Шпион, которого я убила - Нина Васина

– Нет. Я не верю в то, что не могу представить. Я верю в себя, разве это менее важно?

– В себя, в партию, в идею. Это чушь. Если человек не верит в вечность, его существование бессмысленно, поскольку ему кажется, что жизнь кончится вместе с ним. Видели людей в подъезде?

Ева кивает.

– Если вас пропустили ко мне, значит – вы одна из них. Ко мне пускают только дочку с зятем, адвоката, домработницу и шофера. Что вам надо?

– Сейчас скажу. Сначала вопрос. Почему Костя живет с вами, а не с родителями?

– Дочка считает, что я – старый маразматик, которому не помешает общение с внуком. Зять надеется, что я оставлю в завещании все Косте. Домработница считает, что Костик сбежал от замучивших его нотациями родителей. Сам внук использует деда, как он выражается, «по полной программе» и вдобавок к этому учит меня жить. Я, оказывается, этого не умею. Мнение шофера вам тоже интересно?

– Нет. Вы так и не сказали своего мнения.

– Почему он со мной? Это банально. Я его люблю. Он – мое продолжение. Так что же вам надо?

– Я хочу узнать почему.

– Что – почему.

– Просто – почему?!

– А-а-а, почему – вообще?.. Хороший коньяк, да?

– Хороший, – соглашается Ева.

– Потому что не понимаю, правильно ли делаю. И чтобы больше этого не делать, хочу все прекратить.

– Очень туманно, – вздыхает Ева.

– Ну, извините.

– Чего вы боитесь?

– Я боюсь сделать больше, чем надо в жизни. Вот все боятся чего-то не успеть, а я – переборщить. Все. Разговор окончен.

– Можно это забрать? – Ева встает и показывает на «браунинг».

– Вам – можно все. Меня что, так ценят в этом вашем ведомстве, что прислали вас? – Профессор уже борется с дремотой.

– Я учительница вашего внука. – Ева берет плед и укрывает его.

– Тогда я – фонарный столб, – бормочет еле слышно старик.

В коридоре Ева говорит Косте, что оружие заберет с собой. Костя пожимает плечами.

– Знаете, – вдруг начинает говорить он, торопясь и сбиваясь, – есть такой вид существования – виртуальный. Например, вам показывают по телевизору определенный подбор кадров и информации, предлагают в магазинах определенную еду, набор предметов в квартирах – тоже определенный, отступить от этого навязанного существования невозможно – прослывешь сумасшедшим. А мой дед всю жизнь выбивался из навязанной определенности, как бы это объяснить…

– Говори, я понимаю. – Ева накинула куртку и присела на тумбочку для обуви у зеркала.

– Я всегда мог на него положиться. Какой бы фортель я ни выкинул – для него я оставался нормальным мальчиком, просто пробующим жизнь. Я только хочу сказать, что одну и ту же вещь разные люди могут понимать по-разному. Он что-то там нарушил или передал секретную информацию, я знаю, но это все не так. Я не могу сейчас объяснить, но это не так. Вы живете в своем мире, в нем свои законы, а мы с дедом – совсем в другом.

– Так не бывает, – покачала головой Ева.

– Ну вот, и вы не поняли, – вздохнул Костя.

– Я не знаю, насколько ты в курсе происходящего, но твой дед передал особо секретную информацию агенту американской разведки.

– Ну и бред! – Костя вдруг захохотал, а когда ему не стало хватать воздуха, Ева ударила его по щекам.

– Ты меня ударила!.. – Он очнулся и уставился на Еву, схватившись ладонями за щеки.

– Я хочу осмотреть твою комнату.

– Это еще зачем?

– Мне ваша семейка кажется несколько, как это сказать… беспокойной, что ли. Где твой дед взял оружие?

– Не знаю.

– Вот именно. Пошли к тебе?

Ева бегло осмотрела большую – метров двадцать восемь – комнату с явными признаками проживающего здесь бунтаря и борца с любыми навязанными нормами.

– Где ты спишь?

Костя дернул за свисающий у двери шнур. Откуда-то сверху свалился и повис в воздухе большой гамак.

– Не нравится? – поинтересовался он ехидно, заметив ее удивление.

– Как тебе сказать… Мои нормы относительно этого предмета должны предусматривать хоть иногда наличие партнера. Согласись, что вдвоем в гамаке трудновато. Или для тебя эта тема еще не подлежит изучению?

Она посмотрела в полыхнувшее лицо мальчика открытым длинным взглядом.

– Если ты скажешь, есть ли еще в доме оружие, это сэкономит твое и мое время.

– Вы же только что заявили, что не мешаете самоубийцам!

– Да. Не мешаю. Но только если это не перепуганный насмерть старый человек.

На улице у подъезда Еву встретил полковник Кошмар.

– Жив? – спросил он.

– Жив. Выпил грамм сто пятьдесят коньяка. Надеюсь, спит. Кстати, что там говорят врачи относительно его здоровья? Коньяк – можно?

– На пределе.

– То есть, – вздохнула Ева, – ему вообще ничего нельзя.

– Профессор вызвал к себе адвоката. В его присутствии он написал заявление, что отказывается от всех ранее данных им показаний. Что показания эти были даны им под давлением. Вот тут, Ева Николаевна, начинается то, что я иногда с благодарностью встречаю в своей профессии. Начинается интереснейшая партия, начинается загадка.

– Я ничего не понимаю, – уставилась на него Ева. В сумраке отступающей уже ночи лицо мужчины рядом с ее лицом вдохновенно светилось глазами и улыбалось. – Кошмар, вы же знаете, что я не дам себя подставить.

– Подставить? – искренне удивился Кошмар.

– А как еще я должна понимать весь этот балаган с арестом Коупа? Эти подводные торпеды производят с середины восьмидесятых. Последние два года их успешно продают. В продаже и дальнейшем усовершенствовании участвует совместное русско-американское предприятие. От русской стороны – научная лаборатория под руководством профессора Дедова. А от американской – некий бизнесмен Эдвард Коуп, работающий у нас в стране уже почти два года. Старик Дедов и бывший разведчик военно-морских сил США Коуп стали коллегами, у них один бизнес, и вот эти два старика, чтобы разыграть передачу секретной информации, встречаются в номере гостиницы? Да это же смешно! Коуп мог получить, что хотел, просто в процессе работы!

– Вы не правы. – Кошмар берет Еву за руку, призывая ее замолчать. Ева удивленно смотрит на руку, обхватившую ее кисть. – Во-первых, – скучным голосом говорит Кошмар, – работа – работой, а денежки, то бишь секретность, как говорится, врозь! Предприятие было совместным, да, но вот научные разработки проводились исключительно российской лабораторией.

– А финансировали эти разработки – американцы! Вы прочтите контракт! По документам этой совместной фирмы, американцы должны были инвестировать в научные исследования лаборатории миллион долларов! – Ева выдергивает руку и потирает ее. – Подумайте – миллион, а мы копаемся в деле о получении профессором Дедовым пятнадцати-двадцати тысяч?

– Я предлагаю вам покопаться в деле об убийстве. Кому было нужно убрать прямо во время встречи в театре предположительно курьера от американцев? Куда делся офицер Кабуров? Если вы еще не в курсе, пропал один из наших знакомых офицеров из отдела внешней разведки. Им последнее время с искусством категорически не везет: он пропал на спектакле. Уже завтра, нет… сегодня с утра нам грозит осмотр всех помещений театра.

Ева всматривается в сонные глаза Кошмара.

– И вы меня не подставите как нерадивого специалиста, завалившего важное государственное расследование?

Кошмар удивлен.

– Ладно, – задумалась Ева, – и не запечатаете это дело штампом секретных материалов, не спрячете под особую секретность, если я раскопаю что-то уж очень интересное?

– Ева Николаевна, – ласково говорит полковник, – это зависит не от меня. Гарантирую вам всяческую помощь, никакой утайки информации и полную безопасность со стороны внутренней службы.

– Мне нужен доступ к руководству военной разведки. И тот специалист, который готовил подложную пленку.

– А вот тут ничего не выйдет. Не помню точно, что вы им там устроили года четыре назад, но при вашем имени это самое руководство военной разведки хватается за кобуру и совершенно неадекватно переходит на ненормированную лексику. Так что взаимопомощи не будет, но некоторую информацию я могу получить неофициально, так сказать, в узком кругу.

– В бильярдной, – уточнила Ева.

– Точно. Ну а вообще, как профессор, на ваш взгляд?

– Тяжелый случай. Помогите с независимой комиссией.

– Та-а-ак, – удивился, а потом задумался Кошмар. – Начинаете нагнетать обстановку?

– Нет. Я хочу, чтобы независимая комиссия ученых подтвердила, что в передаваемой профессором информации есть элемент секретности. Что вообще устройство этой торпеды является военным секретом. И чтобы мне это сказали не военные, не специалисты Службы, а именно ученые-аналитики, которые хорошо знают расклад на военном рынке всех стран. И хочу я этого потому, что сомневаюсь как в вине профессора, так и в его невиновности. Он так странно со мной разговаривал, как с маленькой глупой девочкой. А с другой стороны – он испуган и дошел в своем отчаянии до попытки самоубийства.