Сказки детского Леса - StEll Ir

…И когда умер лес, холод и страх сковал детский смех… дети не смеялись больше… с большими взрослыми глазами они грелись у печей и ждали возвращения из мёртвого леса Волка… Волк не мог перенести распашки повзрослевших детских глаз, в поисках всё меньшей добычи он забирался в дикие далёкие ущелья и выл в пустоту страшного чёрного неба, подобно своим далёким предкам… он грел детей возвращаясь тёплыми улыбками, изничтожавшими его глубоко изнутри… он шептал каждому колыбельную и в седьмую ночь после колыбельной уносил… хоронил… заботливо… в окоченелом умершем лесу… и выл, выл… выл… в далёких неслышных детям ущельях…

…осталось немного… Осталось совсем ничего… Унёс Волк в лес Зайку… закопал схоронил в холод промёрзшей земли… остался маленький Утёнок… один… маленький… а в лесу перевелась добыча… а Утёнок маленький не плакал и не стонал… в лесу не было больше ни живого ни мёртвого… он грелся у огня разведённого Волком в избушке и ждал… Волк приходил три вечера подряд без добычи совсем, а маленький Утёнок смотрел и глаза его понимали мир… а Волк бился глубоко в себе в страшных судорогах от этого понимания в глазах маленького ребёнка… «Я не прийду три дня» сказал Волк маленькому Утёнку «Я прийду в третий вечер и принесу сладкой клюквы, ты не умирай мой маленький без меня, ты подожди немножко, я вернусь… в третий… вечер…»… «Я не буду умирать… а когда ты прийдёшь… принеси мне цветы… три… штучки… помнишь которых было много… когда ещё не умер никто…» «Помню» сказал Волк «Я принесу»…

…обмороженными красными руками разгребал непреодолимую толщу снега перед лицом… перед глазами почти закрытыми… стремящимися продраться… лохмотья былого величия доспехов не помогали… уже… не грели… врастали лишь жалящими лоскутами в израненную истёртую о ледяные порезы наста кожу… очнуться бы от всё издирающего сна… посидеть бы позадумавшись на пенёчке в весне леса… да никак… ослабление отчаянных усилий уводило в мягкое податливое, оборачивающееся кошмаром и пальцы, отмороженные напрочь уже пальцы, царапались в неравную с ласковой изрезающей ледяной кромкой… лоб охладевшей головы заморозил за своей надёжностью мысли и тщетно почти, но прокладывал путь уставшим от холода, но не обмороженным глазам, до края было мгновение…

…пришла ночь никогда не приносящая тепла и холод стал чёрен во всю ширь ночного звёздного неба… снег теперь не был бел, снег сгорел весь полосами крови вслед забытому солнцу, снег леса обратился в упокаивающий, страшный когда-то живым, пепел… сил не было больше, последний глоток игл замороженного воздуха изводился и не мог никак войти в кровоточившие всем нутром лёгкие...

…и всё бы оно было верно… всё было бы правильно… да выдохом последним ни вдоль ни поперёк не проходящее… выдохнулось.. не по губам уже даже и не по правилам последним своим воздухом… произнёс… рассказал… вышептал… ОН ТАМ…

…он искал сладкую клюкву и нежные цветы в умершем лесу… он знал, что в мёртвом лесу нет ничего кроме холода… он искал сладкую клюкву и нежные цветы… - печально улыбнулся маленький царь-смерть.

Тишина избушки переливалась, давно уже убаюкав далёкие детские сны, играла сиреневыми переливами с уголками тёплого мягкого снега.

Ох и сказочку поведал ты, маленький царь-смерть… Немигающ уставлен в стол тяжёлый взгляд великого змея, бьётся в поворотах мудрости далеко за этим взглядом мысль…

…Она прекрасная… а в тени улыбки боль… страшная… непреодолимая… боль… как детская проглоченная схороненная слезинка…

…да детская виноватая улыбка маленького царя-смерть…

А вот заворочался на печи кот чёрный, глаза огня навострил, уркнул что-то себе в живот и полез с печи. Урчал большой, недовольный, пушистый:

- Сказочка-то никудышная получилась, слышь казак? Хреновенькая сказочка. У вас вечно всё ни туда заезжает. Всё одно: «Кот пошёл за молоком, а котята босиком!». Перекраивать прийдётся. А, атаман?

- …Я… так… сумел… - тихо отозвался маленький царь-смерть. А она улыбнулась чёрному коту.

Тогда кот влез на табурет напротив её нежной улыбки и требовательно стучал по столу мягкой лапой.

- Перекраивать, перекраивать и перекраивать! Перекраивать твоё «сумел», слышь, сказочник?

- Наглых чёрных котов мы будем есть на ужин, - не поведя взглядом сосредоточенно заключил великий дракон.

- Не перекраивать, а заново всё! Заново заставить сочинить! – витийствовал кот. – Слышь, народный умелец?

- А наглых чёрных котов мы будем есть на ужин, - продолжал свою мысль великий мудрый дракон.

- …можно… заново… - печально улыбался маленький царь-смерть, - …жалко… только… сказка ведь… оставить бы…

- Ничего не оставить! Камня на камне! Всё по миру! В пух и прах! В седьмое колено! Из огня да в полымя! – усердствовал мягкой лапой по столу пушной воин.

- А наглых чёрных котов мы будем есть на ужин сегодня, - довершил свою мудрую мысль великий дракон.

- Нет… он во многом прав… - вдруг взгрустнув тихо улыбнулся маленький царь-смерть. – Но видимо такова уж его мурлычья доля.

- То есть как это такова? – отвлёкся наконец от развиваемой им идеи кот. – Какая это – мурлычья?

- Нет-нет, - объяснил присутствующим маленький царь-смерть. – Он совсем не такой уж наглый, но чёрный кот на ужин это даже лучше, чем чёрный кот на завтрак или на обед… Тут уж видимо ничего не поделаешь – прийдётся съесть…

- То есть как это – съесть? – воскликнул оскорблённый таким деконструктивизмом кот. И обиделся: - Я сам вас обоих съем! Едоки нашлись грамотные! Воспитывать вас надо! Не покладая рук!

И на всякий случай для убедительности надул усатые щёки.

- Не будем мы никого есть на завтрак, ужин или обед, - рассмеялась прекрасная она. – Мы придумаем ещё… как… нам… быть…

- Не увещевай жестокосердых, прекрасная, - горько откликнулся отстучавший по столу кот, перестав дуть усатыми щеками на мягкую отбитую лапу. – Дай насытить им алчную плоть их смиренным редким животным!.. Упомяни лишь на последней косточке ими убиенного и съеденного о вечной истине за которую извечно страдал он и взошёл на эшафот судьбы…

- Только заметь при этом, прекрасная, - продолжил великий дракон, - что был он не столь уж редким животным и в смиренности своей превосходил только мышей, нахально таскавших куски сыра у него из-под носа по причине неописуемой его почти сверхъестественной лени…

- Мыши – меньшие братья наши, - натурально обиделся кот, - посягновение на жизнь и достоинство коих могу воспринять как лично моему имени вызов.

Вслед за чем перестал говорить, пуще стал дуть щёки и пушиститься обиженно и в сторону.

- Прийдётся помиловать, - сказал великий дракон, - не переношу я его обиженного вида.

- Обиженные коты это совсем не то, что наглые чёрные коты, - поддержал великого дракона маленький царь-смерть. – Бедных обиженных котов на ужин не едят, жалко же их всё-таки… Нет, определённо, бедных обиженных котов мы на ужин есть не будем!

- Тогда что же мы будем есть на ужин, слышь, казак? – озаботился аж ушами пошевелил кот. – Чего нам тогда теперь ожидать к ужину?

- Поищем что-нибудь – обязательно найдём, - улыбнулась прекрасная она. – А к ужину нашему мы будем ожидать гостя. Надо всё подготовить, он скоро прийдёт.

- Надо всё подготовить, надо всё подготовить! – отозвался эхом и засуетился аж вскочил на задние лапы кот. – Он скоро прийдёт, а вы сидите тут, как ни при чём! Надо же всё подготовить!

И большим пушистым комком заскакал по избушке. Где-то загремели вёдра, опрокинулась табуретка и чуть не рухнул покачнувшийся невидимый шкаф. Как ни в чём не бывало присел на своё место отдуваясь и заявил: - Ну вот.

- Эх-хэ-хэ, - вздохнул великий дракон, - «Ну вот»!

Повёл немигающим взглядом по столу и стол покрылся скатертью и яствами невиданными.

Маленький царь-смерть улыбнулся виновато, словно извинялся за маленькие дополнения и свет избушки заискрился маленькими воздушными искорками-огоньками, а снежинки-улыбки присели на краешки всех столовых приборов.

…ох глоточек бы… глоточек бы… ещё… воздуху бы ещё глоточек… один он остался у меня… один-одинёшенек… там… ждёт маленький… эх не прогорели бы… не прогорели б дровишки… я ведь вернусь… вернусь я… всё равно… всё равно, а вернусь я… ждёт маленький… один-одинёшенек остался, а ждёт… не мёрзнуть мне… не забывать о дыхании… мне… добывать… сладкая клюква вымерзла в горькую ягоду в мёртвом лесу, а нежные цветы стёрты из самой памяти погибшего леса… а мне бы глоточек ещё… воздуха… мне обязательно… я вернусь… мне добывать…

…резкий удар по глазам вспыхнувшего солнцем лунного света… голубое ночное небо… страшная всепроникающая боль разрываемой напором воздуха груди… одним вдохом от родной укутанной снегом земли… вверх… к высоте… безмерно голубого подлунного неба… с глазами видевшими только небо… вверх…