Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот

и всю его армию. В благодарность за услуги Умар призвал Шебиба в Дамаск, выстроил ему великолепный дворец, а на одном из пилястров, что украшают двери этого дворца, оставил отпечаток своей победоносной руки: отпечаток этот виден до сих пор, и ему поклоняются все истинные мусульмане. Халиф Харун, когда гостил в Дамаске у Шебиба, также удостоил его сходной чести, оставив отпечаток своей ладони на втором пилястре… Открой глаза свои, взгляни на эти чудеса, время над ними не властно, ибо само Небо и наместники его на земле заботятся о том, чтобы слава сих великих людей пребывала в вечности. Нынешний халиф пошел еще дальше: он приказал на мраморе пилястра золотыми буквами высечь свое имя, и ты сам можешь его прочесть.

Хвалить Шебиба значило льстить Джафару, и визирь окончательно уверовал, что Небо, которое свело его со столь уважаемым человеком, уготовило ему счастливые события.

Однако, дабы еще раз проверить, какова природа воли, управляющей его жизнью, он придумал новый способ испытать судьбу.

Джафар обратился к рыбаку, который выкручивал и расправлял свою сеть:

— Ты убедил меня в том, что Шебибу благоволит само Небо, ибо его имя принесло тебе удачу. Меня же беспокоит судьба одного близкого человека, и я желал бы, чтобы ты доставил мне удовольствие и изволил во имя его забросить сеть еще раз.

— Брат мой, — отвечал рыбак, — нельзя докучать Небесам, это неблагоразумно. Аллах послал мне обильный улов, я и так не знаю, как дотащить эту рыбу до базара, мне ведь надо продать ее и купить хлеба, ибо дома у меня не осталось ничего, кроме воды для омовений. Мне недосуг терять время: если я впустую заброшу сеть, семья моя пострадает, а если мне повезет, как я унесу больше, чем могу?

— Ты не потеряешь время, — возразил Джафар, — потому что я тебе заплачу, и рыба твоя не пропадет: я помогу донести ее до базара.

— В таком случае, — согласился рыбак, — раз, пойдя тебе навстречу, я ничем не рискую, то с удовольствием выполню твою просьбу. Скажи, во имя кого я должен забросить сеть и еще раз испытать судьбу?

— Джим, Ба, Уау[14].

Рыбак произносит названное имя, забрасывает сеть, и на этот раз им приходится вытягивать ее вдвоем: старик, вне себя от радости, заходит в воду, а Джафар помогает с берега. И вот на песке лежит такой великолепный улов, какого никогда не видывала река Абана.

Сделав дело, рыбак, одеваясь, прошептал: «Джим, Ба, Уау», потом попросил Джафара еще раз повторить эти буквы, взял палку, начертил их на песке и принялся за расчеты{84}. С каждым мгновением он изумлялся всё больше и больше тому, что у него выходило, и наконец обернулся к визирю.

— Чтобы опустошить реку, — сказал он, — нам остается лишь забросить сеть во имя халифа Харуна ар-Рашида. Я забросил ее во имя Шебиба, а ты уговорил меня испытать звезду великого князя Бармесида, визиря всех визирей и правой руки повелителя правоверных… И зачем ты беспокоился о судьбе благословенного Джафара? Ты мог бы утешиться, если бы знал наши книги!

Благородный Бармесид в это самое время должен быть в Дамаске, в гостях у Шебиба, если судить по совпадению звезд дома Шебиба и дома визиря Джафара. Великий Бармак{85}, родоначальник дома Джафара, помог Великому Пророку нашему завоевать Багдад{86}, Умар обязан деду Шебиба покорением Дамаска, и, возможно, потому две мощные ветви Бармесидов и Шебибов соединятся и переплетутся, дабы обеспечить дальнейшее существование того государства, расширению которого способствовали их предки, — вот события, которыми управляет судьба, чьи пути кажутся нам неисповедимыми. Однако человеку не следует гордиться: даже если ему чудится, будто высшие сферы движутся ради него, — он должен лишь радоваться, что является их орудием.

Джафар, обнаружив такую широту и глубину познаний в простом рыбаке, поразился еще больше, чем при встрече с трактирщиком и продавцом прохладительных напитков. Этому необыкновенному ученому небосвод служил библиотекой, а песок заменял пергамент.

Надо было распорядиться пойманной рыбой, и тут Джафар вспомнил Шебиба и его доброту ко всему живому.

— Брат мой, — сказал он рыбаку, — сам того не ведая, ты доставил мне величайшее удовольствие, ибо никто так не любит и не уважает Шебиба, как я. Ко всему прочему я больше всех на свете заинтересован в судьбе главы Бармесидов, а также люблю людей ученых и почитаю подобных тебе выходцев из народа. Мне хочется, чтобы слава о тебе заблистала ярким светом и стала примером для всех, кто верит, будто высокое происхождение или богатство освобождают их от необходимости выделиться какими-либо заслугами. Я богаче, чем можно подумать, глядя на мою одежду, так соблаговоли доставить мне еще одно удовольствие: позволь тебя отблагодарить и принести достаток твоему большому семейству. Прими эти двести золотых, выбери рыбу, что понравится твоим родным, а остальное, пойманное во имя Шебиба и Джафара, выпусти в честь одного Шебиба; и пусть именем его они обретут дар речи и разнесут хвалу этому великому человеку по всем морям до самых бездонных глубин.

— Я отпущу всех! — воскликнул старик в порыве радости. — О мой господин! Я слышал имя Джафара и знал о его высоком предназначении. Судьбе же было благоугодно, чтобы я увидел великого визиря своими глазами и убедился в его добродетели. Я припадаю к твоим стопам. Нет, в такой необыкновенный и радостный день никто не будет несчастен по моей вине! Пусть вся рыба вернется в стихию, из которой была извлечена… Плывите, — продолжал он воодушевленно, — набирайтесь жизни и сил, побывайте во всех морях с юга до севера и разнесите весть о том, что Шебиб и Джафар, объединившись на земле, являют собой образец добродетели, что они продолжают дело нашего Великого Пророка. Пусть слух о том дойдет до Левиафана[15] и заставит его содрогнуться!

Визирь оставил рыбака, пожелав ему на прощание всяческого процветания, коего заслуживает добродетель, и славы, что вознаграждает труды, несущие благо роду человеческому. Они расстались как старые друзья.

Приближалось время обеда. Почувствовав усталость, Джафар направился к знакомому трактирщику. Однако на этот раз там не случилось ничего чудесного, ничего такого, что могло бы удовлетворить его любопытство, пролив свет на поприще, уготованное ему по воле Неба.

Визирь вышел на базар. На углу площади располагалась самая большая в Дамаске кофейня, называвшаяся Иль Манаклие{87}. Небольшой рукав