Измена. Право на обман (СИ) - Арская Арина

— К чему этот вопрос?

— К тому, Саша, что ты сам сделал, чтобы ваши отношения стали другими? Такими, какими ты бы хотел? — недобро щурится. — Закинуть Дениса на неделю к нам, а самому явиться к Еве, схватить ее и отправиться в отпуск, в котором вы опять молодожены? Да, она бы жутко возмутилась твоей наглой спонтанности, а ты ее плечо и поволок. Возможно, она бы тебе еще скандал закатила в номере с видом на море, что так дела не делаются, а ты ей букет кидаешь. Не заткнулась? На тебе цацки! Ты еще злишься? Вот тебе, удав в бантике, еще одно подношение от влюбленного бабуина! Клубника, мать твою, в шоколаде!

Недоуменно моргаю. Не успеваю обдумать предложенный сценарий по успокоению разъяренного удава в бантике, как Павел бьет кулаком по столу:

— У тебя же денег хоть жопой жуй! Не надо изворачиваться на обычную зарплату и выкраивать из леваков деньги на сюрприз жене и дочери! Почему ты забыл, что твоя жена прежде всего женщина, которая ждет от тебя внимания, как от мужчины! Что вы, уроды, такие ленивые все с женами?

Как точно подмечено. Я стал ленивым и потерял интерес. Я не задумывался в последние три года, что подарить Еве на день рождения, Новый год, годовщину. Я напрямую спрашивал, чего она хочет, не желая вдаваться в ее намеки, и не пытался удивить внезапным и неожиданным презентом. И весь наш досуг всегда планировала Ева с учетом Дениса, а я лишь выбирал из предложенных вариантов.

— Любая пышногрудая и легкая красотка после замужества становится другой, потому что жизнь меняется, — Павел вздыхает. — Но и наша жизнь не остается прежней. И это бесит, раздражает. Ишь ты, жена что-то от тебя требует! Ишь ты, надо искать компромиссы! Ишь ты, надо засунуть свой язык в одно место и вставать с дивана, чтобы укачать ребенка! Ишь ты, она лепит из меня мужа! Ишь ты, она, стерва такая, смеет говорить, что ей нравится и не нравится! Ишь ты, она живой человек со своими желаниями, а не молчаливая домработница! Охамела в край! Разговоры разговаривает, тормошит меня и в душу лезет! И она всегда была такой! Всегда! Не притворялась она тупой курицей перед тобой! И ее разговоры тебя не раздражали! Я помню, как вы ночь просидели за разговорами на лавочке во дворе после нашего знакомства.

В голове вспыхивают обрывки видений из прошлого. Летняя ночь, теплый ветерок, звездное небо и тихий голос Евы, которая говорит и говорит, и я готов вечность сидеть и слушать ее истории о детстве. Потом она и меня просит рассказать что-нибудь, а я теряюсь и чувствую неловкость, но затем делюсь, что однажды съел кусок клубничного мыла. Ева смеется, что не раз хотела выпить бананового шампуня, и после меня прорывает чуть ли не на исповедь. И она меня внимательно слушает и будто знакомится с тем мальчиком из далекого прошлого.

— И ты ведь тоже, вроде, не был сволочью, Саша, — Павел вырывает меня из теплых воспоминаний, — так не будь мерзавцем сейчас.

Доносится глухой хлопок входной двери, и у меня сердце подскакивает к корню языка, а ладони незамедлительно потеют. Тихие шаги, и блеклый голос Евы:

— Пап, оставь нас, пожалуйста.

Так сдавленно сипят только те, кто услышал смертный приговор. Между лопаток будто ползут холодные скользкие черви. Павел переводит цепкий и внимательный взгляд мне за голову, поджимает губы и обходит стол, а я не в силах оглянуться.

— Я там машину чуток помяла, ты не пугайся, пап, — шепчет Ева, — никого не сбила.

— А сама?

— В порядке. Иди, пап.

— Люблю тебя.

Через несколько секунд Ева усаживается за стол передо мной. Бледная, черты лица заострились, а под глазами пролегли темные тени.

— Ты точно никого не сбила? — волосы шевелятся на руках от ее немигающего взгляда.

— Все куда хуже, Саша, — она ухмыляется, — я беременна.

Глава 31. Я должен быть рядом

Лицо Саши опухло не только у скулы, но и у челюсти посинело и оплыло. Наверное, со стороны мы выглядим жутко, и нас можно сейчас сфотографировать, а после прилепить снимок к какой-нибудь поучительной статье о сложностях в браке в качестве иллюстрации. Хотя нет, даже в статьях о разводе пары вылизанные, гладкие и красивые. Кривят моськи, имитируют агрессию, раскрывают рты в якобы криках, а в жизни… в жизни куда все страшнее и тише.

Тишина, кажется, затекает в уши густым ядом, заполняет черепную коробку, плавит мозг и ползет по позвоночнику, чтобы потом проникнуть в каждую клеточку. Я помню, как в первую беременность с визгами и восторженными криками выскочила из кабинета гинеколога, и помню, как Саша подхватил меня на руки и кружил по коридору под удивленными взглядами других женщин. Как мы были счастливы в тот момент! А сейчас глотку режут острые осколки разочарования.

— Что? — тихо переспрашивает Саша и сглатывает.

— Я беременна.

И куда все исчезло? Как мы, два взрослых и осознанных человека, пришли к такому итогу, что сидим на кухне в тишине и смотрим друг на друга, как два зверя при смерти.

— Это ведь… — наконец, сдавленно отвечает Саша, — хорошая новость?

— Посмотри на меня, милый, — тихо отзываюсь я. — Оно того стоило?

— Нет, не стоило, — закрывает глаза.

— Я в тебе была уверена, — перевожу взгляд на люстру, — как в самой себе.

— Я тебя люблю, Ева…

— В качестве кого ты меня любишь? — устало смотрю на него. — Ты если и любишь меня, то в качестве матери своего сына, родственницы и близкого человека, к которому есть привязанность. Я этого не отрицаю, но как женщину ты меня не любишь.

— Ты не права, — хмурится, и глаза его темнеют от гнева.

— Любил, а сейчас нет. Так зачем нам мучиться? Мы останемся, Саша, близкими людьми, ведь у нас есть сын, и, возможно, будет второй ребенок.

— Возможно?

— Срок ранний, Саша. Быть уверенной ни в чем нельзя до самых родов, — пожимаю плечами. — Если все будет хорошо, и ты проявишь желание быть отцом, то…

— Проявлю желание? — вскидывает бровь. — Я отец и точка.

— Тогда будешь отцом, — подпираю лицо кулаком, — а я буду мамой, однако, милый, не быть нам мужем и женой.

— Ева… ты понимаешь, что ты говоришь?

— Прекрасно понимаю. Я не желаю быть твоей женой, потому что мы якобы должны сохранить семью и потому что так надо.

— Ребенок должен…

— Ничего он не должен, — слабо улыбаюсь я. — И никто не отнимает твои отцовские права и обязанности, если ты, конечно, хочешь ими воспользоваться…

— Ты о чем вообще?

— О том, что ты можешь выйти в новую жизнь без отягчающих обязательств и жить, как тебе вздумается. Я не буду требовать от тебя алиментов, участия в воспитании детей. Ты вновь можешь стать свободным мужчиной.

— Ты что такое говоришь?! — повышает голос. — Ты за кого меня принимаешь?

— За обычного мужчину, который устал. Я принимаю твою усталость со всем пониманием.

— Да ты… — вскакивает и рычит, — совсем ополоумела? Ева! Не смей! Ты…

Я не сразу соображаю, что происходит, когда Саша с грохотом переворачивает кухонный стол, лишь немного отодвигаюсь вместе со стулом назад.

— Я должен быть рядом! Рядом! — от его рева вибрирую стекла. — С самого начала! Быть рядом!

Пинает стул и с рыком оседает на пол. Приваливается спиной к кухонному ящику и прижимает кулаки ко лбу и сипит:

— Ева… я же не хотел всего этого…

К горлу подкатывает ком тошноты, и я молча встаю. Поднимает темный взгляд:

— Это ведь мои дети…

— Они и будут твоими… — прикрываю рот и вылетаю из кухни.

Заныриваю в гостевую уборную и кидаюсь к унитазу. Меня выворачивает наизнанку, жалобно всхлипываю от болезненного спазма, и чувствую руки Саши на моей голове, который аккуратно собирает волосы и мягко держит их. Я хочу отмахнуться от него, но желудок вновь сокращается и исторгает содержимое.

Когда я затихаю, отстраняюсь от унитаза, Саша молча выходит и возвращается через минуту со стаканом воды и долькой апельсина. Он, сволочь такая, все помнит, и не раз при первой беременности так спасал от мерзкого привкуса во рту после вспышек токсикоза.