, дважды два сколько, по-твоему, будет?

После этих слов Борька остолбенело затих, стал к чему-то прислушиваться, вглядываться во что-то. Перед ним лукаво улыбалась импортная блондинка, скалился глыбоподобный культурист. Однако не эту пришпиленную к стене публику видел сейчас взбудораженный парень. Он пробовал, вероятно, заглянуть в свое мрачное будущее. Пользуясь сменой его настроения, Саша заговорил:

— Ладно, кончай, без тебя тошно. Я тоже всю ночь вертелся и думал, думал, голову ломал. Как получилось? Почему? Хочешь скажу?

Борька не ответил, но Саша все равно продолжил:

— А потому. Лось! Больше некому — Лось. Он до мелочи знал. Он и подстроил, помнишь — грозился?

— Нет! — встрепенулся Борька. — Лось тут, конечно, ни при чем. Ерунда какая! Ты просто не знаешь Игоря. Да он за друга!..

— Эх ты, ковбой, идеалист доверчивый! — презрительно перебил Донец. — За друга, за друга… Что такое друг?

Тут Борька вплотную приблизился к дивану, где Саша сидел, и воззрился на него, словно впервые увидел. Потом, все в какой-то гипнотической задумчивости, как бы дивясь открытию, произнес:

— Ну и рожа. Фу, до чего противная рожа у тебя. И настоящая бестолковка на плечах. Надо же, с кем я связался!

В иной ситуации Донец показал бы этому школьнику где раки зимуют. Но сегодня он только ругнулся вяло и спросил:

— Ну, а ты чего думаешь? Если не Лось, то кто же?

— Я больше не думаю, — ответил Борька. — Я законченный псих. Но я уверен, Игорь не мог и при желании. Что ж, по-твоему, профессионального бандита нанял? Денежки свои выложил? И по телефону: «Бонжур, сорок семь»… Да его и в городе не было, уезжал, ты знаешь.

Спорить дальше Саша не захотел — слишком абсурдно получалось. Но лежать вот так и ждать неизвестно чего было невмоготу.

— Что же нам делать? — простонал он. — Как теперь быть?

— Сдаваться, — обреченно подсказал Борька.