Святой самозванец - Дж. Лэнкфорд

Франсиско Мигель выглядел вполне способным на это. Выйдя на террасу, Корал сразу почувствовала, что, как ни восхищался им Луис, Франсиско убивал людей и будет убивать снова, но его лицо оставалось безмятежным, словно он не имел отношения к своим грехам. От него исходило ощущение мужественности. Франсиско был одет в оливковую рубаху и носил золотое кольцо. На его запястье Корал увидела дорогие часы «Турбийон» Роже Дюбуи — Франсиско не был беден.

Корал помедлила у двери на террасу, дожидаясь, пока Франсиско посмотрит на нее. Этот человек умел владеть лицом, но, когда их взгляды встретились, она увидела, что произвела на него впечатление.

Корал направилась к нему, потом, в последний момент, нарочно повернулась и заказала у официанта напиток.

Луис сказал:

— Франсиско, это Корал. Она работает на меня.

Они обменялись сдержанными кивками, потом все втроем начали разговор, но за все время беседы Франсиско ни разу не обратился к ней.

Корал не знала, принять ли это за вызов, или за знак уважения, но так как Луис не казался озабоченным, она тоже не встревожилась. Корал знала свою роль — быть лишней парой глаз и ушей Луиса. Соблазнять по его приказу и докладывать о том, что узнает в постели. В сегодняшнем случае она не была уверена, что ее мнение имеет какое-то значение для Луиса, если только у Франсиско нет тайного порока.

Корал слушала, пока они разговаривали о контрабандистах, которые действовали в городах центральной Мексики. Два-три раза в день они заталкивали в грузовики десятки людей, потом ехали на север. Теперь это стало делать труднее, так как Соединенные Штаты ополчились против нелегальных иммигрантов и банд наркоторговцев, но граница была длинной и охранялась только редкими сторожевыми постами. Часто приходилось платить за использование системы туннелей, которые банды выкопали под границей. Некоторые приплывали морем и высаживались на пляжах Калифорнии. Часто живой груз переправляли через границу и заталкивали в заднюю комнатку в какой-нибудь тесной трущобе, где людей держали, чтобы взять выкуп. Чтобы их освободить, родственникам приходилось платить двойную или тройную цену. Каждый год десятки людей погибали от жары в пустыне, или тонули, пересекая Рио-Гранде или Тихий океан, или задыхались в грузовиках.

Луис и Франсиско говорили о множестве препятствий: это большой уровень насилия в прибыльном бизнесе койотов; американские гринго, вынуждающие политиков принимать репрессивные меры против нелегалов, которые сносят их ограждения на границе и выпускают скот; жалобы гринго на мусор, засоряющий их фермы и ранчо, когда иммигранты ускользают через границу и бросают все, что обеспечивало их жизнь.

Больницы в небольших пограничных городках разоряются, потому что не могут отказать иммигрантам в медицинской помощи. Поступают жалобы на расходы по обучению на двух языках. Также растут протесты самих иммигрантов — на воровство, избиения, изнасилования и принудительную проституцию. Похищения людей в мексиканском стиле, некогда неслыханные в Соединенных Штатах, теперь участились в приграничных штатах по вине наркокартелей. И все-таки плохая экономика не остановила приток мексиканцев в Северную Америку, а только замедлила его.

Корал содрогалась, слушая их. Потом она сделала ошибку.

— На их месте я бы все это бросила, — сказала Корал.

Она тут же замолчала и прикусила губу, осознав, что забыла о статуях в салоне, об их погибших родных.

Франсиско бросил на нее презрительный взгляд. Что за легкомысленное высказывание. Теперь прощай статус «gente buena».

Луис допил свой бокал.

— К сожалению, моя красавица, большинство мексиканцев так бедны, что у них нет другого выхода. Или двигаться на север, или смотреть, как твоя семья умирает от голода, болезней или насилия, если занялась преступным бизнесом. А бизнесмены Соединенных Штатов, которые платят им за работу гроши, не желают ничего менять.

Он встал, Корал — тоже.

— Прошу прощения, — сказала она.

Луис кивнул.

— Уже поздно, Франсиско, Корал проводит тебя в твою комнату.

Шурша черной юбкой, женщина прошла вперед, решив исправить свою ошибку тем, что будет говорить по-испански. Она отступила в сторону и пропустила Франсиско в роскошную спальню с зеркалами. Наедине она заставит его разговориться.

— Por favor, рerdoname no debi haber hecho ese comentario[36], — извинилась Корал, когда закрылась дверь.

Она грациозно прошла через комнату и смело остановилась перед Франсиско, подбоченясь, сверкая глазами. Ей уже приходилось иметь дело с мексиканскими мужчинами, и она знала их страстный темперамент. Мужественность не имеет отношения к чести и достоинству; она имеет отношение к сексу.

Франсиско потрогал бусы у нее на шее, глядя ей в глаза, и произнес:

— Ni modo[37].

Очевидно, Франсиско не научили, что нельзя говорить ni modo. Корал улыбнулась.

— Tu solamente eres una putita gringa[38].

Хотя это было совершенно верно, его слова больно укололи ее.

Она плюнула в Франциско Мигеля, который стоял там, высокий, красивый и уверенный в себе мужчина, готовый справиться с опасными койотами, не то что с ней.

Ее плевок попал на сорочку. Он рассмеялся.

— Cusca! Шлюха.

— Chilito[39], — парировала она.

Он понимающе улыбнулся.

— Ошибаешься.

Франсиско вел игру, но Корал дрожала, думая о брачной ночи, которая разворачивается где-то в другом месте, пока она ведет перепалку с мужчиной, которому доводилось убивать. Почему Луис этого не понял? Потом ей пришло в голову, что Луис, наверное, хорошо знает, как жесток его родственник. Словно в подтверждение ее мыслей Франсиско взял в ладони ее лицо, посмотрел ей в глаза, а потом разорвал на ней прозрачную блузку.

— Oho! Que grandes[40], — сказал он, лаская ее.

— Come mi panocha[41], — парировала она.

Ее вульгарность достигла цели, так как Франсиско, расхохотавшись, поднял ее, швырнул на кровать и, обнаружив, что под юбкой у нее ничего нет, немедленно начал делать то, на что она напрашивалась.

Мэгги стояла в люксе отеля «Плаза» у розовых штор тройного окна гостиной и смотрела, как Сэм закрывает дверь за уходящим официантом. Она еще была одета в подвенечное платье. Мэгги бывала и раньше в роскошных домах: Росси, в опере Ла Скала в Милане, но никогда прежде не останавливалась в номере отеля с папоротниками в кадках, белым мраморным камином, отделанным золотом, и с элегантной мебелью времен Людовика-какого-то, она была в этом уверена.

Над ней висела люстра. Аромат цветов витал в воздухе.

Сэм пошел, протягивая руку.

— Миледи, ваш стол накрыт.

Мэгги улыбнулась, нервничая. Ей следует уйти отсюда.

Он подвел ее к креслу у маленького столика, накрытого для них: красивая скатерть, серебро и хрусталь, две высоких свечи, розы в хрустальной вазе. Мэгги рассматривала тонкие прожилки цветов, идущие по кругу бархатистые лепестки вокруг сердцевины каждой розы. Сэм разлил шампанское, пока она сидела в причудливом кресле.

— Беременной женщине пить нельзя, — сказала она.

— Ни глоточка? Это «Кристаль», лучшее в мире шампанское для лучшей в мире женщины.

Мэгги покачала головой, про себя повторяя слова, которыми надо сказать ему, что все кончено. «Сэм, мы расстаемся. Я хочу получить развод после рождения ребенка. Я ненавижу тебя».

— Ни глоточка, — ответила она.

Сэм подал Мэгги бокал с водой и начал снова.

— Как свет для глаза, как хлеб для голодного, как радость для сердца будем мы друг для друга, моя девочка.

Она молчала.

— Залпом?

Мэгги кивнула.

— Залпом.

Они выпили. Сэм поднял крышку на серебряном блюде. Стейк с картошкой для него. Для нее — окра, кукуруза, тушеный цыпленок, клецки. Сэм знал, как она соскучилась по южной кухне за годы жизни в Италии. Он заказал для нее этот пир поварам отеля.

Мэгги решила сказать ему все после ужина.

Пока они ели, играла нежная музыка. Она отказалась от «пьяной груши» на десерт. Потом Сэм встал, обошел вокруг стола и, не успела Мэгги заговорить, как он поднял ее на руки. Он все еще не снял смокинг.

— Подожди, — попросила она. — Сэм, я… я…

Он двинулся в спальню, но на пороге остановился.

— Проклятье, я забыл! — он поставил ее на пол. — Не двигайся. Это сюрприз.

Мэгги смотрела, как он бросился к музыкальному центру и что-то переключил. Музыка прекратилась. Заиграла другая. Она узнала первые такты любовной песни из «Мадам Баттерфляй» и замерла на месте. На нее нахлынули воспоминания об Италии: о том, что Сэм предал ее, как предали Чио-Чио-Сан, героиню ее любимой оперы. И как Джесс умер у нее на руках, ее цветок лилии и розы. Так Чио-Чио-Сан называла своего сына в опере.

Сэм вернулся, сияя от гордости.