Спустившийся с гор - Надыршах Мугадович Хачилаев

приехал участковый милиционер-ногаец. Услышав звук мотоцикла, мы спешно перенесли Шамиля в кладовку и закрылись там. Милиционер и Рабадан говорили на кумыкском. Хачбар и Габиб чуть-чуть понимали по-кумыкски и перевели мне: участковый спрашивает, что за «Нива» во дворе и где на нее документы.

– Вот козел! Ногайская рожа, попался бы он мне где-нибудь в другом месте! – сквозь зубы процедил Хачбар.

Я все время следил за вспотевшим Шамилем. Он лежал тихо, но, казалось, вот-вот застонет. Наконец, раздался треск мотоцикла, и мы поняли, что ногаец уезжает. Рабадан зашел в кладовку.

–Вот ишак, руцы моргали! – ругался он на даргинском. – «Мо-о-шина чья?» – говорит. «Муй родственник пириехал на нем», – говорю. «Завтра пириду, – говорит, – рыба пашла, – говорит, – икра надо сабират». Ун пири дет с бараконьерами, билять.

– Подожди, Рабадан! Теперь уже это и нас коснулось. Мы специально приедем наказать этого козла,– заявил Хачбар. – И твоего председателя тоже. Мы их обязательно накажем!

На следующее утро перед отъездом в Кизляр мы втроем понесли Шамиля в камыши, чтобы он мог справить нужду Выбираясь из камышей, увидели, как к дому Рабадана подъехали два мотоцикла с колясками. Участкового мы узнали сразу же и подались обратно в камыши. Когда браконьеры со снастями двинулись в нашу сторону, мы постепенно отступили еще дальше в глубь зарослей. Под ногами было уже мелководье, а кое-где и болотистая тина. Осторожно пробираясь сквозь густые заросли, мы старались не шуметь и не наступать на стебли камыша, с треском ломавшиеся под ногами. Заботились лишь о том, чтобы нас не услышали, и, конечно, не могли не промочить ноги. Кто-то из нас успел уже оступиться в тину по колено. Продвигаясь по бобровому броду, добрались до маленького, голого, окруженного камышом островка, и стали ждать отъезда участкового. Ночью Рабадан не выдержал и выстрелил в воздух. Якобы охраняя загон с овцами, он выкрикивал, как это делают караульные, грозные слова то на ломаном лакском, то на аварском, то на даргинском. Он кричал, чтобы мы не выходили из камышей.

– Хоть бы молчал, дурак! Будто мы сами не понимаем… Догадаться ведь может ментура, – возмущался Габиб.

Стало жутко холодно. Промокшие ноги давно окоченели. Вернувшийся с разведки Хачбар сообщил, что эти козлы поставили палатку прямо у выхода из камышей и развели костер. – Боюсь, что они не собираются уходить. Рабадан говорил, что браконьеры воруют друг у друга снасти. Вот они на ночь и остаются у берега.

– А нельзя ли обойти их с тыла?

– Да нет, все равно услышат…

– Придется ждать до утра.

– Этого кайфа нам еще не хватало.

Шамиль стал замерзать. Мы накинули на него всю нашу верхнюю одежду, но он все равно мерз и даже перестал чувствовать свою больную ногу. Свинцовая сырость проникала аж до самых костей. Какая-то глупая безысходность. Попасться на глаза участковому никак нельзя: если он нас заметит, придется его убить. То же пришлось бы проделать и с остальными, а это без шума почти невозможно. Решили терпеть до утра. Шамиль лежал на толстом куске брезента, который мы использовали как носилки. Он был укрыт нашей одеждой. Чтобы хоть как-то согреться, мы отжимались на кулаках, делали приседания и прочую физзарядку. Утро наступало медленно, словно испытывая наше терпение. Поодаль, в густых зарослях камыша что-то мычало и издавало глухие протяжные вопли. Среди разнообразных ночных шумов я различал голоса пеликанов, пролетающих цапель, свист режущих воздух острых, как кинжальчики, крыльев лесух. Утреннее небо цвета оконного стекла светлело, даже не заалев от восхода. Все кругом – и степь, и камыши, и вода – было одного тона с небом. В другое время мне бы это необыкновенно понравилось. Здешние места показались бы мне умиротворяющими и желанными. Но сейчас все меня раздражало. Шамиль воспаленными, слезящимися глазами глядел на меня – взором родного, близкого человека. Он был в болезненном жару, но взгляд его оставался спокойным. Он словно понимал безвыходность ситуации. Он мог рассчитывать только на меня. Сам он был абсолютно беспомощен. Впрочем, наше положение было немногим лучше.

На исходе ночи продрогшие до костей Габиб и Хачбар поглядывали так мрачно, что мне подумалось – они могут пойти на любую крайность, не беря в расчет состояние Шамиля. Я сказал им, чтобы они не делали глупостей. Они как бы не заметили моих слов.

– Да ладно тебе… – лишь бросил Хачбар.

С заговорщическим видом они начали о чем-то шептаться, встав поодаль от нас с Шамилем. В такие минуты нюх у меня становится особенно острым. И он меня еще никогда не подводил. Я глянул поверх волнующегося на ветру бескрайнего камышового простора. Вдалеке, на горизонте, он почти сливался с небом. Камышовая чаща колыхалась, как безбрежное море, величаво и свободно. Она жила своей особенной жизнью. Холодный степной ветер продолжал беспрерывно свистеть в ушах. Как мне хотелось, чтоб он хоть на минуту утих! Среди старых крепких тростин встречались еще неокрепшие прошлогодние, с красненькой дугой в ко¬леночках, стебельки молодого камыша. Они угодливо гнулись, жалостливо подпевая ветру. Они, как пастушьи свирели, одиноко и горько посвистывали, словно устав от одиночества и безысходности жизни.

– Наше могучее терпение я запишу себе в минус! – Нервно поигрывая желваками, Хачбар снял намокшие ботинки и носки.

Кожа на его ступнях, сморщенная от сырости, была белая-белая и местами словно налитая серовато-синим холодом.

– Как это мы вчера не догадались? – Габиб тоже разулся, обменялся выразительным взглядом с Хачбаром, и пошел впереди него по бобровому броду.

Они старались ступать в воде как можно осторожнее, чтобы не слышны были всплески. Я остановил их, зайдя спереди, – достал и перезарядил свой «макар». Габиб вытаращил на меня глаза.

– Ты че это, Ансар?

– Советоваться надо, соратнички. Или вы нас с Шамилем уже списали? А?

– Вот это да, дружок. Ну и кренделя ты отмачиваешь! – Габиб изучающе бегал по мне глазами, точно видя в первый раз. – Дай хоть в себя прийти.

Он нагнулся, обеими ладонями плеснул в лицо болотной воды, отфыркиваясь, помотал головой, так что веером полетели брызги. Выпрямился – вода катилась с мокрых волос щетины недельной давности ему за ворот. Габиб явно хотел что-то предпринять. Старый подлый городской трюк. Он видел, а когда нагнулся – чувствовал, что я все это время целюсь из пистолета ему в голову. Поэтому ни на что не решился. Габиб и Хачбар оба были вооружены, но рисковать не хотели.

– Ансар, ты что, не понимаешь? Этих козлов валить надо, другой дороги нам нет. У тебя что, яйца отсохли от страха или ты хочешь отправить Шамиля дорогой