Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

То, насколько лидеры двух государств продвинулись в возбуждении нетерпимости и ненависти, Артеменко осознал, когда на территорию России не пропустили гражданина Украины, основателя украинской библиотеки в Москве. Ситуация далеко выходила за рамки досадного пограничного инцидента, тем более что видного организатора украинского культурно-национального движения в России отказались официально признать персоной нон грата. Из цепи недружественных фрагментов, заявлений и фальсификаций противостояние вырастало до войны нового поколения – смещения энергетического поля нации за счет применения психотропных и психоэмоциональных атак. Подобное полковник Артеменко видел впервые и впервые принимал в таких боевых действиях личное участие.

После одной из встреч с Кругом, где Артеменко получил очередную порцию задач, он испытал потребность порыться дома в старых бумагах. Отыскав среди них маленький блокнотик, в котором он тайком записывал на занятиях самые важные мысли, офицер испытал невиданный прилив энергии. «Мы приближаемся к такой стадии развития, когда уже никто не является солдатом, но все – участники боевых действий. Задание теперь состоит не в уничтожении боевой силы, а в подрыве целей, взглядов и мировоззрения населения, в уничтожении существующего социума», – Артеменко прочитал когда-то с благоговением записанные слова одного из руководителей Пентагона, которые в академии цитировал профессор Сташевский. Провидец, черт возьми, настоящий кудесник. Ведь именно так все и получается, подумал разведчик, улыбаясь.

Глава шестая

(Киев, ноябрь 2007 года)

Полковник Артеменко действовал увлеченно, хотя и пытался где-то глубоко под корой своего сознания анализировать ситуацию. Даже не столько ситуацию, сколько свое меняющееся отношение к ней. Вероятно, ему никогда не пришлось бы изнурять себя землекопными работами на такой глубине, если бы он находился на территории, скажем, Алжира или Франции. Но Украина оставалась его родиной, и это невозможно было вычеркнуть из биографии. Потому и отношение к ней помимо его воли оставалось особым. Как у человека, через много лет забредшего в старый двор и нашедшего среди полностью изменившейся картины удивительно трогательные, сокровенные черты, совсем неприметные остальным, однако возбуждающие у него смутную тоску и нежные мотивы детства. Артеменко ощущал себя именно таким человеком, неспособным равнодушно взирать, как бездушный бульдозер разворачивает свои неумолимые стальные конечности для последнего акта преобразования. И пусть даже на месте старого двора запланирован дворец, тот, кто жил в нем, навсегда сохранит умиление от обветшалого забора или милых сердцу сбитых углов.

Вначале Алексей Сергеевич даже не заметил, как отдельные эпизоды противодействия движению Украины в европейский клуб превратились в очень конкретную, ясную линию фронта. Вернее, контуров, границ этой линии не было, зато появилось ощущение настоящей войны. Алексей Сергеевич знал и даже немного изучал информационные операции американцев в Югославии и Ираке, но там они сопровождались реальными боевыми действиями. Тут же все было по-иному: стрельбы и крови не было, а война была. Зыбкий кошмар разворачивался, все более проступающие тени призраков молчаливо заполняли пространство.

Артеменко был немало озадачен еще одним обстоятельством: заметно растущим эмоциональным подъемом участников боевых действий. Если в 2005 году и сам он, и те, в ком он почти безошибочно угадывал своих коллег, рассматривали свое пребывание в Киеве как некое забористое приключение, то уже через два года у них развился не просто азарт, но пугающее остервенение. Как у животных, познавших запах и вкус крови. В начале пути и сами бойцы невидимого фронта, и их вполне реальные кабинетные наставники намеревались только потрепать и наказать оступившихся, как рассерженный родитель вынашивает желание отшлепать провинившегося ребенка, не лишая его своей любви и расположения. Но со временем Артеменко с изумлением фиксировал и тут и там страстное желание грызть, разрывать на куски врагов, низвергать до полного падения и затем добивать упавших. Однажды от одного россиянина с резко возросшим уровнем патриотизма он услышал: «Пора уже этих зазнавшихся хохлов макнуть носом в дерьмо!» Больше из любопытства, нежели из профессионального интереса Артеменко осведомился о причинах такой явной ненависти. И несдержанный мещанин ошарашил разведчика совершенной простотой рассуждений: «Да как же они отказались от своих истоков, от славянских корней? Не все, конечно, это политики их Украину разделить хотят, задурили народ и тянут его в пропасть. Взять этих баламутов да и пострелять, как при Сталине! Тогда бы знали, как на Запад ходить!» Артеменко не стал уточнять и прояснять детали – этого мнения ему было достаточно, чтобы понять, что общественное мнение давно стало лишь отражением комбинаций, разработанных в испытательных лабораториях власти. В самом деле, размышлял он, до 2005 года никто даже не заикался о перспективе разделения Украины, никто не думал даже о самой возможности такого разделения. Но вот добротно поработали спецслужбы, политтехнологи, средства массовой информации, и все стало на свои места – теперь не только каждый украинец, но и российский обыватель знает: Украина может быть разделена на Восточную и Западную. Здорово, воскликнул он сам себе. Если бы не было так горько.

Разведчик спокойно и отстраненно действовал, как если бы являлся наблюдателем, а не исполнителем. Но сомнения, которыми он ни с кем не делился, все возрастали. От понимания искусственно созданного нового водораздела в человеческих отношениях в нем все чаще поднималась волна жуткого ужаса. Более всего Артеменко боялся увидеть признаки появления у людей подлинной ненависти к таким же людям, с которыми еще недавно обнимались при встречах, а за столами состязались в гостеприимстве, вместе пили водку, на схожий манер закусывая огурцами или селедкой. У него холодело и долго ныло в груди всякий раз, когда он явственно улавливал: люди, вышедшие из одного большого корня, оказались убийственно разными по менталитету, по мировоззрению. Что же пробудило такие странные противоречия, что лежит в основе столь чудовищной непримиримости, возникшей, казалось бы, на пустом месте? Не розыгрыш ли шахматной партии, перенесенной с доски на гигантскую территорию? Не простое ли разрушительное желание одних пробудить скверное ощущение вторичности у других?

Развитие ситуации между тем все больше походило на мрачную игру, в ход которой вмешались не поддающиеся пониманию мощные энергии. Внешне игра была детским показом масок-страшилок, когда из-за угла с веселым задором появляется угрожающий рисунок, нацепленный на лицо, и тут же исчезает, чтобы освободить место для другой маски. Но в детской игре весь смысл в забавном представлении, тогда как у взрослых игра кодифицируется в точно рассчитанную траекторию движения к цели. В отличие от склонных к импровизации детей взрослые опирались на безупречно заученные роли. Точно люди были игрушками, воинственными зверьками или солдатиками с ключиками в спинах, которые кто-то незаметно подкручивал. С каждым днем ситуация менялась: люди твердели и черствели, отчего-то становились обозленными и раздражительными, в них возникала совершенно несвойственная и в то же время совершенно очевидная ненависть к тем, кто просто придерживался иных взглядов. Как если бы эти взгляды являлись не мыслями, а наставленным на них оружием. У многих прежде спокойных и уравновешенных обитателей двух государств появилась высокая, очень болезненная степень патриотизма. Как во время экспедиционной болезни, вскрылись душевные раны, о которых думали как о давно затянувшихся рубцах. Страшные, вытащенные из братских могил тени Голодомора со впалыми щеками, сталинские наместники с хлыстами и насильственной русификацией, непримиримый Степан Бандера, затаившийся Роман Шухевич с автоматом, грозные хулители украинского Петр и Екатерина, авантюрный Петлюра – все смешалось в один лихорадящий души информационный поток. Как после выбивания пробки из бутылки шампанского, в которой с небывалой активностью заиграли газы; но из горлышка должна была хлынуть вовсе не безобидная пена шампанского, а нечто ужасное, знаменующее начало бесноватого танца чертей.

Однажды во время приема в посольстве с ограниченным числом приглашенных Артеменко получил любопытное пояснение ситуации. Он любил приходить в просторное, всегда торжественно убранное и в то же время по-русски теплое помещение с высоким потолком. В тот раз, взяв бокал с красным вином, он отошел немного в сторону, чтобы осмотреться, свыкнуться с обстановкой и собравшимся обществом. Однако к нему тут же подошел с бокалом в руке довольно седой мужчина с печальными умными глазами и зачесанными назад редкими волосами. Алексею Сергеевичу бросилась в глаза запоминающаяся светлая борода, глубокие борозды морщин на лбу и многочисленные лучистые морщинки вокруг глаз.