Тяжесть измены (СИ) - Айверс Наташа

— Простить измену трудно, — продолжил отец. — А иногда и вовсе невозможно. Ты разбил не просто доверие — ты уничтожил её мир, Лёша. Ты её предал. А предательство — это рана, которая не заживает быстро и всегда оставляет шрамы.

Алексей закрыл глаза. Он и сам это понимал, но слышать из уст отца было невыносимо.

— Если ты действительно хочешь вернуть её, готовься пройти через ад.

— Тебе придётся каждый день доказывать, что ты не предатель. Учиться жить с её болью, с её слезами, с её равнодушием — и не ждать, что однажды она вдруг скажет, что всё забыто. Ты не имеешь права требовать прощения. Оно не даётся за старания. Оно — её выбор. И что бы ты ни делал, как бы ни бился, ты должен быть готов к тому, что она никогда тебя не простит.

— Но если есть хоть один шанс… — голос Алексея сорвался.

Отец посмотрел прямо в его глаза.

— Тогда ты хватаешься за него и держишься, Лёша. До последнего. Без оправданий. Без жалости к себе.

Тишина повисла между ними. Алексей не знал, хватит ли у него сил. Но одно он знал точно — без неё он не сможет.

Отец вздохнул и поднялся.

— Видео тебе пришлю, — бросил он, повернувшись к двери. — И думай, Лёша. Головой. А не тем местом, что втянуло тебя в это дерьмо.

Дверь закрылась с глухим щелчком.

Алексей ехал в офис. Телефон завибрировал. Сообщение от отца.

«Держи.» — и прикрепленный файл.

Руки похолодели. Он свернул на обочину, заглушил двигатель. Щелчок. Экран засветился.

Гостиничный номер. Он. Голый. Лежит на кровати. Рядом Мария. Ее пальцы неторопливо скользят по его груди. Она что-то говорит, её губы медленно движутся. Потом…

Алексей отключил звук.

Он видел, как её руки обвивают его шею, видел собственную улыбку — расслабленную, довольную, почти счастливую.

«Я этого не помню.»

В горле пересохло. Он распахнул дверь, выскочил из машины, согнулся, судорожно втягивая воздух. Мир вокруг сжался, сузился до одной точки. Желудок скрутило, и его вырвало прямо на обочину.

С трудом отдышавшись, он вытер губы и заставил себя досмотреть. Потом, сжав телефон так, что побелели костяшки, набрал номер.

Гудки. Один. Второй. Третий.

— Алексей?

— Мне нужна твоя помощь.

Глава 15

Ирина никогда не думала, что её жизнь может рухнуть в один миг. Но это произошло.

Она сидела на кровати, крепко прижимая к себе Аню, пока София лихорадочно бегала по комнате, закрывая окна, торопливо собирая сумку, укладывая в неё вещи на первое время. Её губы что-то шептали — утешения, инструкции, просьбы, но Ирина не слышала.

Видео продолжало играть перед её глазами, снова и снова. Каждая секунда, каждый кадр врезались в память. Лёша, её Лёша. Нет, не её. Больше не её. Он лежит с другой женщиной. Улыбается. Целует.

«Этого не может быть».

Мозг отказывался принимать реальность. Может, это подделка? Монтаж? Ошибка? Какой-то кошмар? Она знала, что Лёша устает, что он часто работает допоздна. Он мог быть невнимателен, забывать о мелочах. Но он не мог… Он не мог так поступить с ней.

Он любил её.

— София… — выдохнула она, голос был слабым. — А вдруг это… не он?

Но София взглянула на неё с такой болью, что у Ирины внутри что-то оборвалось. София всхлипнула, отвернулась, и в этот момент Ирина осознала: она просто пытается себя обманывать. Это был он. Её Лёша. Нет. Чей-то. Не её.

Ирина плохо соображала. Её разум оцепенел, движения стали механическими. Всё, что происходило вокруг, воспринималось ею как будто через толстое стекло аквариума. София осторожно отняла у неё телефон, шепча какие-то слова, но смысл их растворялся в белом шуме.

— Ириш, мы поедем к родителям, хорошо? — София сжимала её руку. — Ты не можешь оставаться здесь одна.

Но она уже не слушала. Она снова и снова слышала своё имя. В голове звучал голос Алексея, каким он говорил её имя раньше. Тёплым, наполненным заботой. Как он шептал ей «Моя» в моменты близости. Как каждый день перед уходом на работу говорил «Люблю». Он говорит это теперь другой женщине. С той же теплотой. С той же улыбкой.

— Ты меня слышишь? — София встряхнула её за плечи.

Она кивнула, дернулась. София не стала дожидаться ответа. Её вели по коридору, но ноги не чувствовали пола. Аню кто-то забрал из её рук, и на миг ей стало страшно, но затем её вернули, помогли уложить малышку в переноску рядом. Она чувствовала мягкую тяжесть спящего сына в автомобильном кресле рядом, его голову на своём плече. Но не могла думать.

— Отдохни, — сказала София. — Ты не должна сейчас принимать решений.

— Мне нужно поговорить с ним, — Ирина вдруг пришла в себя. Голос хриплый, ломкий. — Я должна понять… почему?

— Нет, — отрезала София. — Ты сейчас не в том состоянии. Спи.

— А вдруг это ошибка? — голос дрожал.

— Ты кормящая мать, Ириша. Тебе нельзя волноваться. Тебе нужно думать о себе, о детях. Ты понимаешь? Хватит потрясений на сегодня. Сейчас не время принимать решения. — София протянула руку назад между сиденьями на светофоре, погладив её по колену. — Ты отдохнёшь. Ты придёшь в себя. А потом… потом решишь.

Ирина ничего не ответила. Она чувствовала, как в душе зреет глухое сопротивление. Она не хотела откладывать этот разговор. Ей нужно было знать, что он скажет. Ей нужно было знать почему? Ей нужно было услышать его голос, увидеть его глаза. Хоть что-то, что могло бы дать ей объяснение.

Но усталость накрыла её. Всё тело было тяжёлым, мысли рассыпались, будто пыль. Машина мчалась сквозь ночь, увозя её прочь от их дома, от их жизни. А вместе с этим ощущением приходило понимание — её прежнюю жизнь уже было не вернуть.

Она так и заснула сидя прямо в машине.

Она проснулась в тишине. Её тело было ватным, а сознание — разбитым. Она не сразу поняла, где находится. В комнате было темно, но знакомый запах старого дерева и свежего постельного белья подсказал ей — дом его родителей. Она жила здесь уже несколько дней. Или недель? Время потеряло смысл.

Она села на кровати, прислушалась. Тёмка спал рядом, его маленькая рука сжимала край её ночной рубашки. Этот жест защиты резанул её по сердцу. Он чувствовал. Он знал, что что-то случилось и пытался её оберегать, защищать. Дети не должны защищать родителей. Всё должно быть наоборот.

В соседней комнате кто-то негромко говорил. Наверное, свёкор с женой. Они заботились о ней, но она не могла больше выносить их доброты. В их взглядах было слишком много боли, слишком много понимания. Они не давили, не спрашивали, но каждый раз, когда свекровь ставила перед ней тарелку с едой, а свёкор укладывал Тёмку спать, в её груди что-то сжималось.

Она выскользнула из-под одеяла и пошла в ванную. Открыла кран, ополоснула лицо холодной водой. Посмотрела в зеркало. В отражении была не она. Пустые, запавшие глаза, острые скулы. Это не та Ирина, которая была ещё неделю назад. Та Ирина умерла.

Где-то в глубине души зашевелился гнев. Горячий, жгучий, он прокладывал себе путь сквозь ледяное оцепенение последней недели. Она вспоминала, как он держал её за руку в роддоме, как целовал её пальцы перед сном, как обещал всегда быть рядом. А теперь?

Теперь его нет.

Как он мог? Как посмел так подло разрушить их семью? Ради чего? Ради кого? Он клялся ей, он знал, как она ненавидит ложь! Он знал, что если когда-нибудь предаст её, пути назад не будет. И всё равно сделал это.

Хотелось кричать, бросаться вещами, бить посуду. Но сил не было ни моральных, ни физических. Она просто стояла, закусив кулак, чтобы не разбудить Тёму своими всхлипами.

«Может, я что-то сделала не так?»

Эта мысль пришла внезапно и больно ударила. Может, она была недостаточно внимательной? Может, не заметила, как он начал отдаляться? Если бы она чаще спрашивала, как у него дела, если бы старалась быть мягче, не уставала так сильно после рождения Ани… Он предлагал нанять няню для Анечки, или помощницу по дому. Неужели, из-за этого решил уйти. Он был несчастен?