Самозванец - Сергей Шхиян

— Кто таков и что здесь делаешь?! — закричал, подлетая на горячем коне человек, с роскошными усами и бритым на западный манер подбородком. — Отвечай, а то хуже будет!

Говорил он это с таким начальственным апломбом, что можно было подумать, дорога его частное владение, и я незаконно на него вторгся.

— Проезжий, — сказал я и так очевидное, — на нас напали разбойники и захватили моих товарищей.

— Где разбойники? — свирепо закричал усатый, грозно нахмурив брови и картинно вращая и так выпуклыми глазами.

— Там, — указал я на дорогу, — в версте отсюда.

— Много их? — воскликнул он, горяча коня, так что тот заплясал на месте, а у меня возникло чувство, что всадник сейчас же поскачет разбираться с разбойниками.

— Точно не знаю, я видел человек двадцать.

Лупоглазый подумал и приказал товарищу:

— Оставайся здесь, я доложу.

Он пришпорил гнедого жеребца и поскакал к остановившемуся на дороге каравану.

Рядом со мной остался второй всадник, парень лет двадцати, картинно красивый, но с глупым, самодовольным лицом.

— Кого это вы сопровождаете? — спросил я.

— Боярыню! — небрежно, но со значением ответил он.

— Что за боярыня, как прозывается?

Парень посмотрел на меня, как на полного идиота, сплюнул и уточнил:

— Боярыней и прозывается, Марией Алексеевной.

— Фамилия у нее какая?

— Чего? — не понял он вопроса.

— Прозвище у ее мужа-боярина какое-нибудь есть?

— Какого еще мужа?

С ним было все ясно, осталось ждать возвращения усатого. Однако тот почему-то задерживался, хотя уже давно подъехал к поезду. Я решил сдерживаться, не гнать волну и проявить толерантность. Однако прошло не меньше пятнадцати минут, а экипажи по прежнему все стояли на том же месте.

— Съезди, узнай, скоро они там, — предложил я красавцу.

Тот опять глянул на меня своими большими, опушенными темными густыми ресницами глазами и равнодушно проговорил:

— Подождешь, не велика птица!

С этим, по сути, спорить было трудно, птицей я действительно был невеликой, однако кому приятно слышать такое в свой адрес от какого-то юнца. Потому я рассердился и сказал глупость:

— Большая или нет, не тебе судить, не хочешь ты ехать, я сам поеду!

— Попробуй! — веско сказал парень и положил руку на рукоятку сабли.

Затевать драку с дураком было бы полным идиотизмом, а молча проглотить угрозу значило потерять лицо. Тем не менее, пришлось смолчать. Мне нужна была помощь, а, судя по многолюдству охраны, у боярыни в сопровождении состояла целая рать. Прошло еще минут двадцать. Диспозиция оставалась прежняя. Поезд стоял на месте, я ждал неведомо чего. Уже проняло даже моего караульного. Он начал сердиться, выжидательно смотрел на дорогу, тоже недоумевая, почему случилась такая задержка.

Наконец о нас вспомнили, и от экипажей прискакал нарочный с приказом привезти меня под боярынины очи живого или мертвого. Нарочный так и сказал: «приказала привезти живого или мертвого», а так как я умирать пока не собирался, то поехал туда живым.

Мы с гордым красавцем приблизились к боярыниному выезду. Вблизи все оказалось еще более внушительным, чем на расстоянии. Чего стоил только один боярский вагон, в который оказались запряжены двенадцать лошадей. Я таких могучих сооружений на колесах еще не встречал, Куда до него было и рыдвану, и поповской карете, которым мне доводилось удивляться в восемнадцатом веке.

Неуклюжее сооружение покоилось на четырех осях и здоровенных пушечных колесах, сделанных почти в рост человека. Кроме того, в экипаже было по четыре окна с каждой стороны, застекленных разноцветной слюдой. До гербов наши знатные соотечественники еще не додумались, потому все это великолепие было довольно кустарно украшено аляповатой резьбой по дереву.

Остальные три экипажа были скромнее по размерам, но не менее неуклюжи и странны здесь на узкой, разбитой грунтовой дороге. Вокруг выезда суетилась целая рать пеших слуг, скорее всего, сопровождающих госпожу на своих двоих. Охраняли «комплекс» конные гайдуки, троих из числа которых я уже имел счастье лицезреть. Однако значительно больше, чем охраны, здесь оказалось холопов, всеми возможными способами демонстрирующих свою преданность госпоже. Сделать же это было не так-то просто, окна кареты был закрыты слюдой, и непонятно, наблюдал ли кто-нибудь изнутри за ужимками и ползаньем на брюхах преданных слуг.

Гайдук, доставивший меня вполне живого под боярынины очи, приказал спешиться перед главной каретой и ждать, когда госпожа соизволит меня пригласить для разговора. Это было уже слишком. Такого я не видел даже при царском дворе Годуновых, по сравнению с тем, что было здесь, бывшим, на мой взгляд, довольно простым и демократичным. Конечно, и там выделывались: бояре и приближенные водили юного царя под ручки, но в основном там была чистая показуха и исполнение правил протокола. Здесь же какая-то неизвестная боярыня устраивала себе императорский выезд, да еще пыталась унизить ожиданием у кареты случайного проезжего.

— Передай боярыне, — сердито сказал я какому-то активному холопу, попытавшемуся стащить меня с лошади за ногу, — если она хочет со мной поговорить, то пусть выйдет сюда. Мне до нее нет никакого дела!

Говорил я это нарочито громко, так, чтобы услышали в карете, а когда пара ретивых слуг полезла к моему донцу, навел на них пистолеты с дымящимися фитилями. Такого намека оказалось достаточно, чтобы отбить охоту выслуживаться даже у самых верных холопов.

Как оказалось, моё заявление в главной карете услышали и твердую позицию оценили. Только что я собрался ехать дальше, как из дверцы кареты выскочило и сбежало по высокой лестнице вниз существо прекрасного пола в таком боевом макияже, что я едва удержал на месте лошадь. Лицо существа было белее мела, щеки пылали багрянцем, черные, широкие брови начинались от переносицы и доставали до ушей.

Остальные прелести красоты несказанной я оценить просто не успел. Коралловые (или как их там еще называют?) губки раскрылись, и из них полетели пулеметные очереди визгливых фраз. Смысл всей этой тирады был в том, что я невежа и нахал, который не может оценить чести, которую ему оказывают, призвав под ясные очи самой боярыни Марии Алексеевны.

Кто такая эта великая Марья Алексеевна, я не имел понятия и не совсем понимал, чего ради ко мне пристают. В конце концов, разбойники, сидящие в лесу, не повод, чтобы заставлять случайных путников ждать аудиенции возле боярской избы на колесах.

Чернобровая красавица, между тем, продолжала пронзительно вопить, как становилось понятно из текста, исполняя панегирик в честь своей хозяйки, дабы та поняла и осознала и свое величие, и восхищение, которое она вызывает у своей верной холопки.

— Эй, ты, — грубо оборвал я достойную женщину. — Заткнись и позови свою хозяйку!

Такое неуважение не смогла бы снести никакая женщина, но моя новая знакомая почему-то заткнулась и шустро вернулась в карету, что лишний раз подтвердило: понятие холопства не имеет половых различий. Только что исчезли из вида желтые сапожки и полные икры радетельницы боярского величия, как в дверях кареты возникло новое прелестное видение, теперь, как я понял, сама госпожа. Боярыня была дамой лет сорока с полным, круглым лицом, так же, как у придворной красавицы, украшенном всеми цветами радуги. Большего о ее внешности я ничего сказать не смогу. Все остальное состояло из мехов, шелков и парчи. На мой вкус, для жаркого лета вот так, за раз надевать весь арсенал женской привлекательности было тяжеловато. Но, как известно, о вкусах не спорят.

Мария Алексеевна с высоты своего положения (карета была так высока, что я, даже сидя на крупном коне, оказался ниже ее колен) сверху вниз осмотрела меня и вяло махнула рукой, что, скорее всего, означало приглашение.

Отказать даме, тем более такой яркой, я не мог и потому спрыгнул с коня и вбежал по приставной лестнице наверх, в карету. Сама боярыня уже сидела в золоченом деревянном кресле, напоминающем трон, по стенкам кареты на узких скамейках располагались фрейлины. Внутреннее убранство кареты оказалось совершенно дурацкое, было непонятно, как бедные женщины вообще могут путешествовать в этой тряской громадине.

Остановившись в дверях, я отвесил учтивый поклон хозяйке и всей остальной компании. Однако тотчас понял, что его глубина явно не соответствовала статусу и претензиям боярыни. Она, не ответив мне даже кивком головы, строго спросила:

— Ты кто таков?

— Князь Крылатский, — со значением представился я, используя свою старую феньку с княжеским Достоинством. То, что такого княжеского рода никогда не существовало на святой Руси, меня нисколько не смущало, на снобов действовала сама магия княжеского титула.

Марья Алексеевна услышав, кто перед ней, заметно смягчилась.