История изнутри. Мемуары британского агента. - Робин Локкарт

Я ухожу, преисполненный надежды, которая заглу шает голос рассудка. Такой России я никогда не знал, Россия, вдохновлённая патриотизмом, корни которого, казалось, уходили глубоко в почву. Кроме того, это была трезвая Россия. Продажа водки была прекращена, и волнующее религиозное чувство заменило пьянство, которое в минувших войнах было характерным при отъездах русских солдат.

Среди буржуазии был тот же энтузиазм. Жены богатых купцов соперничали друг с другом в пожертвованиях на госпитали. В государственных театрах давались торжественные спектакли в пользу Красного Креста. Был как бы пир национального чувства. Каждую ночь в опере и балете оркестр императорских театров играл национальные гимны России, Англии, Франции и Бельгии выслушивавшиеся стоя, в порыве экзальтированного патриотизма. Затем, особенно когда число союзных гимнов приняло размеры крикетного счета, порыв рассеялся и толстопузые москвичи стали вслух брюзжать по поводу того, что приходилось стоять около часу. Но в эти великие недели 1914 года русскому патриотизму было чем питаться. В самом деле, война началась выступлением русских войск, при опубликовании сообщении о продвижении русских войск Москва во всё горло выражала свою радость. Если в тот момент и были пессимисты, они не возвышали свой голос.

Революция не казалась даже отдаленной возможностью, ибо с первого дня войны каждый либерально настроенный русский надеялся, что победа принесёт с собой конституционные реформы.

Правда, в С.Петербурге крупные русские успехи вы звали скрытые насмешки по поводу неудач франко британских операций. В гостиных шептались о трусости англичан, а германофилы острили о решении Англии сражаться до последней капли русской крови. В Москве, однако, клеветников не слышно было, радость по поводу русских побед умерялась сочувствием Франции и Англии.

В самом деле, что касается России, то сердцем Антан ты была Москва. Всякий раз, когда Бейли или я появля лись в публичном месте, мы были предметом оваций. В «Летучей мыши» Никита Балиев выходил на авансцену и, указав на нас, говорил: «Сегодня вечером среди нас на ходятся представители нашего союзника Англии». Ор кестр играл английский гимн, и вся публика вставала и аплодировала. Мы делали вид, что нам неприятно это необычайное внимание, клялись друг другу, что больше не пойдем, но приходили так часто, как позволяла скром ность. Нет границ тщеславию даже великих людей, а Бейли и я были лишь двумя совершенно обычными смертными.

10 сентября мы прибыли в парадной форме на тор жественный спектакль по случаю взятия Львова. Я при шел с грустью в сердце. Германские силы были на Марне,

в судьбы Парижа были брошены на весы. Мои боатья были во Франции, а я принимал здесь участие в частей» нии русской победы. В театре офицерские мундиры со ставляли блестящую рамку для драгоценностей и дооо гих нарядов женщин. Шел «Орленок» Ростана в русском переводе. Бейли и я сидели в ложе около сцены, прямо против ложи, занятой французским генеральным консу лом. Во время первого акта французского консула вызва ли из ложи. Он отсутствовал некоторое время. Вернулся, видимо, взволнованным. Занавес опустился, но свет не зажигался. В одно мгновение атмосфера стала напряжен ной. Русские одержали новую победу. Они взяли 100000 пленных. Они взяли Перемылить. В темной зале не истовствовали слухи. Затем зажглись огни рампы, музы канты заняли свои места, и молодая 18летняя девушка, дочь председателя Французской торговой палаты, вышла на сцену. В своем белом платье, с лицом, свободным от всякой косметики, золотоволосая, она очень напоминала архангела Гавриила. В дрожащих руках она держала листок бумаги. Присутствующие замерли в выжидатель ном молчании. Затем, трепеща от волнения, девушка начала говорить: «Следующая официальная телеграмма только что получена из французской Главной квартиры». Она остановилась, как будто язык ее прилип к горлу. Слезы покатились по ее лицу. Затем, резко повышая голос, она прочла сообщение: «Счастлив объявить Вам о победе по всему фронту. Жоффр».

Огни заблистали. Девушка убежала со сцены, и под громкие аплодисменты оркестр загремел «Марсельезу»; мужчины целовались, женщины улыбались и плакали в одно и то же время. Затем, когда оркестр прервал музы ку, произошло чудо. С галерей послышался топот мар ширующих ног и 400 французских резервистов дружно подхватили припев. На следующий день они отправля лись на французский фронт и пели «Марсельезу» со всей страстностью латинского темперамента. Картина полу чалась эпическая. Это был последний случай, когда Рос сия чувствовала полную уверенность в исходе войны.

Взятие Львова затушевало страшное поражение под Танненбергом. Но Танненберг должен был повториться, и если русские могли держаться против австрийцев почти до самого конца, то уже тогда было ясно, что они не могут устоять против немцев. Фактически 1аш*еноерг был прелюдией русской революции. Он был для Ленина

тых купцов соперничали друг с другом в пожертвования, на госпитали. В государственных театрах давались тор жественные спектакли в пользу Красного Креста. Был как бы пир национального чувства. Каждую ночь в опере и балете оркестр императорских театров играл нацио нальные гимны России, Англии, Франции и Бельгии выслушивавшиеся стоя, в порыве экзальтированного ца. триотизма. Затем, особенно когда число союзных гимнов приняло размеры крикетного счета, порыв рассеялся и толстопузые москвичи стали вслух брюзжать по поводу того, что приходилось стоять около часу. Но в эти вели кие недели 1914 года русскому патриотизму было чем питаться. В самом деле, война началась выступлением русских войск, при опубликовании сообщении о продви жении русских войск Москва во все горло выражала свою радость. Если в тот момент и были пессимисты, они не возвышали свой голос.

Революция не казалась даже отдаленной возмо жностью, ибо с первого дня войны каждый либерально настроенный русский надеялся, что победа принесет с собой конституционные реформы.

Правда, в С.Петербурге крупные русские успехи вы звали скрытые насмешки по поводу неудач франко британских операций. В гостиных шептались о трусости англичан, а германофилы острили о решении Англии сражаться до последней капли русской крови. В Москве, i однако, клеветников не сльшшо было, радость по поводу | русских побед умерялась сочувствием Франции и Англии. В самом деле, что касается России, то сердцем Антан ты была Москва. Всякий раз, когда Бейли или я появля лись в публичном месте, мы были предметом оваций. В «Летучей мыши» Никита Балиев выходил на авансцену и, указав на нас, говорил: «Сегодня вечером среди нас на ходятся представители нашего союзника Англии». Ор кестр играл английский гимн, и вся публика вставала и аплодировала. Мы делали вид, что нам неприятно это необычайное внимание, клялись друг другу, что больше не пойдем, но приходили так часто, как позволяла скром ность. Нет границ тщеславию даже великих людей, а Бейли и я были лишь двумя совершенно обычными смертными.

10 сентября мы прибыли в парадной форме на тор жественный спектакль по случаю взятия Львова. Я при шел с грустью в сердце. Германские силы были на Марне,

и судьбы Парижа были брошены на весы. Мои 6г*тк. были во Франции, а я принимал здесь участиГв ес^?* нии русской победы. В театре офице^иТмуид^^ ставляли блестящую рамку для Драгоценностей V дгХ гик нарядов женщин. Шел «Орленок» Ростана в русски, переводе. Бейли и я сидели в ложе около сценымгоямо против ложи, занятой французским генеральным kohcv лом. Во время первого акта французского консула вызва ли из ложи. Он отсутствовал некоторое время. Вернулся видимо, взволнованным. Занавес опустился, но свет не зажигался. В одно мгновение атмосфера стала напряжен ной. Русские одержали новую победу. Они взяли 100000 пленных. Они взяли Перемышль. В темной зале не истовствовали слухи. Затем зажглись огни рампы, музы канты заняли свои места, и молодая 18летняя девушка, дочь председателя Французской торговой палаты, вышла на сцену. В своем белом платье, с лицом, свободным от всякой косметики, золотоволосая, она очень напоминала архангела Гавриила. В дрожащих руках она держала листок бумаги. Присутствующие замерли в выжидатель ном молчании. Затем, трепеща от волнения, девушка начала говорить: «Следующая официальная телеграмма только что получена из французской Главной квартиры». Она остановилась, как будто язык ее прилип к горлу. Слезы покатились по ее лицу. Затем, резко повышая голос, она прочла сообщение: «Счастлив объявить Вам о победе по всему фронту. Жоффр».

Огни заблистали. Девушка убежала со сцены, и под громкие аплодисменты оркестр загремел «Марсельезу»; мужчины целовались, женщины улыбались и плакали в одно и то же время. Затем, когда оркестр прервал музы ку, произошло чудо. С галерей послышался топот мар ширующих ног и 400 французских резервистов дружно подхватили припев. На следующий день они отправля лись на французский фронт и пели «Марсельезу» со всей страстностью латинского темперамента. Картина полу чалась эпическая. Это был последний случай, когда Рос сия чувствовала полную уверенность в исходе воины.