Потерявший солнце. Том 1 - FebruaryKr

ссутулив широкие плечи и опустив голову. Вместо мыслей его переполняли неясные эмоции. Растерянность сменялась отвращением к собственной незрелости и неумелости, тревога пробиралась тонкими щупальцами в самую глубину, расползалась там, накрывая все серой пеленой; но громче всего звучал страх.

В этом походе Юкай очень хорошо понял, что такое страх. То самое липкое чувство, когда ты отчаянно стараешься, но не можешь контролировать все вокруг. Мир разлетается на куски, собираясь заново совсем в другую картину, но стоит привыкнуть к ней, и она рассыпается снова. Снова и снова.

Первый год войны прошел в счастливом неведении. Несмотря на громкие титулы, Юкай оставался всего лишь ребенком. Его страшила ответственность, чужие взгляды липли к коже как мокрая ткань, но никаких лишений и ужасов он не повидал. Его впускали на захваченные земли уже после боя, когда о сражении напоминали только побуревшие пятна, теряющие цвет. Ни одного тела он не видел, ни одного искалеченного пленного.

Пока один день полностью не разрушил, не раскрошил мнимое ощущение благополучия. Ши Мин с небольшим отрядом собирался объехать несколько деревень захваченного первым Фенву, и Юкай навязался вместе с ним. К тому времени вокруг установилась тишь да гладь, немногочисленных защитников перебили, а деревенские смену власти встретили на редкость спокойно. Им было все равно, кому налоги платить, – только бы посевы не выжгли да на меч не нанизали.

Между двумя поселениями, в безлюдном и глухом месте, на маленький отряд со всех сторон хлынула лавина воинов. Уже позже Юкай узнал, что там собрались и остатки разбитой армии Фенву, и немногочисленные наемники, укрывшиеся в густых лесах. Ими управлял не снискавший славы полководец, известный своими нечестными методами; когда-то именно плохая репутация помешала ему подняться на ступень выше, но благодаря своему характеру он оказался единственным, кто смог организовать ополчение и нанести удар исподтишка.

Юкай запомнил все так четко, будто каждая сцена отпечаталась на изнанке век. Солдаты – сосредоточенные, мрачные, с горящими глазами – перестраивались на ходу, закрывая телами середину строя. Там, в центре, и пришлось пробираться Юкаю, тревожно выискивая проход между чужими спинами.

Ши Мин оказался далеко впереди. Он командовал что-то сухим и громким голосом, экономя слова и силы; бежать было некуда, и оставалось только принять бой.

Тогда Юкай увидел на самом деле, что представляла собой война. Оглушенный, он слепо топтался внутри плотного кольца солдат, которым поручено было наследника защищать любой ценой, даже ценой своей жизни. Вокруг выло, лязгало и грохотало, кровавые брызги взлетали к небу и падали на землю, орошая одежду и шкуры лошадей. Человеческие голоса превратились в рев животных.

Даже хорошо организованный, но небольшой отряд солдат легко было подавить втройне превосходящими силами противника. Ши Мину оставалось только прорываться вперед с самоубийственной решимостью, не щадя ни себя, ни других. Нападающие себя не щадили тоже – если бы им удалось убить или захватить в плен сразу и маршала, и наследника, война закончилась бы совсем иначе.

У воинов императора получилось тогда прорвать кольцо и добраться до оставленной позади деревни, где размещался еще один отряд. Юкая спешно упрятали в сарай и не выпускали до самого конца, пока вокруг не осталось ни одного нападавшего.

Небольшое поле на окраине деревни оказалось полностью залито кровью. Тела убрать никто не успел. В воздухе висел едкий железистый запах, и даже вдыхать его было тяжело. Вот она, та самая правда, которую Юкай никогда не видел. Боль, гниль и грязь. Крики, опасность, отстраненный наставник, мгновенно превращающийся не в человека, а в звенящий ледяным спокойствием клинок. Вот та война, от которой его до сих пор берегли… и берегли бы еще бесконечно долго.

Потому что наставник все еще считал его ребенком.

Потому что наследник династии… и правда оставался ребенком.

В тот день в душе Юкая поселился вкрадчивый страх, который становился все больше с каждым шагом по чужим землям. В этом страхе сплетались теперь не только надуманные ужасы, но и вполне осязаемая опасность.

Сколько таких засад пережил Ши Мин, а после возвращался в залитый теплым светом походный шатер и улыбался, говорил всякие глупости, скрывая дрожащие пальцы? Разве стоило столько сил положить на притворство?

Свое право стоять рядом Юкай выгрыз силой. Пусть не в первом ряду, но рядом. Он должен был видеть реальное положение дел, потому что куда лучше бояться осязаемого врага, чем сходить с ума в безопасности очередного укрытия, а потом видеть вычищенное поле боя, похожее на приведенный в порядок и искусно накрашенный труп.

Он хотел правды.

И вот теперь он знал всю эту правду, но бояться не перестал. Потому что увидеть и устранить все опасности по-прежнему было не в его власти.

И вот теперь очередную опасность он не то что устранить – даже заметить не успел.

Тело Ши Мина сплошь покрывали повязки, даже голова перевязана – задетое ухо продолжало кровоточить. Одежда превратилась в лохмотья, пробитые части доспехов Юкай разбирал сам, ненадолго задерживая их в руках и коротко касаясь каждого следа от стрелы. Доспехи еще можно было починить, а одежды купить новые, но сколько выдержит тело?

Наставник был удивительно безалаберным, и ученик только диву давался, глядя, как совсем новые вещи выбрасывались им с брезгливым выражением лица, стоило на них появиться малейшей прорехе. Ши Мин жил в походных условиях едва ли не всю жизнь, мог подолгу обходиться без нормальной еды и сна, но с вещами обращался слишком вольно. Только спустя три года Юкай случайно застал наставника с иголкой в руках. Прячась за углом, он зажимал рот, чтобы не выдать себя смехом: Ши Мин воевал с иглой и ниткой, как с личным врагом. Сыпля едва слышными проклятиями, он с остервенением втыкал кончик иглы в ткань и сердито шипел, попадая в пальцы.

Только вот с самим собой Ши Мин воевал с той же яростью и с тем же презрением. Дай ему волю – давно выбросил бы собственное тело и завел новое, чтобы не отвлекаться на раны.

Юкай смутно подозревал, что в глазах и наставника, и старшего брата он выглядел хорошим, пусть и необщительным юношей. Но перед самим собой притворяться смысла не имело. Разве хороший человек стал бы красть вещи Ши Мина, рискуя разрушить до основания их прежние отношения? Разве стал бы хороший ученик лезть в личную переписку учителя, отчаянно пытаясь сохранить иллюзию близости и контроля?

Разве достойный командующий войсками испытывал бы такое звериное, черное, глухое удовольствие от убийства? Разве имел он право ощущать восторг от холодного чувства возмездия и силы? Ты сделала больно моему человеку, и теперь я сделаю больно тебе. Я отомщу за все зло,