Екатерина Фурцева. Женщина во власти - Сергей Сергеевич Войтиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После такой артподготовки Фурцева перешла к непосредственной критике Жукова:
— Мне было особенно неприятно, когда Жуков сегодня в своем выступлении вопрос свел к тому, что как бы неожиданностью явилось для него, что факты и материалы, которые были названы, являются каким-то неподготовленным материалом. Это глубоко ошибочное, товарищи, утверждение и неправильное с точки зрения оценки тех событий и решений, которые пленум обсуждает.
Фурцева заявила о том, что решение ЦК КПСС способствовало активизации деятельности «армейских коммунистов, которые в своих выступлениях на активах приводили дополнительные факты, вскрывали многие личные недостатки министра обороны».
Екатерина Алексеевна совершенно справедливо заметила, что отдельными приказами министр обороны СССР узурпировал функции ЦК:
— Никакому ведомству, никакому министру не позволено делать такие вещи.
Резюмируя предыдущие выступления, Фурцева подчеркнула:
— Я думаю, что правильный делается вывод, что это не случайные ошибки, а что это целая система ошибок, которая недопустима в руководстве Советской армией.
Далее Екатерина Алексеевна фактически отблагодарила Жукова за поддержку Хрущева на Июньском пленуме. Прав был покойный Сталин, когда называл благодарность «собачьей болезнью». Судя по всему, ни Фурцева, ни Хрущев этим недугом не страдали. Более того, Екатерина Алексеевна обернула в обвинение Георгию Константиновичу то, что поначалу выглядело как его заслуга:
— Жуков дважды выступил после Июньского пленума на активах и заявил, ссылаясь на свое выступление на Президиуме ЦК, что если антипартийная группа будет стоять на своем, то он обратится к армии и народу.
Добавив подробности о поощрении Жуковым нарождавшегося культа собственной личности в кинематографе и обратив особое внимание на фильм «Битва под Сталинградом», Фурцева не оставила без внимания последнюю командировку Жукова в Югославию. Маршал слал оттуда возмущенные письма о том, что в советской прессе не были помещены тексты его заграничных выступлений. И вот тут правда уж точно была на стороне Екатерины Алексеевны: со второй половины двадцатых годов подобные публикации подлежали обязательному согласованию с Центральным комитетом. И Фурцева отнюдь не покривила душой, когда заявила: «О членах Президиума решает Президиум, что опубликовать, что не опубликовать». В целом Екатерине Алексеевне удалось сформулировать весь набор претензий к маршалу и убедительно подвести итог:
— Товарищи, дела[ем] вывод, что речь идет не о политической незрелости, это было бы упрощенчество. Здесь речь идет о сознательных действиях и определенной линии в поведении, об антипартийной линии. И это должен товарищ Жуков признать, хотя это и больно, и тяжело. Другого положения быть не может, — резюмировала Екатерина Алексеевна. — Вот почему этот вопрос об улучшении партийно-политической работы в армии и обсуждение ошибок товарища Жукова рассматривается на глубокой принципиальной основе и ему придается столь большое политическое значение. Я считаю совершенно правильным, если Пленум своим решением сделает серьезный вывод и выведет т. Жукова из членов Президиума ЦК и членов ЦК[186].
Пленум одобрил постановление Президиума ЦК КПСС о замене Жукова Малиновским на посту министра обороны и о выведении Жукова из состава членов Президиума и ЦК КПСС.
Маршала Советского Союза чуть ли не открытым текстом обвиняли в планировании военного переворота: Жуков организовал в Тамбове школу диверсантов, не соизволив даже поставить в известность ЦК КПСС и его Президиум (а ведь должен был согласовать вопрос, чтобы не сказать — попросить разрешение на создание такой школы). Малиновский чуть позднее сказал: «…черт его знает, куда эта школа будет выброшена, против кого будет эта школа действовать, тем более что об этом не знает ЦК. Это было прямое желание Жукова, чтобы поставить своего человека в КГБ и в МВД, причем все должно стекаться в руки одного министра обороны. Мы знаем, к чему это дело ведет, мы не первый день в партии»[187].
На собрании актива Московской городской организации КПСС 31 октября 1957 года Фурцева сделала доклад о пленуме ЦК, после чего состоялось стандартное «обсуждение»: военный — гражданский — военный — гражданский. В конце — заключительное слово. Выступления гражданских преимущественно представляли собой перепевки пленума, а военные старательно пытались объяснить сами себе, как они могли так долго терпеть диктат одного человека. Из стенограммы, и главным образом из выступления Малиновского хорошо видно, что изменилось с июля по октябрь 1957 года: если на разгром «антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича «и примкнувшего к ним» Шепилова Жуков явился с эскортом военных цекистов, то теперь он — член Президиума ЦК КПСС — рассчитывать на подобный эскорт попросту не мог: Маршал Победы успел настроить против себя и «соратников» в Министерстве обороны СССР, и «товарищей» по ЦК КПСС.
Судя по заключительному слову Фурцевой, высшее руководство партии опасалось, с одной стороны, осложнений в столичном регионе, с другой — пересудов в иностранной прессе, в которой сразу же после пленума стала печататься довольно подробная информация о нем. Военным фактически сказали «большое спасибо» и приказали разойтись, с тем чтобы никогда более не собираться на заседании актива столичной парторганизации в таком количестве по аналогичному поводу. «Тонкий» намек был прекрасно понят маршалами и генералами, присутствовавшими на заседании.
После октябрьских событий 1957 года в верхах развернулась активная кампания по дискредитации Жукова. По ироническому замечанию Александра Николаевича Яковлева, как только маршала отхлестали по всем статьям, подхалимствующая братия выступила в поход против Жукова, чтобы еще раз продемонстрировать холуйскую преданность руководству страны[188]. Хрущев многому научился у усопшего Хозяина.
Много лет спустя Екатерина Алексеевна, встретив Маршала Победы в Кремлевской больнице, подошла к нему и сказала:
— Георгий Константинович, простите меня, я очень плохо по отношению к вам поступила и постараюсь свою вину искупить.
Понимая, что выбора у Фурцевой фактически не было, а входя в раж критики, все воспитанные в сталинскую эпоху функционеры напрочь утрачивали чувство меры, Жуков ответил:
— Катя, это такие мелочи, о которых не стоит воспоминать[189].
* * *
Участие в разгроме «антипартийной группы», а потом и в свержении Жукова способствовало тому, что у Фурцевой сложилось опасное для члена партийного ареопага убеждение в собственном могуществе.
Когда на стадионе «Динамо» Нами Микоян пожаловалась Екатерине Алексеевне на судьбу снятого с поста первого секретаря ЦК Компартии Армении Григория Артемьевича Арутинова (Арутюняна) — своего дяди, Фурцева решилась «поучаствовать» в его судьбе. Как секретарь ЦК КПСС, она прекрасно понимала всю сложность положения. Первый секретарь ЦК Компартии Грузии Василий Мжаванадзе на прямую просьбу о предоставлении работы свергнутому Арутинову прямо ответил Нами Микоян:
— Боюсь гнева Хрущева!
После инфаркта у Арутинова Нами Микоян попросила о заступничестве
