Океаны Айдена - Михаил Ахманов

Они вышли на трех кораблях — «Катрейю» сопровождали два небольших военных судна — и благополучно добрались до Хотрала. Остров был низменный, покрытый травой, почти безлесный, чрезвычайно жаркий и по этой причине необитаемый, птицы носились по нему как угорелые. Слуги разбили шатры. Гость с Ниластом и капитанами военных кораблей отправился в степь на охоту, сопровождаемый сотней лучников и копьеносцев, Найла же размышляла о том, как половчее улизнуть с предстоящего вечером банкета.

Охотники вернулись на вечерней заре, покрытые потом и пылью, но довольные. На этот раз обошлось почти без жертв — на носилках тащили только одного лучника со сломанной ударом клюва лопаткой. Затем, как водится, последовал пир с обильными возлияниями и бесконечными историями о том, каким гигантским клювом и огромными когтями мог бы завладеть каждый из участников забавы, если бы ветер не отклонил его стрелу от голенастой добычи. Рукбатский посланник все подливал Найле вина, от жареных птичьих туш размером с добрую овцу несло аппетитным запахом, и девушка незаметно захмелела. Однако в момент просветления заметила, что гость совсем не так уж пьян, — видимо, ночью он жаждал продолжить охоту в ее постели.

Подарив ему нежную улыбку, Найла, под вечным предлогом женщин, отпросилась в «дамскую комнату». Она действительно побрела на берег, где в укромном месте, за копной срезанной утром травы, был выделен для нее уголок. Затем она направилась прямо на «Катрейю», сбросила сходни и выбрала якорь. Каравеллу, как и оба военных корабля, никто не охранял: трудно представить место безопаснее, чем пустынный остров. Предполагалось, что все будут ночевать на берегу, и Найла отлично знала, что эти все — и солдаты, и моряки, и слуги — уже перепились. А раз так, подумала она, бедной девушке придется самой заботиться о своей безопасности и чести.

Она и позаботилась, решив, что, когда легкий бриз отгонит корабль на пару сотен локтей, ей не составит труда бросить якорь. Это расстояние гарантировало безопасность на сегодняшнюю ночь, а если утром в бухте найдут захлебнувшегося рукбатца, то какое ей, в сущности, дело! Каждый должен соразмерять свои желания и свои возможности.

План был превосходен, за исключением одного момента — желания и возможности самой Найлы пребывали в резкой дисгармонии. Она умела обращаться и с веслами, и с парусом, но судно плыло неторопливо, покачиваясь на океанской зыби, и девушка уснула. От Хотрала до границы пояса саргассов оставалось всего ничего, и в эту ночь одно из щупалец Зеленого Потока поймало новую жертву.

Рассказ был очень похож на истину. Слишком похож, размышлял Одинцов, прислушиваясь к звонкому голоску Найлы. Юный Рахи, думавший не головой, а совсем другим местом, мог поверить, что ее история — чистая правда, но зрелый ум Одинцова никак не успокаивался. Ну, ничего, добираться до истины он умел, и рано или поздно все прояснится. Для начала будет испробован элементарный метод — он попросит Найлу повторить рассказ и проанализирует разные версии. Не то чтобы он ей не верил, однако… однако слишком уж вовремя подвернулась эта посудина, набитая хрусталем, коврами и деликатесами, шикарная упаковка для этой изящной и явно неглупой прелестницы.

Он поцеловал ее колено, потом губы Одинцова скользнули дальше, и Найла, взвизгнув, вскочила на ноги и отбежала к фок-мачте.

— Эльс, мы же договорились… — протянула она, обиженно надув губки.

Одинцов усмехнулся и лег на спину. Да, они договорились. Вытащив Найлу из этой каморки на носу, он пообещал, что не убьет ее, не сварит в масле и не посягнет на ее честь. С последним обещанием он, наверное, поторопился, но сделанного не вернешь. Хоть приходилось Одинцову жить в местах по большей части диких и заниматься ремеслом жестоким и кровавым, с женщинами он не был груб и не пытался получить силой то, что отдают по доброй воле. И сейчас, через четыре дня после встречи с Найлой, он уговаривал нетерпеливого Рахи не спешить.

Яблоко созреет и свалится само куда положено.

В первое их утро они выяснили отношения без проволочек. Все преимущества были на стороне Одинцова, но, движимый благородством, он отказался использовать их сразу и до конца. Он только выслушал историю Найлы и еще раз осмотрел корабль вместе с ней. Розовая нагая фигурка на носу оказалась богиней-хранительницей каравеллы: катрейя, прекрасная калитанская наяда морских глубин, дала свое имя судну. На дне решетчатого ящика, торчавшего на палубе, блестели несколько рыбешек: оказывается, в ту ночь Найла занималась промыслом. Парус на фок-мачте и встречный ветер слегка замедляли ход судна, впереди него, на двух шестах, спущенных с борта, вздувался небольшой невод, в котором оставалось все, что тащило течение: рыба, водоросли и забавные небольшие существа, похожие на кальмаров.

Увлеченная своим делом, Найла не замечала преследования, пока в корму не стукнул арбалетный болт. Она метнулась к палубной надстройке и увидела вооруженного до зубов гиганта, который лез на «Катрейю». Все, о чем она могла думать в тот миг — спрятаться! Спрятаться подальше и понадежнее! Но, посидев в кладовке, девушка сообразила, что деваться некуда, помолилась Йдану и уже готова была вылезти, чтобы начать переговоры, когда Одинцов вышиб дверь.

Через полчаса Найла уже робко пыталась угостить его жареной рыбой и, когда он с отвращением скривился, в растерянности опустила руки. Он объяснил причину такого отвращения к морским дарам — правда, без пикантных подробностей насчет айритского котла и того, что в нем варили.

Всплеснув руками, девушка вывалила на стол все, что хранилось в шкафах и ларях камбуза. Одинцов набросился на копченое мясо, сухари и сушеные фрукты, запивая трапезу вином, — Найла глядела на него уже не со страхом, а с жалостью. Внезапно глаза их встретились, они улыбнулись друг другу, потом — расхохотались. И с этой минуты между двумя путниками, затерявшимися в безбрежном Зеленом Потоке, больше не существовало недомолвок. Возможно, каждый из них еще собирался рассказать другому кое-что о себе — если не всю правду, так часть ее, но Одинцов знал, что может уснуть, не думая о кинжальчике на поясе Найлы, а Найлу больше не тревожила перспектива проснуться, извиваясь под тяжестью тела этого великана.

Солнце уже встало, и появление на палубе могло грозить неприятностями. Правда, в открытом океане не было такой удушающей жары, как в Потоке, зажатом между двумя огромными полосами болот, свежий ветер умерял зной и развеивал влажные испарения. От солнца, однако, мог защитить лишь корпус корабля, и маленький экипаж «Катрейи» просидел весь день в кормовой каюте. Одинцов отъедался и слушал рассказы и песни Найлы.

Девушка превосходно играла на маленькой лютне с восемью струнами. Когда он поведал ей несколько отредактированную историю своих злоключений, Найла задумалась на миг, потом запела звонким приятным голоском. Это было нечто вроде баллады о страннике — как она потом сказала, одна из любимых песен калитанских мореходов:

Поговори со мной — еще не время спать,Разделим груз, который мы несем,Есть, правда, то,О чем я не могу сказать,Но намекнуть могу, пожалуй, обо всем.

Ты спросишь тихо — как мои дела,Что видел я, в каких краях бывал,Откуда шрамы и не сильно ль жглаЗастрявшая в груди слепая сталь?

И, замолчав, ты улыбнешься мне,А я отвечу — снова невпопад:Ты знаешь, я готов гореть в огнеЛишь за один твой мимолетный взгляд…

За тень улыбки на твоем лице,И, суете мгновенья вопреки,За этот выстрел, миновавший цель,За легкое касание руки…Поверить мне, возможно, тяжело,Ведь струны слов моих поникли взаперти,И ты прозрачной стала, как стекло…

Прошу тебя, постой, не уходи!Но быстро блекнут милые черты,И сновиденье тает, словно дым,И разум мне твердит — отвергнут ты,А сердце — глупое — зачем-то спорит с ним.

Однако, вопреки песне, сама она явно предпочитала больше говорить, чем спрашивать, что вполне устраивало Одинцова, который представился при первом знакомстве с лапидарной краткостью: Эльс, хайрит. Но вечером, когда он разгрузил свой флаер и поднял его на палубу «Катрейи» с помощью блоков и канатов, глаза Найлы изумленно расширились.

— Твоя лодка такая странная, — задумчиво произнесла она. — Ни мачты, ни руля… Можно взглянуть? — Девушка показала в сторону кабины.

Одинцов кивнул, и она забралась в пилотское кресло, поджав под себя стройные ноги. На пульте перед ней горели два красных огонька и один зеленый (он предусмотрительно опустил заднюю переборку), а ниже светился экран с яркой точкой, убежавшей уже на палец от берегов Ксайдена.