Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3. - Мурасаки Сикибу

Он сам вникал во все, вплоть до убранства покоев, проявляя заботливость, которая кому-то показалась бы чрезмерной.

Принц Хёбукё, до сих пор тосковавший по умершей супруге, мечтал получить в жены женщину, похожую на нее. Но, к его величайшему огорчению, дочь Садайсё при всей своей миловидности не имела ничего общего с его первой супругой, и, может быть, поэтому он не жаловал ее особым вниманием, что чрезвычайно огорчало принца Сикибукё, не ожидавшего ничего подобного. Мать девушки тоже в те недолгие часы, когда безумие не помрачало ее рассудка, сетовала на злосчастную судьбу дочери, все глубже погружаясь в бездну отчаяния. Не скрывал недовольства и Садайсё, никогда не одобрявший этого союза. «Я знал, что этим кончится, — думал он. — Принц слишком изменчив в своих привязанностях».

А госпожу Найси-но ками столь явное свидетельство сердечного непостоянства принца Хёбукё заставило обратиться мыслями к прошлому. «Ведь и я могла оказаться в таком же положении, — думала она, с умилением и грустью вспоминая те далекие годы. — Обоим моим попечителям пришлось бы тогда нелегко». Впрочем, вряд ли она когда-нибудь серьезно помышляла о союзе с принцем. Ее мучила мысль, что он должен был счесть ее легкомысленной, неспособной на глубокие чувства особой, ибо, приемля его пылкие, страстные послания, она в конце концов стала супругой другого. «Как бы об этом не узнала дочь Садайсё», — тревожилась госпожа Найси-но ками, продолжая заботиться о падчерице так, как того требовали приличия. Делая вид, будто не замечает никаких перемен в настроении принца Хёбукё, она через своих пасынков любезно осведомлялась у него о здоровье супруги. Впрочем, сам принц, мучимый угрызениями совести, не помышлял о том, чтобы разорвать этот союз. Только госпожа Северных покоев в доме принца Сикибукё, особа, как известно, чрезвычайно сварливая, не упускала случая высказать свое недовольство.

— Видно, зря я полагала, что, соединив свою судьбу с принцем, можно по крайней мере рассчитывать на спокойную, не омраченную супружескими изменами жизнь, — то и дело ворчала она. — Ведь только это и может возместить недостаток роскоши, которая окружала бы ее во Дворце.

«Такого со мной еще не бывало! — рассердился принц, услыхав, в чем его обвиняют. — Уж на что я любил свою прежнюю супругу, а и то позволял себе мимолетные шалости. Но разве когда-нибудь меня бранили так сурово?»

Все сильнее тосковал он по прошлому и все чаще проводил дни в собственном доме, печалясь и вздыхая. Прошло два года, дочь Садайсё привыкла к частым отлучкам супруга и принимала их как должное.

Так годы сменяли друг друга, и последующие ничем не отличались от предыдущих. Но вот настал восемнадцатый год со дня восшествия на престол нынешнего Государя.

— Печально, что нет у меня сына, который мог бы в будущем воспринять правление, — сетовал Государь. — Увы, мир наш так непрочен… Я желал бы остаток дней прожить спокойно и неторопливо, отдавая часы всевозможным тихим удовольствиям, встречаясь с дорогими сердцу людьми.

Государь поговаривал об этом уже давно, но все не решался осуществить свое желание, а тут вдруг тяжкий недуг овладел им, и он отрекся от престола.

— Как жаль, — горевали люди, — в самом расцвете лет… Стоило ли так спешить?

Впрочем, принц Весенних покоев уже достиг зрелости, и, после того как власть над миром перешла к нему, не произошло никаких значительных перемен. Великий министр получил разрешение на отставку и перестал бывать во Дворце.

— Даже мудрый Государь, осознав, сколь непрочен мир, отстранился от дел, — говорил он, — так стоит ли цепляться за свое звание дряхлому старику?

Садайсё, получив должность Правого министра, стал вершить дела правления. Нёго из дворца Дзёкёдэн скончалась, так и не дождавшись своего часа[41]. Разумеется, она и без того имела высокое звание, но что толку ей было в нем, если ее всегда заслоняли другие?

Старший сын нёго из павильона Павлоний стал наследным принцем. Это назначение было большой радостью для всех, хотя вряд ли кто-нибудь сомневался… Удайсё, получив звание дайнагона, был переведен в Левую охрану. С Правым министром его связывали весьма дружеские отношения.

Гэндзи в глубине души сожалел о том, что у Государя, который, отрекшись от престола, поселился во дворце Прохладного источника, Рэйдзэй, не было прямого наследника. Новый принц Весенних покоев был Гэндзи внуком, но он желал, чтоб и другая ветвь его рода имела продолжение, а потому сетовал на судьбу, лишившую его этого утешения. Впрочем, не взамен ли было даровано благополучное правление государю Рэйдзэй и обеспечено сокрытие его собственной ужасной тайны?.. Подобные думы отягощали его душу, а поделиться ими было не с кем.

У нёго из павильона Павлоний было много детей, она снискала исключительную благосклонность Государя и не имела соперниц. Многие роптали, предвидя, что государыней-супругой снова станет женщина из рода Минамото. Государыня из дворца Рэйдзэй с каждым годом испытывала к Гэндзи все большую благодарность, хорошо понимая, что, не будь он так настойчив…

Теперь ничто не мешало ушедшему на покой Государю навещать Гэндзи так часто, как ему хотелось, и, почувствовав себя наконец счастливым, он неустанно благословлял судьбу.

Новый Государь никогда не забывал о Третьей принцессе. Впрочем, ее положение в мире и без того было достаточно значительным, хотя ей так и не удалось приобрести в доме на Шестой линии того влияния, каким пользовалась там госпожа Весенних покоев.

С каждым годом увеличивалась привязанность Гэндзи к госпоже. Супруги не имели друг от друга тайн, ничто не омрачало их близости, это был поистине беспримерный союз. Тем не менее госпожа все чаще заводила разговор о том, что хотела бы, отдалившись от мирской суеты, посвятить остаток дней служению Будде.

— Я достигла возраста, когда у человека открываются глаза и он начинает понимать, как печален мир, — говорила она. — Разрешите мне последовать велению сердца.

— Неужели вы способны так жестоко поступить со мной? — пенял ей Гэндзи, не давая своего согласия. — Ведь я и сам желаю того же, и только тревога за вас, страх, что вы будете одиноки в этом мире, где все изменится с моим уходом, удерживают меня от решительного шага. Подождите хотя бы, пока уйду я, и тогда…

Обитательница павильона Павлоний почитала госпожу Мурасаки, как родную мать, а госпожа Акаси прислуживала дочери, стараясь держаться в тени, но именно в этом смирении и виделся всем залог ее будущего благополучия.

А по щекам старой монахини неудержимым потоком текли слезы радости, глаза ее распухли и покраснели. Право, можно ли отыскать лучший пример счастливого долголетия?

Пора было приступать к исполнению обетов, данных когда-то богу Сумисси, да и нёго из павильона Павлоний следовало позаботиться о благодарственных молебнах. Открыв присланную из Акаси шкатулку, Гэндзи обнаружил в ней великое множество разнообразных обетов. Многие из них оказались бы неисполнимыми, не занимай Гэндзи столь значительного положения в мире. К примеру, в знак благодарности за продление рода предписывалось ежегодно весной и осенью услаждать взоры богов священными плясками «кагура»… Рассматривая исписанные торопливой скорописью бумаги, Гэндзи снова и снова поражался необыкновенной одаренности старого монаха, силе его духа, проглядывающей в каждом слове. Можно было не сомневаться, что эти слова непременно дойдут до слуха будд и богов. «Но как придумал такое отшельник, далекий от всего мирского? — спрашивал себя Гэндзи, умиляясь и недоумевая одновременно, ибо величие замыслов, представших ныне его взору во всей полноте своей, разительно не соответствовало истинным возможностям монаха. — Кем был он в прошлом рождении? Уж не святым ли праведником, которому предопределено было еще раз явиться в наш мир?» — гадал он, не позволяя себе ни малейшей непочтительности по отношению к монаху из Акаси.

Решив до поры до времени не разглашать истинной цели своего паломничества, Гэндзи отправился в храм якобы по собственному почину. Он давно исполнил обеты, данные в тяжкие годы скитаний, но его нынешнее благополучие и удивительные удачи, сопутствующие ему в последнее время, снова и снова напоминали о том, сколь многим обязан он богу Сумиёси. На этот раз его сопровождала госпожа, и в мире только и говорили что об этот паломничестве.

Не желая никого обременять, Гэндзи постарался ограничиться самым необходимым, но его положение было слишком высоко, поэтому выезд вылился в зрелище, невиданное по великолепию. За исключением обоих министров, его сопровождала вся высшая знать. Танцоры, отобранные из средних чинов Дворцовой охраны, были одного роста и отличались приятной наружностью. Нетрудно вообразить, как досадовали юноши, почему-либо не вошедшие в число избранных!