Шпион, которого я убила - Нина Васина

– Если не подпишет, уйду в бессрочный отпуск по уходу за детьми.

– Угрожаете? – напрягся Кошмар.

– Мне все это надоело.

– Мне тоже все надоело. Но я не бросаю в лицо начальству заявления об отставке. Кстати, по поводу вашего меткого выстрела даже не будет проведено расследование. С какого расстояния стреляли?

– Тысяча сто двадцать семь. Чего притворяетесь? Вы же наверняка уже нашли квартиру.

– Больше тысячи? Вот видите! А вы – про какую-то там отставку. На что жить будете?

– Сейчас посмотрю почту, тогда скажу. – Ева положила трубку.

Со вчерашнего дня на ее адрес стали поступать странные предложения о высокооплачиваемой работе, хотя она не сделала ни одного запроса. Половина из них – на английском. Перспектива повеселиться в рамках федеральной структуры где-нибудь в Вашингтоне, конечно, заманчива. Вот только после суровых российских будней навряд ли удастся приспособиться к повсеместному торжеству закона и справедливости.

– У Мамули растут усы и борода! – заявил Сережа.

– У нее такое и на спине растет! – радостно поддержала его подбежавшая Ива. – Это называется щетинка.

– А на морде – усы!

– Щетинка!

– Усы!

– Щетинка!

– Фруктовый торт с желе, – подбежала к ним Ева и повалила на себя на полу, – маринованные сливы и мороженое!

– Торт уже был на завтрак, – упрекнул Сережа.

– Тогда – вареники с апельсинами и печеные яблоки!

– Вареники с апельсинами? – вытаращила глаза Ива.

– Потрошите апельсины, взбивайте в миксере яйца, я буду через пять минут, – Ева поползла по ковру к пищащему телефону. Звонил полковник Кнур.

– Я хочу рассказать вам сказку. Не по телефону.

Он пришел через два часа.

– Сказка про спятившего нелегала, – объявил Кнур на кухне, дождавшись в турке пены и торжественно перенося ее на стол.

– Вы же говорили, что нелегалы делятся только на самовозвышенцев и самоуниженцев, – подловила его Ева, подмигнув затихшим на угловом диване близнецам.

– А этот, представьте, спятил! Вследствие длительной невостребованности и постоянного напряжения он стал невидимкой.

– Совсем? – прошептал Сережа.

– Нет, конечно, не совсем, в том смысле, в каком это бывает в сказках, но вполне глобально. Если он смотрел на человека в упор, в глаза, то человек его переставал видеть. Таким образом, он пропадал из поля зрения всякого, кто смотрел ему в лицо. Я подозреваю, что он здорово напрактиковался, прогуливаясь по улицам и всяким запрещенным местам, но ему было этого мало, и он решил лично побеседовать с президентом США в самый торжественный для того момент – в момент его инаугурации.

– Когда? – подалась вперед Ива.

– Когда президента приводят к присяге и поздравляют с назначением.

– А-а-а!

– Так вот, он прошел сквозь так называемый «президентский щит» – это тройная система охраны, которая включает в себя несколько рядов спецназовцев, инфракрасную сетку и ощупывание датчиками. Спокойно подошел к президенту, пожал ему, совершенно обалдевшему, руку и подарил монетку.

– Какую монетку? – хором спросили дети.

– Пятак выпуска шестьдесят первого года.

– Когда это было? – заинтересовалась Ева.

– Первый раз – четыре года назад, с Клинтоном. А второй – когда приводили к присяге Буша. Вы что, новости не смотрите?

– Новости? – не поверила Ева. – Это передавали по новостям?

– Конечно. Как неожиданный казус. Самое плохое, что этого человека, на внешний вид совершенно обычного, невысокого, облысевшего, в очках, показали всему миру, что, как вы понимаете, для нелегала – категорическая проблема.

– Его показали по телевизору? Но где…

– Он прошел все системы охраны, и его никто не заметил, но кинокамера сняла его сбоку. Я смотрел, теперь он для американцев – человек года, потому что четыре года назад ему повезло больше. Каким-то образом его тогда не сняли на камеру, поэтому и не подняли шума, хотя охрана президента была в полном ступоре, когда он подошел к Клинтону и заговорил с ним. В суматохе ему удалось тогда как-то уйти.

– Его не видят те, которым он смотрит в глаза? – заинтересовалась Ева. – Это просто. Он сделал линзовую систему сбоя лучей преломления света и вставил ее в очки.

– Ева Николаевна, это просто сказка, вы не напрягайтесь, вы же теперь отдыхаете.

– А что он подарил Бушу?

– Пятак выпуска шестьдесят первого года. А вот что он сказал, не знает никто. Буш отшучивается, федеральное бюро разобрало на молекулы его очки, теперь изучает клетчатку глаз. Эх, пропал нелегал.

– Вы меня этим не купите, – погрозила Ева пальцем.

– Больше того, – расплылся в улыбке Кнур. – Я выпью только две турки и уйду.

– Чего это вы такой добрый сегодня?

– Я не добрый. Я уже с утра хожу по гостям. Сказки рассказываю.

Через шесть месяцев щенок по имени Волк вырос до таких размеров, что Ева решила хотя бы для себя выяснить, какую родословную может иметь этот здоровяк с наивными глазами прозрачно-желтого цвета.

Болонка Мамуля покрылась сначала щетинкой, потом пушистым подшерстком, потом облиняла, похудела и вдруг обросла такой длинной шелковой шерсткой, что все затаскали ее по рукам. Теперь она бегала, смешно подскакивая, ее хвост – в облезлом виде поджатый – закрутился вверх колечком и при перемещениях Мули плавно колыхался пушистой метелочкой – ослепительно белый. Глаза болонки спрятались под челкой, Далила любила возиться с прической Мули, после чего болонка гордо демонстрировала всем прореженную длинную челку, сквозь которую выглядывали зеленоватые глаза, и яркий красный бант между ушами. Волка она любила, хотя уже выносила с трудом. Если ей не удавалось вовремя спрятаться под диван, Волк просто брал ее в пасть и нес, куда ему было надо. Иногда он ложился рядом, потираясь об Мамулю мордой, иногда дремал, придерживая ее лапой, приоткрывая бдительный глаз и растопыривая когти каждый раз, когда болонка пыталась выбраться.

Ева повезла собак к кинологу. Она договорилась о встрече с ним заранее, но приехала раньше назначенного срока, поэтому села во дворе на скамейку, держа Волка на поводке, а Мамуле предоставив полную свободу. Она бы не брала болонку, но Волк в последний момент ухватил Мамулю зубами, потащил с собой и только рычал, когда Ева уговаривала бросить покорно обвисшую у него в пасти и уже изрядно обслюнявленную малышку. Кинолог нашел их на скамейке, представился, посмотрел на Волка и больше не отводил от него глаз.

– Я только хотела узнать, какая порода преобладает у этого пса?

– Преобладает? Это чистокровный канадский белый волк. И надо сказать, достаточно крупная особь.

– Канадский?.. Белый?

– Он сейчас пегий, к половозрелому возрасту станет серым, кончики шерсти побелеют, уши и лапы могут быть темнее. Можно узнать, где вы нашли в городе такого красавца? Кто его мать?

– Его мать, – задумалась Ева и огляделась. – Вон там, у песочницы, заигрывает с детьми.

Кинолог посмотрел на прыгающую болонку, серьезно кивнул и заметил, прощаясь:

– Юмор и красота у женщины – это редко одновременно встречающиеся признаки счастливого выживания и приспособляемости.

Еве эта фраза долго не давала покоя. Она погладила Волка по голове, тот только вильнул хвостом, не поворачиваясь и не отвлекаясь от напряженного наблюдения за Мамулей. Ева вспомнила стесняющуюся собственного уродства розовую гусеницу на четырех лапках и ее поджатый облезлый хвост, гордую посадку головы Милены, суетливую Марго, не сумевшую распознать в умирающей болонке такую красавицу, инвалида Адама в коляске – и жизнь показалась ей бессмысленным набором условностей. Где-то, засыпая дворик своим снегом, распустился тополь. Волк чихнул и потер лапой морду…

Примечания

1

Un cafard (франц.) – 1) святоша, лицемер; 2) таракан; 3) сленг — ябеда, доносчик.