Танец Лиса (СИ) - "Tau Mirta"

— Присылай сватов.

Из прилуба долетел жалобный вскрик.

— Не я! — испугался Кром и, пошарив за спиной, вытолкнул вперёд остолбеневшего Стеха. — Он.

Зима насупился. Бортничество — опасное ремесло, да и из наследства у Стеха была только неказистая изба, которую он делил с матерью. Но золото так и играло солнечными пятнами.

— Добро, — кивнул он. — Стало быть, присылай ты.

Кром торопливо завернул холст, сунул Стеху в руки, и они, поклонившись, вышли. В сенях их настигли лёгкие шаги. Вель — встрёпанная, с дикими глазами, подбежала и, минуя любимого, повисла на шее у Крома.

— Братец, — прошептала. — Братец, спасибо…

— Ты где их взял? — отмер наконец Стех.

— Не твоя забота. Теперь они тво… ваши.

— Ну и ну, — Стех ошалело покачал головой. — Сколько же они могут стоить?

— Вот уж не знаю, — проворчал Кром, отфыркиваясь от щекотных кудряшек Вели. — А себе я сестрёнку названную купил, видишь.

Стех рассмеялся и обнял их.

* * *

Тем же вечером Кром собирался в дорогу.

— Куда хоть идёшь? — в десятый раз спросил Стех. А он в десятый раз отмахнулся — надо.

— Ладно. За домом я присмотрю.

— Вот что, — Кром подтянул завязки у мешка. — Если я не вернусь, живите с Велью здесь. А то чего с матерью тесниться будете.

— Да я хотел новую избу строить в лето… — и тут до Стеха дошло. — Как это «не вернусь»??? Ты чего удумал, а? — он вцепился в Крома мёртвой хваткой и тряхнул. — Отвечай!

— Ничего. Ну, ничего дурного. Не бойся за меня, — тот мягко высвободился.

— «Не бойся», — передразнил Стех. Он достаточно знал Крома, чтобы понять: не скажет. — На свадьбу-то хоть придёшь, дружкой? — жалобно спросил он.

— Может, приду, — Кром вскинул мешок на спину. — Да, в сенях шкурки выделанные, возьми. Подарок на свадьбу.

— А то мало одарил, — Стех обнял его, безнадёжно ткнулся лбом в плечо. — Может, помочь надо?

— Нет, — Кром улыбнулся. — Помогать не надо. Ну, бывай.

На пороге он приостановился, обвёл взглядом избу и, приложив ладонь к косяку, мысленно попросил прощения у духов пращуров. «Это была мечта отца, не моя». Можно ли оправдаться за то, что оставляешь кров и отказываешься продолжать род? Кром надеялся, что родители, где бы они ни были, простят непутёвого сына: ведь по-другому он не может. Странно, что не понял сразу.

Когда Кром возвращался домой, то ни о чём не думал, просто шёл. Теперь же одолевали невесёлые мысли. А что если Ригель не примет его? Может, он ему и не нужен? Или не простит ухода? От таких дум было впору развернуться и идти обратно. А ещё думалось: кто-то же научил его всему. Мало ли, какие ещё охотники находили спрятанную избу раньше. Или на прогулках своих наткнулся на кого, как на девок в Заречье. Он вспомнил, как Ригель шарахался от его безобидных лекарских прикосновений, как прятал наготу поначалу; если и повстречал где другого, то не больно-то тот был ласков…

От таких мыслей хотелось кого-нибудь убить. Или прибавить шагу. Но несмотря на волнение, на сердце было легко. Он шёл туда, куда хотелось. И если вспомнить о подарке, который он получил, можно было думать, что Ригель всё-таки будет рад.

В конце третьего дня он подошёл к знакомой роще. Остановился перевести дух и унять радостное волнение — вот сейчас, сейчас свидятся! Он шагнул вперёд и вдруг остановился как вкопанный. В траве лежала одежда Ригеля. В том самом месте, где они расстались. И сразу было ясно: сняли её не сегодня.

Кром уронил в траву мешок и побежал.

Ещё издали он увидел, что распахнутая дверь просела. Должно, её давно не закрывали. Из сеней под ноги выметнулся жирный барсучишко — приходил поискать еды и не забоялся. Внутри нашлись следы других зверей. А ведь Ригель говорил, они его сторонятся…

Кром скатился с крыльца. Следов Лиса не было. Вытерло дождём или затоптали? Но нутром чуял: его нет здесь, уже давно.

— Ригель! — отчаянно позвал он. — Риииигееель!

Звонкое эхо заскакало по верхушкам деревьев, вспугнуло болтливых соек. Кром метался по берегу, взглядывал на кряж. Где же его искать? Он вернулся назад, к роще.

К вечеру Кром окончательно сбил ноги и охрип. Уже в сумерках подошёл к месту, где бросил мешок, опустился на траву. Всё зря. Всё…

Хрустнула ветка. Кром поднял глаза. На опушке стоял Лис. Стоял и смотрел на него.

— Ригель! — Он вскочил на ноги, но Лис прянул назад. — Ты что? Это же я, — он шагнул навстречу, но тот отскочил. С замирающим сердцем Кром опустился на колени, не позволяя себе думать, что же с ним произошло. Сейчас главным было не дать Лису уйти. Медленно и очень плавно он вытянул руку раскрытой ладонью вверх.

— Ригель, — позвал шёпотом. — Иди, иди ко мне.

Лис сделал шажок, не сводя с него настороженного взгляда. Кром сидел неподвижно, лишь звал тихим голосом. Ближе, ещё. Перед каждым шагом Лис замирал, держа на весу лапу, словно подумывал, а не убежать ли, но всё равно двигался к нему. Вот он тронул носом пальцы, обнюхал руку. Тело Крома будто одеревенело, но он по-прежнему не шевелился. Чёрный нос усиленно вбирал его запах, Лис подошёл вплотную, а потом вдруг заскулил — совсем по-собачьи, уронил голову ему на плечо. Кром обнял его, не чувствуя слёз, текущих по щекам, и пробормотал:

— Это же я… ну что ты… не признал?

Лис опять заскулил, задрожал, забился, и в его руках оказался нагой Ригель. Кром отстранился, заглянул ему в лицо и чуть не закричал.

С родного лица на него смотрели тускло-жёлтые глаза дикого лиса.

* * *

С того дня Ригель больше не позволял прикасаться к себе. И не говорил. Он пошёл за Кромом в избу, но ел, умывался, одевался очень медленно, повторяя за ним, словно ребёнок, который ещё нетвёрдо помнит порядок вещей или глубокий старик, который уже начал его забывать. Днём он сидел у окна или бродил вокруг избы. Иногда брал в руки какую-нибудь вещь и подолгу смотрел на неё. Кром посчитал, сколько его не было, — пятнадцать дней. Пятнадцать. А разум оборотня в звериной сущности туманится уже на седьмой день. По всему выходило, Ригель решил уйти в чащу и стать непомнящим счастливым лисом именно после того, как он оставил его. Не выдержал. Кром бы каждый день бился головой о стену и проклинал себя за уход, если б у него было хоть сколько свободного времени. Днём он хлопотал по дому и следил за Ригелем. Кром опасался оставлять его одного и куда бы тот ни шёл, следовал за ним. А ещё он говорил с ним. Рассказывал об отце и бабке, о Полесье, о Вели и Стехе, обо всём. Бывало, Ригель поворачивался на голос, будто прислушиваясь; другой раз равнодушно отводил застывший звериный взгляд. Кром продолжал говорить. Иногда казалось, что ригелевы глаза потемнели, и холодная, с серым оттенком желтизна понемногу сменяется карей теплотой; но он по-прежнему молчал. А Кром всё говорил.

Ночами же он лежал рядом и сторожил. Ночами Ригель иногда возвращался. Однажды Кром услышал своё имя. Обрадованный, он растолкал спящего и едва успел поймать — тот, сбегая от прикосновений, выскочил из избы и нипочём не хотел возвращаться. Кое-как уговорил и завёл внутрь. С той ночи он просто лежал рядом, а когда Ригель начинал бормотать ласково его имя, придвигался, обнимал и звал тихонько:

— Вернись ко мне… Вернись, Ригель, — и само рвалось с губ запомненное нежное слово из чужой молви: — Ма ниэлэ, мой родной…

Кром почти не ел и совсем не спал. Он осунулся, штаны пришлось подвязать. Но в голове было одно: «Не уйду. Не брошу. Пусть останется таким, всё равно. Но он не останется. Он вернётся. Вернётся».

Однако шли дни, и ничего не менялось. Одна седьмица, другая. Всё оставалось по-прежнему.

Как-то под утро Кром услышал, что Ригель опять мурлычет сквозь сон его имя. Он вздохнул, привычно пододвинулся…

Ригель не спал. Он улыбался и смотрел на Крома неясными спросонья глазами. Лукавыми карими глазами.

— Кро-о-ом, — разнеженно протянул он и прильнул всем телом. — Пришёл?