Глубокий сон - Рэймонд Чандлер

Когда я вернулся, мальчишка все еще был без сознания. Я открыл дверь, затащил его в холл и снова захлопнул дверь. Он начал дышать глубже. Я включил свет, он открыл глаза и заморгал, пытаясь сосредоточить взгляд на мне.

Я склонился над ним, держась, однако, на безопасном расстоянии от его головы и колен, и сказал:

– Веди себя спокойно, не то получишь еще столько же, а то и больше. Просто лежи спокойно и сдерживай дыхание. Сдерживай так долго, как только сможешь, пока не почувствуешь, что лицо у тебя чернеет, а глаза вылезают из орбит, и что ты должен глотнуть воздуха именно сейчас, да только именно сейчас сидишь, привязанный к стулу в маленькой чистенькой газовой камере тюрьмы Сан-Квентин и борешься изо всех сил, чтобы не делать этого, потому что легкие тебе наполняет не воздух, а цианистый водород. И это как раз то, что в нашем штате называется гуманной казнью преступника.

– Пошел ты... – со вздохом сказал он, мягким ослабленным голосом.

– Будь спокоен, парень, – посоветовал я. – Ты еще размякнешь. И расскажешь именно то, что мы хотим знать, мало того, не расскажешь ничего из того, что нас не интересует.

– Пошел ты...

– Повтори это еще раз, и я уложу тебя в более долгий сон.

У него задрожали губы. Я оставил его, лежащего на полу со скованными за спиной запястьями, со щекой, прижатой к ковру, со звериной ненавистью в сверкающих глазах. Включил еще одну лампу и зашел в коридор, расположенный позади салона. Спальня Гейгера производила впечатление нетронутой. Я нажал на ручку двери, ведущей в помещение напротив спальни. На этот раз она не была заперта на ключ. В комнате царил неясный полумрак, а воздух был насыщен запахом сандалового дерева. На небольшом латунном подносе на комоде стояло две миски с выгоревшим ладаном. Две высокие черные свечи, в полуметровых подсвечниках, стоявших на стульях с высокими спинками, светили тусклым светом.

Тело Гейгера лежало на кровати. Два сорванных куска китайского вышитого шелка были уложены в форме креста святого Андрея посередине тела и прикрывали окровавленную часть китайского халата. Далее покоились неподвижные, выпрямленные ноги в черной пижаме. На стопах все еще были китайские тапки на толстой войлочной подошве. Руки были скрещены на двух кусках китайского шелка, ладони безжизненно лежали на плечах, пальцы выпрямлены и плотно прижаты друг к другу. Губы сжаты, а усики а ля Чарли Чаплин выглядели гротескно, как будто приклеенные. Широкий нос был пронзительно бледен, глаза закрыты, но не полностью, из-под век на меня отбрасывал слабые блики, словно подмаргивая, стеклянный глаз.

Я не притронулся к нему, даже не подошел ближе. Я и так знал, что он холодный, как лед, и твердый, как доска.

Черные свечи мерцали на сквозняке, тянущем из открытой двери. Черные капли воска стекали на подсвечники. Воздух в комнате был тяжелый и ядовитый. Я вышел, закрыл за собой дверь и вернулся в салон. Парень даже не пошевелился. Я стоял тихо и прислушивался к вою сирен. Все зависело от того, как быстро Агнесса начнет говорить и что скажет. Если она упомянет имя Гейгера, полиция появится тут в любую минуту. Но может она будет молчать много часов. Может, ей даже удалось убежать из квартиры Броуди.

Я снова посмотрел на юношу.

– Ты не хотел бы сесть, сынок?

Он закрыл глаза и сделал вид, что засыпает. Подойдя к столу, я вынул телефон цвета ягод шелковицы и набрал номер Берни Ольса. Он в шесть ушел домой. Я набрал его домашний номер. Он тотчас поднял трубку.

– Это Марлоу, – сказал я. – Нашли твои ребята сегодня утром у Оуэна Тэйлора револьвер?

Было слышно, как он откашлялся, и слышно было, что он старался овладеть своим голосом, чтобы не выдать удивления.

– Ответ на этот вопрос вы найдете завтра утром в газетах с полицейским отчетом.

– Если его нашли, то в нем были три пустых гильзы, правда?

– Откуда вы, черт возьми, знаете об этом? – спокойно спросил Ольс.

– Приезжайте на Лэйверн-террас, номер 7244. Я покажу вам, во что вошли пули.

– Так просто, да?

– Вот именно, – подтвердил я.

– Выгляньте в окно и вы увидите, как я выезжаю из-за угла, – сказал Ольс. – Надеюсь, что на этот раз вы действовали немного осторожнее, чем обычно, – добавил он.

– Осторожнее – возможно, не самое подходящее слово, – ответил я.

Глава 18

Ольс стоял рядом со мной и смотрел на парня, который сидел на тахте, прислоненный к стене. Ольс наблюдал за ним молча, а его бесцветные, встопорщенные брови округлились.

Парень бархатным голосом произнес свое любимое проклятие.

Ольс вздохнул и посмотрел на меня.

– Ему необязательно признаваться, – сказал я. – У меня есть его револьвер.

– О боже! – вздохнул Ольс. – Жаль, что я не получаю доллар всякий раз, когда кто-нибудь мне подобным образом сообщает о преступлении. Это немного странно, а?

– Не вижу в этом ничего странного.

– А я – да, – констатировал Ольс и отвернулся. – Я звонил Уайльду. Сейчас мы поедем туда и возьмем с собой этого ублюдка. Он может ехать со мной, а вы последуете за нами в качестве охраны, на случай, если бы он попытался треснуть меня по башке.

– Как вам нравится эта спальня рядом?

– Чрезвычайно, – сказал Ольс. – В определенном смысле я доволен, что этот щенок Тэйлор свалился с мола. Невелико было бы удовольствие послать его в газовую камеру за то, что он прикончил эту крысу.

Еще раз войдя в спальню, я задул черные свечи и, оставив их чадить, вышел и закрыл дверь. Когда я снова оказался в салоне, Ольс как раз ставил парня на ноги. Тот глядел на него сузившимися черными глазами, с застывшим бледным и холодным, словно кусок жира лицом.

– Идем, – сказал Ольс, беря его под руку так, словно брезговал им.

Я погасил лампы и вслед за ними вышел из дома. Мы расселись по машинам, и я поехал за Ольсом – два одинаковых сигнальных огня, плывущие вниз, к подножию длинного неровного холма. Я надеялся, что это моя последняя поездка по Лэйверн-террас.

Таггарт Уайльд, окружной прокурор, жил на углу Четвертой улицы и парка Лафайет в белом каменном доме, большом, как трамвайное депо, с красными кирпичными воротами, за которыми тянулся хорошо ухоженный газон, площадью в несколько акров. Это был один из солидных, старомодных домов, оставшихся в более современном окружении разрастающегося города. Уайльд происходил из старой калифорнийской семьи, жившей в Лос-Анджелесе, вероятно, еще тогда, когда город был всего лишь обычным поселком.

Возле дома стояли два автомобиля: большой черный лимузин и полицейская машина, в которой сидел, развалясь, водитель в мундире и курил сигарету. Ольс подошел к нему, сказал что-то и водитель стал наблюдать за парнем, сидевшим в машине Ольса.

Мы подошли к дому и нажали кнопку звонка у двери. Нам открыл аккуратно подстриженный мужчина и повел через холл и большой темный салон в еще один холл. Он постучал в дверь, широко распахнул ее и придержал, давая нам возможность пройти. Мы оказались в украшенном витражами кабинете, огромное открытое окно которого выходило в темный в этот час сад, с таинственно маячившими очертаниями деревьев. В окно лился запах цветов и влажной земли. На стенах висели темные картины, писанные маслом, стеллажи гнулись от тяжести книг. Здесь стояло также несколько удобных кресел, а над всем этим витал запах хороших, дорогих сигар.

Таггард Уайльд сидел за столом. Полный мужчина среднего возраста со светло-голубыми глазами, производившими впечатление добродушных, хотя в принципе таковыми не были. Перед ним стояла чашка черного кофе, в левой руке он держал чистыми, холеными пальцами тонкую сигару.

Возле стола в голубом кожаном кресле сидел мужчина с резко обозначенными чертами лица и спокойными глазами, худой, как щепка и отталкивающий, как владелец ломбарда. Гладкая кожа на его лице выглядела так, как будто он только что побрился. На нем был безукоризненно отглаженный коричневый костюм, а галстук заколот булавкой с черной жемчужиной. У него были тонкие длинные пальцы интеллектуала. Он казался готовым принять любой вызов.

Ольс пододвинул к столу стул и сел на него.

– Добрый вечер, мистер Кронджейгер. Это Филип Марлоу, частный детектив. Он как раз влип в неплохую историю, – улыбнулся он.

Кронджейг посмотрел на меня, не поздоровавшись. Он бесцеремонно разглядывал меня, как будто смотрел на фотографию. Наконец еле заметно кивнул.

– Садитесь, Марлоу, – сказал Уайльд. – Я попытаюсь выведать что-нибудь у капитана Кронджейгера, но вы ведь знаете, как это бывает.

Я сел и закурил. Ольс обратился к Кронджейгеру.

– Что вам стало известно об убийстве на Рэндолл-плэйс?

Кронджейгер согнул большой палец так, что что-то щелкнуло у него в суставе, и сказал, не поднимая глаз:

– Один труп, две пули. Два револьвера, из которых не стреляли. Внизу улицы блондинка, пытавшаяся уехать на машине, ей не принадлежавшей. Впрочем, ее собственная стояла рядом. Той же марки. Она вела себя очень истерично, поэтому мои люди арестовали ее. Во время допроса начала говорить. Она была в комнате, когда Броуди получил эти пули. Утверждает, что не видела убийцу.