Без борьбы нет победы - Манфред фон Браухич

Захватив власть, нацисты очень скоро взяли под свой контроль оформление так называемых гоночных лицензий. Все, кто не вступил в национал-социалистский автомотокорпус, лишались права участия в гонках и иных подобных мероприятиях. Поскольку фирма "Даймлер — Бенц" уплатила за нас вступительные взносы, мы автоматически стали членами этой организации. После каждой победы в зависимости от настроения корпсфюрера того или иного гонщика "повышали". Нам предложили носить изображение орла — государственную эмблему. Пришлось покориться и нацепить на грудь птичку, вытканную на лоскутке сукна. Правда, мы ее не пришивали, а прикалывали английской булавкой.

Однажды Караччиола и я получили от Гитлера приглашение прибыть в Байрейт, где как раз проходил очередной вагнеровский фестиваль. Участвуя в гонках на "Большой приз Германии" — все на том же Нюрбургринге, — мы одержали двойную победу. Специальный самолет доставил нас из Кёльна в Байрейт. Гитлер хотел продемонстрировать общественности свою "заботу" об автомобильном спорте.

После собеседования и обычных поздравлений по поводу нашего "успеха во славу Германии" последовало неизбежное фотографирование с Гитлером для международной прессы. Все это организовал, а затем широко использовал Геббельс — этот мастер демагогической пропаганды.

Я хорошо помню свой разговор с Караччиолой, когда мы летели домой. Покачав головой, он сказал:

"Ведь мы с тобой уже не раз общались с нашим фюрером, и мои прежние впечатления сегодня подтвердились полностью: обычный смертный и не более того!"

"Да, если отвлечься от его своеобразного голоса, колючих глаз и какой-то жестокой воли навязывать всем свои концепции, — заметил я. — Только этим можно объяснить, что этому человеку удалось сосредоточить в своих руках такую власть! То, что он восхищается нами, Руди, вполне понятно. Вспомни испуг на его лице, когда мимо него на большой скорости промчался его же "мерседес" с компрессором!"

Особенно богатым и знатным покупателям новые машины обычно демонстрировали опытные гонщики. Со своей клиентурой директора компании "Мерседес" обращались не менее ловко, чем с нами. Кто бы решился отказаться от автомобиля, за рулем которого сидел сам Рудольф Караччисла! Такого бы, пожалуй, засмеяли.

Когда благодаря знакомствам с промышленными магнатами у Гитлера завелись деньги и он заказал себе у "Мерседес" свою первую шикарную машину с компрессором, Караччиоле поручили продемонстрировать ее. Вся наша бражка с любопытством ожидала, как понравится Гитлеру этот могучий, стремительный аппарат. Ко всеобщему удивлению, он не поинтересовался ни его мотором, ни устойчивостью. Прежде всего он осведомился, за что ему держаться, когда он будет ехать стоя. Больше он ни о чем не спрашивал и потребовал, чтобы при пробной поездке скорость ни в коем случае не превышала 60 километров в час.

Нацисты научились превосходно маскировать свою террористическую систему этаким флером буржуазной добропорядочности и строго следили за соблюдением декорума "правового государства". Нас — горстку автогонщиков — можно было сравнить с тонкой нитью в пестрой ткани. Все наши публичные выступления, так же как выступления художников, писателей, артистов и спортсменов, ловко использовались в интересах международного престижа национал-социализма.

Летчица Элли Байнхорн на немецком спортивном самолете совершала тщательно подготовленные пропагандистские полеты. Всемирно известного дирижера Фуртвенглера нацисты всячески рекламировали как "истинно арийского" мастера. То же относится и к знаменитому музыкальному клоуну Гроку, к слову сказать дружившему с хозяевами фирмы "Мерседес". Геббельсовская пропаганда поднимала его на щит как образец "национал-социалистской культуры". Нельзя не упомянуть и Олимпиаду, проведенную в 1936 году в Гармише и Берлине с единственной целью — "убедить мир" в незыблемой прочности "нового порядка" в Германии.

Между прочим, в связи с открытием первой автомобильной выставки у меня была еще одна особая встреча с Гитлером.

Во время моего очередного зимнего отдыха в Баварии, когда я нанялся к одному крестьянину на лесоповал, пришла телеграмма Нойбауэра с просьбой срочно вызвать его по телефону. Почуяв неладное, я дал ответную телеграмму: "Браухич выехал с неизвестной целью" и отправился в Мюнхен, где, как всегда, остановился в отеле "Четыре времени года". Тишина и покой горного селения сменились шумом и суетой большого города. Но в конце второго дня, около конторки портье меня поймал посланец компании "Мерседес". В крайнем возбуждении он сообщил мне, что Нойбауэр по поручению дирекции вот ужо двое суток разыскивает меня по всей Германии и израсходовал на одни телефонные разговоры не менее 180 марок. Так почему же я прячусь, спросил он, когда речь идет о чрезвычайно важном деле. "Сегодня же вечером вы должны выехать. Я заказал вам спальное место. Утром вас ждут в Берлине на открытии автомобильной выставки".

Первый международный автосалон был устроен со всяческой помпой. Его организаторы решили выпустить меня с небольшой речью от имени промышленности и гонщиков. Мне надлежало... благодарить фюрера.

Я решил, что меня хватит удар. Публичные выступления подобного рода были мне в высшей степени неприятны, но у меня не было выбора.

Когда утром следующего дня я прибыл в Берлин, меня на особой машине немедленно доставили в выставочный павильон и усадили в отдельном кабинете. Здесь я не торопясь ознакомился с врученным мне текстом "моей" речи. Примерно через час я уже сидел во втором ряду президиума, совсем недалеко от Гитлера. Впереди меня стояла трибуна для ораторов, а за ней, перед ней, около нее, над ней и даже под ней громоздилось множество динамиков и прожекторов. Теперь все это в порядке вещей, но тогда казалось весьма импозантным и производило впечатление. Мысль о необходимости выступить среди этого нагромождения аппаратуры внушала мне ужас. С сильно бьющимся сердцем я ждал условного знака, по которому должен был встать и пройти к трибуне. Примерно такое же волнение я испытывал перед гонкой: когда же наконец начнется! Но сразу после старта, после первого переключения скорости я становился абсолютно спокоен.

То же повторилось и в этот день. Я вышел под слепящий свет прожекторов и перед невидимой многомиллионной аудиторией радиослушателей поблагодарил за щедрое финансирование промышленности, доверявшей нам, водителям-гонщикам, отличные машины, на которых мы могли достойно представлять Германию на международных соревнованиях.

Эти слова я произнес, пожалуй, от чистого сердца, ибо все мои мысли вертелись вокруг гоночных автомобилей, и, по совести говоря, мне было совершенно безразлично за кого, для кого и благодаря кому я еду, я считал для себя честью выступать от имени всех гонщиков.