Дрожь в основании ада - Дэвид Вебер

написано не Лэнгхорном, и поэтому, как бы сильно я ни ненавидел его за моих друзей, которых он убил, за то, что он взял на себя ответственность и создал ситуацию, породившую это чудовище, я был вынужден признать, что то, с чем мы сталкиваемся сегодня, — это не то, с чем он когда-либо сталкивался или предназначал для воплощения в жизнь.

— Поверьте мне, я очень далек от того, чтобы быть апологетом Эрика Лэнгхорна. Закон непреднамеренных последствий не освобождает кого-либо от ответственности за результаты, которые он приносит, независимо от его намерений, и у меня есть свои собственные подозрения относительно того, где оказался Лэнгхорн. Но Церковь, убеждения, которым вы с Эйвой — вы и Ниниан — отдали свои жизни? Это хорошие вещи, Сандария. Никто не просит вас поворачиваться к ним спиной. Никто не хочет становиться между вами и Богом. Мы хотим — нам нужна — ваша помощь в уничтожении извращения, которое Жаспар Клинтан сотворил не просто из учения Бога, с верой в которого выросли мы с Нимуэ, но и из того, во что должны были верить все на Сейфхолде по мысли Лэнгхорна.

— Я ни на секунду не сомневаюсь, что Лэнгхорн одобрил бы усилия инквизиции по искоренению «еретических» знаний и технологий, растущих в Чарисе. Но делать это таким образом? Пытать и убивать во имя Бога? Чтобы заморить голодом миллионы ни в чем не повинных сиддармаркцев? Может быть, человек, который был готов украсть жизни восьми миллионов людей, перепрограммировать не просто их воспоминания, но и всю их структуру убеждений без их ведома или согласия, нанести кинетический удар по анклаву Александрии за то, что они посмели не согласиться с тем, что, по его мнению, необходимо было сделать, — может быть, он согласился бы, что никакие действия не были бы слишком экстремальными если это был единственный способ предотвратить появление технологии, которой он так боялся. Но человек, который мог бы одобрить Священное Писание до рифа Армагеддон, рассматривал бы это как последнее, а не как первое средство. Сделал бы он это в любом случае, в конце концов? Честно говоря, я не могу сказать вам, что он мог бы сделать сегодня, через тысячу лет после уничтожения Федерации. Но как бы мне ни было неприятно это признавать, я должен верить, что он перепробовал бы все остальное, что мог придумать, прежде чем прибегнуть к тактике, которую Клинтан выбрал в качестве своего самого первого варианта.

Он замолчал, и в резных каменных залах пещеры Нимуэ воцарилась тишина. Сандария Гэтфрид переводила взгляд с Нимуэ на Мерлина и обратно, словно изучая сходство между этими двумя очень разными лицами, заглядывала глубоко в эти одинаковые сапфировые глаза, как будто искала душу — или, возможно, просто душу — женщины, которая умерла за тысячу лет до ее рождения. Было очень тихо, и затем, наконец, она сделала глубокий, прерывистый вдох.

— Не знаю, смогу ли я жить с этим, — сказала она очень, очень тихо. — Просто не знаю. Всю свою жизнь, начиная с монастыря, я посвятила себя сохранению правды, а теперь вы хотите, чтобы я поверила, что все, что считала правдой, на самом деле всего лишь еще один слой обмана. О, — она махнула отстраняющим жестом руки, — я понимаю, что вы говорите о доброте, скрытой в Писании. Но правда остается правдой: вы просите меня поверить, что все это, каждое слово — хорошее или плохое — основано на лжи. Не знаю, смогу ли я это сделать. Даже не знаю, хочу ли я это делать.

Она спокойно встретила взгляд ПИКИ, полностью осознавая последствия, если она станет угрозой для внутреннего круга, и в ее собственных глазах был страх. Но не было ни колебаний, ни готовности солгать, и Мерлин ответил таким же твердым взглядом. Затем он слегка улыбнулся.

— Люди, которые слишком легко отказываются от всего, во что верили, становятся хрупкими союзниками, сестра Сандария. Тот, кто прямо говорит вам, что он с вами не согласен, — это тот, кому вы можете доверять, когда он говорит вам что-то еще. Может наступить время, когда они представляют опасность, которую вам придется нейтрализовать, но они всегда люди, которых нужно уважать.

— Мерлин, — сказала Эйва, — не делай ничего поспешно.

Ее глаза вспыхнули тревогой при словах «опасность, которую вы должны нейтрализовать», и она потянулась, чтобы крепко сжать руку Сандарии.

— Я… — продолжила она, но Мерлин мягко покачал головой.

— Ни Нимуэ, ни я не собираемся делать ничего поспешного, Ниниан. — Его тон был таким же мягким, как и его покачивание головой. — Для этого нет причин и нет необходимости. — Он снова перевел взгляд на Сандарию. — Никто не будет пытаться заставить вас верить или делать что-либо, что противоречит вашим собственным внутренним убеждениям. Есть причина, по которой Кэйлеб и Шарлиэн гарантировали свободу вероисповедания даже сторонникам Храма в империи, и если они могут сделать это там, как они — или я — можем оправдать неуважение к вашей религиозной свободе?

— Очевидно, мы не можем позволить кому-то поделиться тем, что мы только что открыли вам, с храмовой четверкой, — сказал он более мрачно, — но в данный момент вы не смогли бы этого сделать, даже если бы захотели. Вы здесь, в пещере, и у вас нет возможности общаться с кем-либо за ее пределами. В этих обстоятельствах мы готовы предоставить вам все необходимое время, чтобы решить, во что вы верите. На самом деле, это в первую очередь главная причина, по которой мы привели вас и Ниниан сюда; чтобы наши руки не были принуждены к неоправданной жестокости, если кто-то из вас решит, что не может принять то, что мы должны были вам сказать.

— Мы готовы оставить вас здесь, где вы можете обсудить истинную историю Сейфхолда с Совой и Нарманом, если пожелаете. Чтобы предоставить вам беспрепятственный доступ к библиотекам Совы и возможность обсуждать их содержимое с любым другим членом внутреннего круга, включая Ниниан, так долго, как вам заблагорассудится. И если, в конце