Куклы Барби (сборник) - Людмила Загоруйко

Нина взяла меня под руку и ловко «зарулила» в двери первого попавшегося кафе. О боже милостивый, если ты нас всех создал по своему образцу и подобию, то неужели…или, я поняла, ты любишь дружеские шаржи. В зале сидели несколько потрепанных дам и мужчин-завсегдатаев, табачный дым туманом стелился в проходах между столиками, и где-то зрел и норовил прорваться фурункул скандала. Нина твёрдо решила времени зря не тратить и остаться. Её не пугали ни публика, ни подозрительность места. Я рвалась к выходу, но вовремя принесённая рюмка коньяку меня остановила. Конечно, гадюшник, безусловно, дно, но что-то во всём этом есть притягательное. Порок манит нас, даже если он плохо пахнет.

Так вот, я люблю поесть. Поначалу мне некогда было готовить. После работы ужин на скорую руку, обед по выходным, но вот быт стал налаживаться. В доме появились всякие там навороты: посудомойки, встроенные духовки, грили-шмили. Насытившись новшествами, сосредоточились на деталях, чтоб разнообразить скуку быта. Кастрюльки с прокладками, то есть с тройным антипригарным дном, соковыжималки, блендеры, электромясорубки. Нет, всё в единственном числе, это я для того, чтобы умножить ужас потребления. В телевизоре ножи всякие демонстрируют, вертят, крутят, точат. Сыры ноздрястые, сервелаты, шпинаты, салаты вкрадчиво так, по-иезуитски режут. Сковородки сами готовят, жарят, парят, пекут, маслом не брызгаются. Знаменитости рецептами делятся, прибаутки рассказывают. Продукты в кастрюли самостоятельно запрыгивают.

Я человек слабый, поддающийся чужой воле и влиянию, вот и села на кулинарную иглу. Всё это, конечно, нервное. Понимаешь, он домой стал поздно приходить. Жду его, в окно выглядываю. Дети спят. Я как в пустыне. Вокруг родные люди, а я – одна. Тут и начались судороги готовки. Пока его нет, в инет загляну, потом в холодильник, прикину, что к чему, и за дело. В кулинарии, убедилась я, главное не следование рецепту, а полёт фантазии и вдохновение. Увлекусь – на время забуду, такое невероятное облегчение. Селёдка, к примеру, скучная и зимняя еда. В основном, закуска. Что с неё возьмёшь? Разделал, почистил, нарезал, выпил, закусил и – загрустил. А вот если из неё сотворить селёдочное масло…Ты ела когда-нибудь? Это же восторг. Нежное, мягкое, пышное, как взбитые сливки. Во рту тает, глотать не хочется.

А приготовить – ерунда. Ты, главное, её вымочить не забудь, и только в молоке. Обязательно. Иначе продукт во вкусе проиграет. Не смейся. Точно знаю. Потом в блендере измельчишь вместе со сливочным маслом, ещё для колорита чего-то добавишь. Тут огромное поле для творчества. Можно розеточки испечь, в них красоту эту положить, зеленью украсить. Или майонез. Не признаю магазинный. А вот если собственноручно сварганить… Главное, чтоб желтки в яйцах не бледные и масло хорошее, лучше оливковое, немного горчички тоже не помешает. Цвет – натуральные ван-гоговские подсолнухи, вкус – просто божественный. Он среди ночи так тихо-тихо ключ в замке повернёт, а я тут как тут, с богатым ужином. Постелю скатерть-самобранку, подам, сяду напротив и молчу, он ест и тоже молчит. Вижу, что кусок в горло не лезет, сыт, вилкой ковыряет для приличия, глаза в сторону отводит. Что говорить, и так всё ясно, насквозь ею пропитался. Нет, не духами, духи – безликие, как парфюмерный магазин. Запах от него шёл, как от только что испечённого пирога, густой и мощный. Знаешь, такой своеобразный, кисло-сладкий, запах секса и женщины. Я даже зимой форточку открывала, чтобы выветрился.

Зато дети довольны. Полный дом еды, вечный праздник. Закатывала я так пиры года три и всё ела по ночам. Пища проваливалась в меня, как в пропасть. Поем, а через полчаса по кухне рыщу, еду ищу. Бессонница. Результат налицо, сама видишь. Кто она, я узнала по юбкам, которые он нам подарил на 8 марта. Отыскал всё-таки, грех обижаться, внимательный муж. Одинаковые, паршивец, купил. Ездил за границу и привёз. Там не как у нас, женщин любят и ценят любого размера. Он, чтобы особо не надрываться, мозги лишний раз не парить, решил нам угодить всем сразу, одним махом. Мужчины бытовуху не особенно жалуют и время на неё тратить не хотят. У любовницы юбка – миниатюрная, а у меня – побольше. Выходит, постарался, приобрёл униформу для небольшого домашнего террариума. Поначалу всё молчал, поздно приходил, но возвращался, а потом совсем ушёл. Соседка она наша, все вместе, в одном дворе живём. По юбке соперницу и высчитала.

А так всё хорошо, работаю, как и раньше, в музыкальной школе, учу детей. Сверху живая, внутри – мёртвая. Стучу по клавишам чисто дятел. Люблю я его, понимаешь. Я у него – вторая жена, и старше он меня на десять лет. Новая мне теперь по телефону скандалы закатывает, почему-то ревнует, но я верю, вернётся, буду ждать, пока буду жить. Давай ещё выпьем. За родителей моих покойных, которые меня, единственную дочь, вырастили в праздности и достатке, замуж за него выдавать не хотели, как чувствовали. Не переживай, я пригласила, значит, расплачусь. Деньги у меня есть. Он мне даёт достаточно. Холили меня в детстве, берегли, как дорогую хрустальную вазу. Передали ему главную семейную ценность и реликвию, а он уронил и разбил. Я же ничего в жизни без него не умею и не могу. Коммунальные платежи до сих пор тёмный лес. Как считать, когда платить, ума не приложу.

Теперь я готовлю для детей, сама ем мало, больше пью. Много алкоголя, потом головная боль, дрожь в руках, запах перегара с утра, ненужные, нелюбимые ученики. Начальство заметит – из школы турнут. Мне тогда совсем плохо будет. Выпью – попустит, протрезвею – душа болит. Тошно мне, дружок. Ты бы зашла, не так грустно будет. Ведь рядом живём, а не видимся годами.

Нина порылась в сумочке, достала батистовый дамский носовой платок, собралась было всплакнуть, но не успела. К нам вдруг подкатила похмельная дама. Ей позарез нужны деньги на выпивку, плохо, всё внутри горит и болит. Я возмутилась, какого чёрта? Неужели она принимает нас за своих? Нина без лишних слов сунула ей десятку в ладонь. Дама оценила великодушие, ушла с поклоном, потом вернулась, горя желанием отблагодарить. Они мгновенно сошлись и через минуту уже нетрезво целовались. Нину я больше не интересовала. Она переключилась на новую знакомую и дешёвую водку. Спиртное текло рекой. К нам постепенно подтянулись завсегдатаи с лицами цвета спелых баклажан, сели за столик, как на совещании. На меня никто не обращал внимания. Я выпала из сюжета так же внезапно, как в нём оказалась. Нину надо было срочно спасать: чужой район, незнакомые люди. Мало ли что может случиться? Я вызвала такси и вырвала подругу детства из рук местных алкоголиков. Нину провожало всё кафе, на прощанье крепко обнимали и целовали. По пути выяснилось: приятельница не помнит адрес, но я хорошо знала, где находится тот самый добротный дом в старом городе с лепниной на фасаде и круглыми ажурными балкончиками, в котором Нина жила по сей день. Перед входом в подъезд подруга вспомнила, что забыла зонтик и рванулась к такси. Уловка не прошла. Зонтик нашёлся в сумочке. Теперь я держала её крепко за локоть и вела за собой, но она извернулась и рыбкой выскользнула из моих рук. Юбка, та самая, подаренная мужем, мелькнула и скрылась за углом.

Дурнушка Клава

Она некрасива и чуть неряшлива. Для подруг – прекрасный фон, на котором хорошенькие мордашки выглядят удачно и просто ослепительно. Те понимают и таскают её всюду за собой, чтоб фонтанировать на контрасте. Мол, посмотрите, какие бывают женщины, а какие мы – избранницы. Нас бог пометил и отметил. Наложил клеймо. У нас – бюст, ноги, глаза, рост. Антураж соответствующий, чтоб все достоинства подчеркнуть: дорогие одежда и косметика. У неё – всё незатейливо, старомодно, как из бабушкиного сундука, и кажется, что побито молью. Представляете, она даже губы не красит. Не потому, что не хочет, а просто не умеет. Помада должна ложиться эффектно и непринуждённо, как масло на картину у художника, а она её просто размазывает: ни тебе контура, ни цвета. Для ухода за собой необходимы две вещи: желание и небольшой талант. У неё нет ни того, ни другого. А теперь сравните и примите решение. Конечно, оно будет в нашу пользу. Мужчины выбирают хорошеньких, золото, что блестит. Это мы знаем точно.

Имя у неё тоже тяжёлое, оттуда, из прошлого времён коммуналок. Коммуналки всегда населяли Клавы. Нет Клавы – нет коммуналки. Она образованна. Что-то очень техническое, трудно произносимое. Она начитанна, любит Пруста и Камю. Живёт Клава с мамой. Конечно, отца у неё нет и никогда не было. Она – плод увлечения длиной в несколько месяцев. Сезон, короткая дистанция. Жалко, конечно, Клаву и её тихую, покорную маму, но что поделаешь – судьба. Внешне, безусловно, всё хорошо, но две женщины по жизни бок о бок… Семейная драма, естественно, косвенно наложила отпечаток на характер. Девушка самостоятельна, ни на кого не надеется, умеет починить утюг и мастерски колет на даче дрова, хотя можно нанять почти даром местного бомжа, но Клава не хочет, самой – как-то спокойней. Бомж может прибиться и стать назойливым. Потом – отгоняй. Обижать людей она не любит. Бомжи в посёлке симпатичные. Большинство – из бывших офицеров. В девяностые их сократили, выбросили из армии прямо на улицу. Оказавшись без своих танков, пехоты, мужчины круто запили. Пьющий человек, как известно, находка для квартирного афериста. Их, алкоголиков, вылавливали, как рыбку из пруда, с помощью нехитрой наживки, то есть поили, одалживали «безвозмездно» небольшие деньги и ставили на счётчик. И тут всё, попался на крючок – лезь на сковородку, жарься. Жёны их бросили, дети отреклись, что поделаешь, жизнь в нашей стране не на стороне слабого. Они продолжали ещё барахтаться, ютились на чердаках, перебивались случайным заработком, но никогда не унывали, жили весело, каждый день, как последний.