Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века - Федор Николаевич Глинка

И синим зеркалом сровнялся в берегах.

Забавы ожили; пренебрегая страх,

Сбежались смельчаки с брегов толпой игривой

И, празднуя зимы ожиданный возврат,

По льду свистящему кружатся и скользят.

Там ловчих полк готов; их взор нетерпеливый

Допрашивает след добычи торопливой, —

На бегство робкого нескромный снег донес;

С неволи спущенный за жертвой хищный пес

Вверяется стремглав предательскому следу,

И довершает нож кровавую победу.

Покинем, милый друг, темницы мрачный кров!

Красивый выходец кипящих табунов,

Ревнуя на бегу с крылатоногой ланью,

Топоча хрупкий снег, нас по полю помчит.

Украшен твой наряд лесов сибирских данью,

И соболь на тебе чернеет и блестит.

Презрев мороза гнев и тщетные угрозы,

Румяных щек твоих свежей алеют розы

И лилия свежей белеет на челе.

Как лучшая весна, как лучшей жизни младость,

Ты улыбаешься утешенной земле.

О, пламенный восторг! В душе блеснула радость,

Как искры яркие на снежном хрустале.

Счастлив, кто испытал прогулки зимней сладость!

Кто в тесноте саней с красавицей младой,

Ревнивых не боясь, сидел нога с ногой,

Жал руку, нежную в самом сопротивленье,

И в сердце девственном впервый любви смятенья,

И думу первую, и первый вздох зажег,

В победе сей других побед прияв залог.

Кто может выразить счастливцев упоенье?

Как вьюга легкая, их окриленный бег

Браздами ровными прорезывает снег

И, ярким облаком с земли его взвевая,

Сребристой пылию окидывает их.

Стеснилось время им в один крылатый миг.

По жизни так скользит горячность молодая

И жить торопится и чувствовать спешит!

Напрасно прихотям вверяется различным;

Вдаль увлекаема желаньем безграничным,

Пристанища себе она нигде не зрит.

Счастливые лета! Пора тоски сердечной!

Но что я говорю? Единый беглый день,

Как сон обманчивый, как привиденья тень,

Мелькнув, уносишь ты обман бесчеловечный!

И самая любовь, нам изменив, как ты,

Приводит к опыту безжалостным уроком

И, чувства истощив, на сердце одиноком

Нам оставляет след угаснувшей мечты.

Но в памяти души живут души утраты.

Воспоминание, как чародей богатый,

Из пепла хладного минувшее зовет

И глас умолкшему и праху жизнь дает.

Пусть на омытые луга росой денницы

Красивая весна бросает из кошницы

Душистую лазурь и свежий блеск цветов;

Пусть, растворяя лес очарованьем нежным,

Влечет любовников под кровом безмятежным

Предаться тихому волшебству сладких снов! —

Не изменю тебе воспоминаньем тайным,

Весны роскошныя смиренная сестра!

О сердца моего любимая пора!

С тоскою прежнею, с волненьем обычайным,

Клянусь платить тебе признательную дань;

Всегда приветствовать тебя сердечной думой,

О первенец зимы, блестящей и угрюмой!

Снег первый, наших нив о девственная ткань!

Ноябрь 1819

Дорожная дума

Колокольчик однозвучный,

Крик протяжный ямщика,

Зимней степи сумрак скучный,

Саван неба, облака!

И простертый саван снежный

На холодный труп земли!

Вы в какой-то мир безбрежный

Ум и сердце занесли.

И в бесчувственности праздной,

Между бдения и сна,

В глубь тоски однообразной

Мысль моя погружена.

Мне не скучно, мне не грустно, —

Будто роздых бытия!

Но не выразить изустно,

Чем так смутно полон я.

<1830>

Хандра

Песня

Сердца томная забота,

Безыменная печаль!

Я невольно жду чего-то,

Мне чего-то смутно жаль.

Не хочу и не умею

Я развлечь свою хандру:

Я хандру свою лелею,

Как любви своей сестру.

Ей предавшись с сладострастьем,

Благодарно помню я,

Что сироткой под ненастьем

Разрослась любовь моя;

Дочь туманного созвездья,

Красных дней и ей не знать.

Ни сочувствий, ни возмездья

Бесталанной не видать.

Дети тайны и смиренья,

Гости сердца моего

Остаются без призренья

И не просят ничего.

Жертвы милого недуга,

Им знакомого давно,

Берегут они друг друга

И горюют заодно.

Их никто не приголубит,

Их ничто не исцелит…

Поглядишь! хандра все любит,

А любовь всегда хандрит.

<1831>

Ты светлая звезда

Ты светлая звезда таинственного мира,

Когда я возношусь из тесноты земной,

Где ждет меня тобой настроенная лира,

Где ждут меня мечты, согретые тобой.

Ты облако мое, которым день мой мрачен,

Когда задумчиво я мыслю о тебе

Иль измеряю путь, который нам назначен

И где судьба моя чужда твоей судьбе.

Ты тихий сумрак мой, которым грудь свежеет,

Когда на западе заботливого дня

Мой отдыхает ум, и сердце вечереет,

И тени смертные снисходят на меня.

<1837>

Я пережил

Я пережил и многое, и многих,

И многому изведал цену я;

Теперь влачусь в одних пределах строгих

Известного размера бытия.

Мой горизонт и сумрачен, и близок,

И с каждым днем все ближе и темней;

Усталых дум моих полет стал низок,

И мир души безлюдней и бедней.

Не заношусь вперед мечтою жадной,

Надежды глас замолк – и на пути,

Протоптанном действительностью хладной,

Уж новых мне следов не провести.

Как ни тяжел мне был мой век суровый,

Хоть житницы моей запас и мал,

Но ждать ли мне безумно жатвы новой,

Когда уж снег из зимних туч напал?

По бороздам серпом пожатой пашни

Найдешь еще, быть может, жизни след;

Во мне найдешь, быть может, след вчерашний,

Но ничего уж завтрашнего нет.

Жизнь разочлась со мной; она не в силах

Мне то отдать, что у меня взяла

И что земля в