Достоинство национализма - Йорам Хазони

немыслимо. Таким образом, именно прочные узы взаимной лояльности, характерные для семьи, а не слабые узы договоров, имеющих важное значение в коммерческом предприятии, служат фундаментом свободного государства. Когда философ пытается обосновывать государство, исходя из договоренностей свободного человека, преследующего личную выгоду, он убеждает нас рассматривать государство в виде крупного предприятия. Он берет идеальную модель, разработанную для описания рынка, и переносит ее в политическую сферу, предполагая, что она позволит понять политическое функционирование так же, как она позволила нам понять функционирование экономическое. Но свободное государство это не бизнес. Оно образовывается и существует во времени не в результате подсчетов деловой личной выгоды и постоянной договоренности между его членами, а лишь благодаря семейным узам лояльности, сохраняющимся между ними. Верно, что финансовое функционирование государства понимается в терминах экономики, и что иммиграция и эмиграция отражают вольный выбор людей, участвовать ли им в делах государства. Но все это не превращает свободное государство в институт, напоминающий коммерческое предприятие. Семья тоже ведет финансы, которые следует рассматривать в экономических терминах. Семья также может усыновлять новых членов, в ней не родившихся, или тех, кто был отчужден и не поддерживал с ней отношения. Однако эти вещи не влияют на основной характер семьи, которая основана и существует только благодаря взаимным узам, сохраняющимся между ее членами. Свободное государство, которое образовано аналогичным образом и продолжает существовать во времени только благодаря взаимной лояльности его членов является сообществом того же типа, что и семья, хотя и в большем масштабе.

 

XII: Империя и анархия

Большинство времени люди жили в условиях анархического политического устройства, что означает свободную жизнь иерархических семей, кланов и племен без постоянного правительства или правителя. Однако появление масштабного сельского хозяйства с его огромным накоплением богатств впервые позволило создать постоянное правительство, способное навязывать свою волю с помощью профессиональных вооруженных сил. Иными словами, стало возможным заменить порядок племен и кланов новым политическим порядком - государственным. Переход не был мгновенным. Первые государства были "городами-государствами", где несколько кланов объединялись под властью племенного руководства в городском центре. В этих городах-государствах все еще чувствовалось соперничество кланов. Но как только у этих городов появились средства для поддержки правителя, командующего постоянными вооруженными силами, возникли и мечты о собственном усилении путем аннексии своих соседей. Обладая профессиональной армией всего в несколько тысяч солдат, Саргон Великий смог в двадцать четвертом веке до н.э., покорить один за другим города-государства Шумера и Аккада, став правителем всей Месопотамии и объявив себя "царем вселенной". В этом общем стремлении за ним последовало бесчисленное множество других строителей империй, намеренных принести мир и процветание всей земле, подчинив ее своему единому правлению.

Следует ли каждому государству стремиться управлять вселенной? Или для государства есть резонные границы, кроме тех, что продиктованы поражением на поле битвы в нескончаемой войне между соперничающими империями?

Отвечая на этот вопрос, полезно думать о возможных формах политического порядка как о континууме, определяемом масштабом коллектива, которому индивид может быть лоялен. С одной стороны, можно сказать, что идеалом является империя - государство, в принципе безграничное, в котором индивид будет предан сообществу, включающему, если не сегодня, так завтра, любого другого человека на земле. Другой крайностью является анархия, при которой нет централизованного государства, а лояльность предоставляется индивидом небольшому коллективу - семье, клану, банде, деревне, поместью - состоящему из людей, знакомых ему лично. Обратите внимание, что разница между этими формами устройства не только в их масштабах. Что существенно, имперские и анархические устроения основаны на презумпции лояльности, направленной ​​на абсолютно разные вещи. Анархический или феодальный порядок строится на отношениях взаимной лояльности между людьми, знающими друг друга. Глава моего клана или хозяин моего поместья это не абстрактная фигура, а реальный человек, которому моя преданность дана в благодарность за его личные щедроты и помощь. Мне знакомы его нужды и сложности, поражения и победы, и я могу сыграть реальную роль, малую или большую, оказав ему помощь. Он знает о моих нуждах и сложностях, и случаи его вмешательства для помощи мне в каком-то деле, имеют для меня огромное значение. И в тяжелый день, когда глава моего клана или лорд моего поместья откажет в преданности своему собственному племенному вождю или лорду, моя верность этому человеку, так много сделавшему для меня и других в моем сообществе, останется непоколебимой. С другой стороны, в случае империи вера моя дана, прежде всего, самой империи, всему человечеству, которое она представляет. Да, империей также управляет отдельный человек - император, король или президент, - которому я присягнул. Но этот правитель мне не знаком, как в случае анархичного строя. Как император ничего не знает обо мне, как личности, так и я не могу побеспокоить его, заявив о себе. Я не получу от него личной помощи и не помогу ему в его проблемах так, чтобы ему стало известно. Император так далек, что для меня он не более чем абстракция. Точно так же, как я для него всего лишь абстракция. И так же, как человечество, на которое распространяется его правление, для меня лишь абстракция.

Таким образом, при анархии моя лояльность отдается человеку, мне знакомому, а в империи я верен великой абстракции. Именно это различие позволяет нам понять, почему при имперском порядке анархия рассматривается как величайшее зло, которое только можно вообразить. Ибо такова предпосылка имперского государства, что мир и процветание огромных масс человечества зависят от универсального разума императора, вносящего великие абстракции в мир, а также от всеобщего покоя, который только он способен обеспечить. Ставя лояльность к знакомому - вождю или лорду - выше лояльности к империи в целом, человек фактически отказывается от своих обязательств перед универсальным порядком и всеми массами незнакомого ему человечества, которые, как утверждается, благоденствуют в результате этого универсального порядка. Таким образом, он становится врагом не только империи, но и всего человечества. Точно так же мы можем понять, почему приверженцы анархического строя относятся с таким ужасом к посягательствам представителей имперского государства. Требуя, чтобы верность империи была выше лояльности к знакомому тебе человеку, предоставившему тебе защиту и заботу в твоих нуждах, эти представители империи требуют не что иное, как разрушение и предательство конкретных личных связей, лежащих в основе общества.

Из этих наблюдений мы понимаем, что империя и анархия это не просто конкурирующие методы упорядочивания политической власти. Каждый из них является нормативным принципом, законность которого определяется укорененностью в определенной морали. И это знакомо нам по опыту: защитники империи или анархии обосновывают свои взгляды не только с точки зрения практических преимуществ, которые обеспечиваются этим