Сто тысяч заповедей хаоса - Галина Артемьева

– У меня там у друга квартира на море. Он предлагал на пару недель. Тебе только самолет оплатить.

– Ага. За себя и за сына. И есть там что-то надо.

– На сына я дам.

– То ты сам сказал, что с деньгами туго, то дашь на сына… Не надо меня жалеть. Я обойдусь.

– Я просто хочу решить вопрос. И мы его решим. Егор скучает. Ты тоже. Вам же надо увидеться?

– Надо. Только почему все так? Почему кто-то должен мне отказывать? Это у них железный занавес! Это они все устраивают, чтобы люди жить не могли просто и спокойно!

Я снова завелась и немножко еще поревела.

– Но мы же все решили. Чего ты? Давай, на связи. Паспорт только забери.

Он пересел в свою тачку, а я сидела и курила – одну за одной, собираясь с мыслями.

– Наконец-то! – воскликнула мама, как только я переступила порог дома, в котором выросла.

Запах старой московской квартиры: книг, паркета, чего-то еще – родного, уютного. Я сразу расслабилась.

Мама, как и Макс, изменилась за месяц. Похудела, что ли? Помолодела – точно. Подстриглась – ей здорово шло так. Одежда другая: платье летнее в талию.

– Ты помолодела, мам.

– Правда? Мне все говорят! А сколько мне можно дать лет, как думаешь?

– Мам, ну я же знаю твой возраст, как я скажу?

– И все-таки!

– Сорок пять! – выговорила я, надеясь этой цифрой порадовать маму, раз уж ее так озаботил вопрос внешнего вида.

Она оказалась явно разочарованной.

– Мне тут вчера сказали, что больше сорока не дашь.

– Мам, ну сама подумай! Мне через четыре года – сорок! А я – твоя дочь.

– Через четыре года – это не сорок. Ты так не имеешь права думать. Ты можешь думать, что тебе едва за тридцать. А на самом деле – ты выглядишь на двадцать три. Ну вот, посмотри – ты тогда даже хуже выглядела.

Она подвела меня к семейным фото в рамочках. На одном я с пятилетним Егоркой стояла у синего моря. Ну да – не такая стройная, как сейчас. И попроще, пощекастей, что ли.

– Сейчас ты гораздо интереснее, – авторитетно заявила мама.

– Да мне плевать, мам. У меня другие заботы. Мне вон визу не дали к Егорке лететь.

Мама ахнула. Но не очень сильно. Не трагически – так, слегка огорченно. Дежурно отреагировала.

– Я слышала, они незамужним девушкам отказывают, – повторила она догадку Макса.

– Да какая я незамужняя девушка, мам? Я мать взрослого сына. Скоро запросто стану бабушкой, если он по нашим стопам пойдет. А мне все равно визу выдавать не будут.

Тут я вспомнила сегодняшний звонок и добавила:

– Я, по сути, старая карга, мам.

Мама задорно захохотала.

– Да у нас даже бабушка не старая карга! Ишь, чего захотела! Рановато ты в карги записалась. Брось дурить.

– Я не дурю. Я наревелась. Я одна все время. А сейчас еще накурилась. Почти не курю там. А тут сорвалась. Мне бы бросить.

– А зачем начинала? Что ты хотела тогда изобразить? Мало я тебя просила, умоляла?

– Знаешь, мам! Мне было плохо – хуже некуда! И я закурила – да!

(Я закурила, как только перестала кормить Егорку, в знак своего одиночества и состоявшейся взрослости.)

– А чего плохо тебе было? Что было не по-твоему? У тебя все всегда происходило по первому требованию.

– Какому требованию, мам?

Я чувствовала себя несчастным непонятым подростком. Как когда-то.

– Такому требованию! Требованию твоей левой пятки! Или правой ступни! Хочу замуж! – Иди! Хочу мужа выгнать! – Гони! Хочу закурить, чтоб всем еще хуже стало! Да мать твою, сколько можно! Включай мозги уже! Пора!

И тут я заревела в голос!

Чего она? Нет, ну чего она? Я с ней поделилась, а она… Мне и так тошно, а она… Я одна все время, а она гвозди в крышку моего гроба забивает и забивает!!! И еще это – «мать твою» – откуда взялось? Никогда раньше так не выражалась…

– И не реветь! – строгим медицинским голосом приказала мама. – Иди звони! Ты пришла Егорке звонить? – Иди звони! И все! И прекрати тут!

В папином кабинете я успокоилась. Тут все было как прежде. Только на его рабочем столе стоял мамин лэптоп.

– Мамуля! – сказал Егорка. – Мамулечка!

Слезы опять сами собой полились из моих глаз.

– Я уже все знаю, мамуль. Мне папа позвонил. Ты не плачь. Мы же так и так увидимся. Ну полетим на море. Не плачь.

– Мне просто обидно. Свобода называется. Они все о свободе талдычат, лезут во все, а мать с сыном повидаться не может.

– Надоело мне тут, – вдруг выложил Егор. – Все чужое, и все ни к чему.

– А что же нам делать? Что делать нам?

– Не знаю я, мам, – обреченно вздохнул Егорка. – Просто здесь все чужое и подлое. Я тут в шахматном турнире победил. А они в своем журнале – у них ежемесячно собственный журнал выходит – написали, что победили, конечно же, они, англичане. Они врут. Постоянно. Им верить ни в чем нельзя.

– Что же нам делать, а?

– Мам, давай я лучше вернусь. Вместе же лучше. Дома вы все: ты, папа, дедушка, бабушки.

– А армия? А все вокруг? И – любое начатое дело надо довести до конца. Ты что? Ты о чем? – испугалась я из последних сил.

– Пошутил я, мамуль. Я так по-шу-тил, понимаешь. Я постараюсь доучиться. Но ты просто не думай, что здесь рай, всеобщая справедливость и любовь. И наркотики тут тоже есть – еще как. И идиоты в большом количестве. И алкоголь.

– Да все я знаю, сынок.

– Давай, мам, продержимся до встречи. И там все обсудим спокойно. Я взрослый. Я сделаю все по уму.

– Я тоже была взрослая, когда замуж выходила, – сообщила я.

– И что? Чего плохого? Вот – я есть у тебя. Что не так?

– А знаешь, все так. Ты прав! Все так!

Егорке удалось привести неопровержимое доказательство моей тогдашней правоты и взрослости. Мне немного полегчало.

– Слушай, а у тебя папа был с женой своей. Она какая? Понравилась тебе?

– Мне без разницы, мам. Она – никакая. Дала мне десять фунтов. Сказала, что понимает, что в моем возрасте человеку много всего надо. И дала десять фунтов.

Десять фунтов – это примерно 500 рублей! У Макса щедрая жена!

– А ты взял?

Егорка засмеялся.

– Нет, мам. Я не взял. Сказал, что мне всего хватает, а лишнего не надо.

– А она?

– Забрала назад десять фунтов. И все.

– А Макс? То есть – папа?

– Папа не знает. Он отошел тогда.

– Ну и ну! – вздохнула я. – Как много на свете вариантов людей.

– Пусть. Говорю: меня это не касается. Его дела.

Потом мы еще поговорили, успокоились, подумали о море…

– Давай только не горевать! – сказал на прощание сын.

– Не будем! Жизнь налаживается! – согласилась я.

На самом деле: все совсем не плохо, разве нет?

Я посидела за папиным столом и немножко подумала про эти десять фунтов. С одной стороны, вроде бы ничего плохого. Ну, решила молодая жена сыну мужа от первого брака подарок сделать. Как бы даже помочь юноше на чужбине. Ведь хорошо? Ну да. Можно ли ее осуждать за добрый порыв? Чего придираться?