Дирижабль осатанел. Русский дада и «адские» поэмы - Борис Юлианович Поплавский

может с ним близка.Вот кокаин: зрачки – два пузырька.Весь ад в гостиной у меня, как дома.Что ж, подавайте музыкантам знак,Пусть кубистические запоют гитары,И саксофон, как хобот у слона,За галстук схватит молодых и старых.Пусть барабан трещит, как телефон:Подходит каждый, слышит смерти пищик.Но медленно спускается плафон,И глухо стены движутся жилища.Всё уже зал, всё гуще смех и смрад,Похожи двери на глазные щели,Зажатый в них кричит какой-то франт,Как девушка под чёртом на постели.Стеклянный дом, раздавленный клешнёйНебесной радости, чернильной брызжет кровью.Трещит стекло в безмолвии ночномИ в землю опускается, как брови.И красный зрак пылает дочки вод.Как месяц полный над железнодорожной катастрофой.И я держась, держась от смеха за живот,Ей на ухо нашёптываю строфы.(Ведь слышал я, как он свистал во мгле,Ужасный хвост, я хвать его и замер.Лечу! Чу, лёд грохочет на земле,Земля проваливается на экзамене.)Ах радость, на тебе я, как блохаИль как на шаре человек. Ха-ха!Так кружатся воры вдоль камер. Во!Или солдатик, поражённый замертво.

158.

На ярком солнце зажигаю спичкуГонясь за поездом нахлёстываю бричкуНа свежем воздухе дурной табак курюЖестокий ум растерянно люблюПодписываюсь левою ногоюСморкаюсь через правое плечоВожу с собою истину нагоюПритрагиваюсь там где горячоИ так живу кого не проклинаяВ кого не веря ни во что подчасИ часто кажется что не моя инаяИдёт фигура с дыней на плечахИ вот приходит в незнакомый домИ ласково с чужими так толкуетИ вот плывёт в канаве кверху дномИль на карнизе узком вот воркуетВсем говорит совсем наоборотНо удивления не в силах оборотьТоржественно выходит из воротВыводится подчас за шиворотИ целый день таскается с стихамиКак грязный грешник с мелкими грехами

159.

Садится дева на весыСвой задний вес узнать желаяИ сходит человек в часыИз вечности то есть из рая1925

160.

О неврастения зелёная змеяЧто на углу виётся в мокром дымеТобою в лоб укушена фантазияОна мертва хотя и невредимаЗелёные зелёные домаГде белый воздух молоку подобныйИ коридор ползучий как романЗал без дверей для танцев неудобный

Рисунок Поплавского. Середина 1920-х

161.

Я утром встал была ещё веснаЖелтело небо белое синелоИ дым стоял недвижно как соснаНад улицей что ласково блестелаИ мне казалось ждут меня в бюроГде жёлтые на солнышке столыИ где мальчишка городской уродРазносит чай или метёт полыЯ думал: воскресенье на носуКак сладко встать в двенадцатом часуА вечером идти в кинематографСветилось сердце как больной фотографЯ вспомнил вдруг читателей друзейЧто ждут с дубьём мою литературуЕдва споткнись попробуй ротозейИ зрителей что сколько не глазейОстались тем же дураком и дуройТак стал я вдруг врагом литературы1925

162.

Когда бежит автомобиль в лесуЯ чувствую усталость и разлукуЯ трезв любови ни в одном глазуЗа что терплю подложечную мукуУвяз как алкоголик на травеМне чужд её неутомимый запахНе умилюсь под дружественной лапойМедведя солнца на моей главеПолзёт червяк неутолимой жаждыСъедает жизнь как тихий солитёрЛетит во тьме за жён чертою каждойШасть обвивается вокруг остёрО бездна эротическое пьянствоСколь неприличные стаканы горячиО юноши мне мило ваше чванствоЛюблю коль хвастаются усачиСмотри я оставляю дом богатыйДля этого земного кабакаЯ пью вино [не] думая о платеИз рюмки уст с улыбкой морякаНо вот я рад в горячке белой сладкойУвидеть как Вселенную обвилСжимая кольца судорогой сладкойХвост закусил зелёный змей любви

163.

Вода вздыхала и клубилась тихо.Вода летала надо мной во мгле.И ветер бёг по плоскогорью лихо,Как белый шар на травяном столе.А в синем море, где ныряют птицы,Где я плыву, утопленник готов,Купался долго вечер краснолицыйСредь водорослей городских садов.Переливались раковины крыши,Сгибался поезд, как морской червяк,А выше, то есть дальше, ближе, ниже,Как рыба, рыскал дирижабль-чудак.Светились чуть медузы облаков,Оспариваемые торопливой смертью.Я важно шёл походкой моряковК другому борту корабля над твердью.И было всё на малой глубине,Куда ещё доходит яркий свет.Вот тонем мы, вот мы стоим на дне.Нам медный граммофон поёт привет.На глубине летающего моряУтопленники встретились друзья.И медленно струясь по плоскогорью,Уж новых мертвецов несёт заря.Вода клубится и вздыхает тихоКак важная суриозная мечта.И ветра шар несётся полем лихо,Чтоб в лузу пасть, как письма на почтамт.

164.

Это было в тот вечер, в тот вечер.Дома закипали, как чайники.Из окон рвалось клокотанье любви.И «Любовь не картошка»,И «Твои обнажённые плечи»Кружились в паническом вальсе,Летали и пели, как львы.Но вот грохнул подъезд и залаял звонок.Весна подымалась по лестнице молча.И каждый вдруг вспомнил, что он одинок.Кричал: одинок! задыхаясь от жёлчи.И в пении ночи, и в рёве утра,В глухом клокотании вечера в парке,Вставали умершие годы с одраИ одр несли, как почтовые марки.Качалась, как море, асфальта река,Взлетали и падали лодки моторов,Акулы трамваев, завидев врага,Пускали фонтаны в ноздрю коридоров.И было не страшно, поднявшись на гребень,Нестись без оглядки на волнах толпыИ чувствовать гибель в малиновом небеИ сладкую слабость и слабости пыл.В тот вечер, в тот вечер, описанный в книгах,Нам было не страшно галдеть на ветру.Строенья склонялись и, полные криков,Валились, как свежеподкошенный труп,И полные счастья, хотя без науки.Бил крыльями воздух в молочном окнеТуда, где, простёрши бессмертные руки,Кружилась весна, как танцор на огне.

165.

Фонарь прохожему мигнулКак закадычный другНо слишком яркий луч лягнулВ лицо ударив вдругУпал прохожий как солдатСтрела луча в грудиЕё не вытащить назадОн мёртв хоть невредимТак прикоснулась Ты перстомСлегка ко лбу зимыИ пал стоящий над постомСолдат, слуга ФомыТы невидимо подошлаКак серый снег сухойИ виселицы обнялаПеньковою рукой1925

166.

От счетоводства пятен многоПятнист безмерно счетоводДуша же вьётся как миногаНесётся как водопроводОна знакома ли тебеКак это домино как шашкиКак пианино на столбеИль синяя карета в чашкеОна играет на ковреВ садах как на клавиатуреОна гуляет на гореНе расположена к халтуреИль в слишком синей синевеОна вздыхает издыхаетПроспясь идёт на головеИ с лестницы друзей порхаетТак жизнь её слегка труднаСлегка прекрасна и довольноСмотри она идёт однаПо крыше как слепец ей больноКак вертел нож-громоотводЕё пронзил она кружитсяУказывая: север вот,Восток, а вот и юг разжитьсяБесшумно рукавами бьётЖивой геликоптер-пропеллерКачнулся дом слегка и вотПонёсся к моему весельюГляжу на землю из окнаОна зелёная танцуетА вдалеке уже виднаВода где пароход гарцуетИ осязаю облакаОни мокры и непрозрачныКак чай где мало молокаКак сон иль человек невзрачныйНо вдруг хрустальный звон и трескПропеллер лопнул как попалоВ него летя наперерезЗемная стрекоза попалаНо не желаючи глазетьНа первой простыне газетСвою наружность пред машинойЯ умираю как мужчинаЯ удираю о бебеДа я не понимаю в шашкахКак пианино на столбеКак синяя карета в чашке.

167.

На карликовом острове зимыВисят комические ананасыНо наши спины как доска прямыМы наклоняться не хотим при ВасТак лицемерие к величию ведётСобака зрячая слепого человекаИ под водою паровоз прядётКак под своим любовником РевеккаЦвети небородатая веснаНе чёрное от напряженья счастьеНас пробудит от солнца как от снаА только осень с золотою пастьюПрокуренные зубы сентябряИ золотые октября коронкиПрокушивают меняСквозь кожи слой слоновый или тонкийИ медленно в отверстие шагнётВода слегка замешанная краснымПокуда с красноречием напраснымАрбитр над нами возглашает счётИ мы