Спустившийся с гор - Надыршах Мугадович Хачилаев

– прямо у изголовья. Тетя Асли, держа меня за руку, без слов глядела мне в глаза. Сидеть так становилось с каждой минутой все тягостней. Тетина рука была холодной, липкой и так вцепилась в мою, что я не мог убрать ее, пока тетя не уснула. Тете Асли недолго оставалось жить – это я понимал. В груди у нее хрипело сильней, чем раньше, и слышно было влажное брожение мокроты. Воздух в палате был спертый, насыщенный лекарственными запахами. К левой руке тети была подвешена капельница. Я вглядывался в истончившееся, с высоким заострившимся носом, измученное лицо тети и старался искренне ей сочувствовать. Но чем сильней я этого хотел, тем больше меня тянуло поскорей уйти из этой больничной палаты. Выйти и глотнуть свежего воздуха.

Хачбар с Габибом объездили весь город, разыскивая адвоката Итул-Манапа. Кто-то из знакомых видел его у вора в законе Эльбруса и у Авку-Идовса.

– Сука! Как он посмел идти к ним без нашего ведома? – ругался Габиб. – Эта мразь знает многие наши дела. Как он посмел явиться туда, не предупредив нас?.. На днях будем выхватывать ногайского первого секретаря, – повернувшись ко мне, внезапно сказал он.

– И что это вам даст? Габиб с недоумением посмотрел на меня.

– Выкуп будем требовать. Он, гад, все степные районы высосал… Вот и будем жарить на сковороде, пока не расколется.

Я внимательно слушал.

– Он сам ногаец, а держит его второй секретарь райкома, русский, конченный гад. Этот второй приехал сюда из Москвы, как генерал-губернатор. Он хочет долю иметь от всего… Вот мы ему и дадим. Многие ребята на них злые, а эти шакалы Эльбрус и Авку-Идовс прикрывают их людей и получают свои крохи… Дешевки! – зло закончил Габиб.

Я попросил, чтобы меня отвезли домой.

– Ну как ты, определился или нет? – осведомился Габиб, прощаясь со мной.

– Думаю, да.

Глава десятая

Вечером приехал Эрик Семенович – приглашать меня на свой день рождения. Он и Юрий Михайлович в последнее время не знали, как показать свою любовь ко мне. После случая с Газали их никто больше не беспокоил. Сами они, многозначительно посмеиваясь, говорили: «Пока не тревожат!» На день рождения к Эрику я пошел с Шамилем. Меня встретило море улыбок. Я даже смутился – непривычно было такое радушие. Меня тут все знали. Многие их тех, кого я видел впервые, здороваясь, называли меня по имени. Все это было ново и необычно. Ни в какой другой компании мне не оказывали и доли такого уважения и почета. Я заметил краешком глаза, что на Шамиля никто не обращает особого внимания. С ним только здоровались – не больше. Я предположил, что меня здесь причисляют к тем, кого надо тайно побаиваться и кому следует вынужденно улыбаться. Я понимал, что это не так, но мне сладостна была сама эта мысль. Меседу еще издалека шумно приветствовала меня:

– Авчиев, а ты, оказывается, знаменитость!

– А ты как думала? – стараясь спрятать смущение, небрежно ответил я.

Высокий, спортивного вида парень уселся напротив Меседу и вовсю любезничал с ней. Она представила мне своего собеседника:

– Михаил Авербух. Между прочим, боксер, владеет нокаутирующим ударом.

– Мне что, воспринимать это как предостережение, что ли? – Я хотел придать своим словам оттенок шутки, но улыбка получилась фальшивой, а тон – настороженным, даже угрожающим…

– Это Меседу пошутила, – весело пояснил Михаил.

 Меседу, подперев голову, с улыбкой исподлобья глядела на меня.

– Ну и что, даже если у тебя нокаутирующий удар? – сказал я, вдруг раздражаясь. – Да, ничего, ничего. Успокойся, Ансар, – встревожилась Меседу.

Неожиданно появились Хачбар с Габибом. Они прошлись по залу, перекидываясь словом-другим со знакомыми, ни с кем более не здороваясь. Эрик Семенович, виновато улыбаясь, вышел им навстречу, но Габиб с Хачбаром проследовали мимо него -ко мне.

– Ансар, салам! Братан, хоть бы ты намекнул нам.

– Да я сам сюда почти случайно попал, – начал было я оправдываться и тут же устыдился собственных слов.

Пришедшие равнодушно поздоровались со всеми, кто сидел за нашим столом.

– Они что, не с тобой?

– Да нет…

– Ты, встань, когда старшие подошли! Или ты не здесь воспитывался?! – Хачбар бесцеремонно поднял Авербуха и какого-то, рядом с ним сидевшего парня.

– Это жиды, я-то думал, они с тобой, поэтому поздоровался… У них, небось, полная задница радости, что мы первые подали руку. – Хачбар говорил громко, не беспокоясь, что его могут услышать. Поймав мой взгляд, добавил:

– С ними только так и надо… Такие визиты их больше впечатляют, чем простые наезды с мордобитием…

– Меседу, ничего, что мы так откровенны? Ты же у нас своя? – вмешался, усаживаясь, Габиб.

– Да куда уж больше…

– Успокойся, дорогая. Меня в школе учили, что за откровенность прощают все. Откровенность – это правда. Так-то, дорогая.

– Я тебе не дорогая! – гневно насупилась Меседу.

– Что за сердитый тон! Улыбайся, козочка.

– Слышишь ты, Габиб! Мне начинают надоедать эти странные наезды на моих знакомых в моем присутствии.

– Я почувствовал, как беспокойно стал биться пульс у меня в висках. Габиб, лениво щипавший гроздь винограда, остановился и молча уставился на меня.

– Ты что, Ансарчик, с друзьями задираешься, притом с друзьями твоего дяди?.. – начал было Хачбар, но Габиб ладонью закрыл ему рот.

– Ансар, извини, пожалуйста. Мы действительно не должны были так вести себя в твоем присутствии.

Габиб поднял Хачбара, налил ему и себе шампанского. Повернувшись к Эрику, они залпом выпили за его здоровье. После чего удалились, помахав мне на прощание рукой.

– Завтра увидимся, – сказал Габиб уходя, буднично, без всяких эмоций.

– Сегодня ты держался молодцом. – Меседу пожала мне локоть.

– Уже секретничаете? – Михаил Авербух вернулся на свое место как ни в чем не бывало.

Прервав нашу беседу, он снова начал шутливо болтать с Меседу. Теперь он не обращал на меня никакого внимания. Минуты две я сидел молча, будто оплеванный.

– Ты, хмырь! Ты что, вообще ничего не соображаешь, мать твою? – Я вдруг с яростью стал подниматься из-за стола.

– Ансар, что с тобой?.. Прекрати, пожалуйста!

– Пошла ты, овца натуральная!

Кровь ударила мне в голову. Я перевернул стол. Все эти люди в нарядных костюмах и платьях, лица миловидных девушек и незнакомых парней, что-то судорожно произносящие губы Эрика Семеновича, – все это поплыло у меня перед глазами в горячем мареве злости. Я лишь ощущал, как ток нахлынувшей крови заполнил красным дурманом голову. Я чувствовал, что нахожусь в победоносном экстазе, и ничто не может остановить меня. В такие минуты я не испытывал страха, даже если на меня пошли бы со штыками и топорами. Я с детства инстинктивно