Птичник № 8 - Деб Олин Анферт

одну за другой из клеток, он рисовал в своем воображении, насколько хуже все еще может стать, когда его вышвырнут из этого двора, когда он лишится дома и окажется совсем один.

Его тут скоро не будет, объяснил он. Если только он срочно что-нибудь не придумает, а в этом он не очень силен. И никогда не был. Вот в чем он был мастер, так это в неумении уловить намек. В упрямстве. Иногда это называют “упорством”, но не в его случае. Банкир в любой момент может выйти из вон той двери и велеть Диллу покинуть территорию, принадлежащую банкиру. Винтовки при этом у него в руках не будет, но он умеет говорить таким тоном, что это куда хуже, чем приставленное к виску дуло. Так что последующих куриц придется отвозить куда-нибудь еще.

Говоря все это, он мягко разнимал птиц, которые начали кучковаться в углу курятника. Он понятия не имел, куда их теперь везти, сказал он. Большинство он переправлял в приют, но там ему сказали, что больше ни под каким предлогом его не пустят. Вообще в последнее время все ему примерно это и говорили. И знаете что? Он устал, силы на пределе. Пошло оно все к черту. Нет, вы посмотрите, чертовы курицы опять сбились в комок. Инспекторши, вы это видите? Куры сбились в кучу. Они вечно так, когда их высадишь из коробки. До того привыкли сидеть в тесных клетушках, что панически боятся пространства, всего этого воздуха, крыши, до которой так далеко, а за крышей – неба, пугающей свободы, да они просто в шоке, и вот стискиваются в комок, и каждая силится забраться в самую серединку. Ну и задыхаются там насмерть. Каждый раз несколько штук подыхает. Инспекторши вообще слышали про такое? И дело не в том, что курицы тупые, как отозвался о них банкир. Вообще-то некоторые факты о птицах неподготовленного человека могут повергнуть в шок. Курица наделена такими умственными способностями – вы не поверите. Думаете, мы могли за пару веков одомашнивания выбить из них все, что формировалось пару сотен миллионов лет? Нет, тут главное проявить терпение. Если вам удалось продержаться с курицами сутки, значит, с ними все в порядке, они понемногу приходят в себя и с каждым днем все меньше сбиваются в комок. Опасная зона позади. Иногда всего-то и нужно – просто побыть с ними, последить, чтобы они друг друга не задушили. Инспекторши вообще в курсе, что каждый раз, когда они привозят сюда кур, Диллу приходится сидеть с ними всю ночь и потом еще почти весь день, совсем как Аннабел когда-то, – снимать их друг с друга, осторожно разъединять – а они такие легонькие, просто комочки перьев, в несушках больше ничего и нет (в отличие от их мягоньких толстых сестриц-“бройлеров”, это же надо придумать такое отвратительное название для живого существа[6]) – и что через несколько дней они уже знают его руки и голос настолько хорошо, что ходят за ним по курятнику, когда он приходит подлить им воды или подсыпать корма? Что к тому моменту, когда он наконец увозит их в приют, он успевает каждой дать имя? Они откладывают яйца по всему курятнику. Их приучили не высиживать яйца, но одна тут все усаживалась на свое и в последний раз ни за что не пожелала с него слезать. Дилл приносил корм прямо к ней, потому что у нее никогда в жизни не было возможности посидеть на яйце, и она ни за какие коврижки не собиралась с него вставать. Дилл разрыдался, когда в итоге все-таки силой снял курицу с яйца и увез в приют, разрыдался, потому что глупая маленькая птица была такой умницей, понимала, что ее работа – сидеть на яйце, во что бы то ни стало оставаться рядом с яйцом.

Как Аннабел сидела с ними и разговаривала. Ей всегда было что сказать.

Когда Дилл наконец взглянул на инспекторш, он не мог бы точно определить, сколько из всего этого произнес вслух. Скорее всего, бо́льшую часть не произнес. У него немного кружилась голова. Инспекторши сияли. Разговаривали так, будто ни слова из того, что он говорил, не слышали, так что, может, он и в самом деле ничего не сказал.

– С чего ты взяла, что этот тип сможет помочь? Он, похоже, под кайфом.

– Ни хрена я не под кайфом, – возмутился Дилл. – Еще раз говорю вам: не под кайфом.

– Слушай, у нас на этот раз не только куры.

Он сел.

– Если это, блин, осел, то у меня места не хватит.

* * *

– Он умирает или ему просто нехорошо? Так сразу не поймешь.

– Нет, это его отпускает после какой-нибудь наркоты, состряпанной местными девятиклассниками в кабинете химии.

– Помоги мне его поднять.

Мозг птицы. У этого существа мозг эволюционировал на протяжении двухсот миллионов лет.

Кто-то держал Дилла за локоть и вел его в сарай, хотя ему надо было оставаться в курятнике.

Надо расцеплять кур.

– Ничего с ними за пятнадцать минут не случится. Давай.

Мозг млекопитающих эволюционировал в одном направлении, а мозг птиц – в другом. Динамичное движение вперед, а не инертность, как у ящерицы. Птичья мысль проникала глубоко в кору головного мозга, а не вмешивалась в комковатую кашу многочисленных прочих мыслей, как у людей. Как бы птица летала, будь у нее большая жирная башка? Птичий мозг компактен, и нейронов в его скромном объеме больше, чем в мозгу любого другого животного.

Дилл позволил им довести его до стула и усадить (потому что почему бы не побыть мелодраматичным засранцем?), но когда одна из них вошла со здоровенным пакетом фастфуда, вскочил, как ужаленный.

– Что это? – заорал он. – Ты приперлась сюда с курами в одной руке и мешком говядины в другой? Не смей класть это на стол.

Она швырнула на стол стопку салфеток.

– Слушай, ты вообще когда в последний раз ел?

– Меня от вас тошнит, – прохрипел Дилл, немного сбавляя обороты. – Убирайтесь.

– Ты выглядишь как нарк. Как будто вот-вот откинешься. Сядь.

Птицы. Их смекалка и хитрость, язык и мастеровитость, их особая культура, прекрасная память, потрясающая харизматичность, яркая индивидуальность каждой отдельной курицы. Некоторые из них запросто справляются даже с такими тестами на интеллект, которые проваливают обезьяны, собаки и человеческие детеныши.

– Думаешь, мы не знаем, кто ты такой? – спросила одна. – Это бобы с помидорами. С гуакамоле. Без мяса. Без сыра.

– И сметану попросили не класть, – сказала вторая.

Он уронил руки.

– “Тако Белл”? Это