Бумажные самолёты - Максим Кощенков

— Не знала, что ты фанат Киану Ривза, — хохочет она. — По рукам! Знаешь, я давно вот так не расслаблялась, — она отходит от шкафа и садится на кровать. — В смысле, я, конечно, много путешествовала, но мне было не так приятно, как с тобой. Хотя ты и бываешь занудой.

— Не советую торопиться с выводами.

— Ладно-ладно, мистер Непредсказуемость, — она достаёт из сумки пакет с туалетными принадлежностями. — Но помни: я у тебя на хвосте.

С этими словами она выходит из комнаты и скрывается в ванной. А я продолжаю стоять и пялиться в стену, как будто Кэрри всё ещё передо мной.

Я принимаюсь раскладывать свои вещи на верхней полке, до которой Кэрри не дотянуться.

Глава 18

Даррэл

После улицы горячая вода должна обжигать кожу, но, даже встав под бьющие струи душа с головой, я всё ещё ничего не чувствую. Прогулка до круглосуточного магазина заняла всего десять минут, но этого хватило с лихвой, чтобы окоченеть. У горного ветра нет ничего общего с морским бризом. Он подло ныряет за шиворот пробирает до костей. Когда я, надев свежее бельё и укутавшись в халат, выхожу из ванной, Кэрри сидит за кухонным столом, глядя в никуда.

Я задерживаюсь в дверях и пытаюсь проследить за её взглядом, но встречаюсь лишь с ломящейся через окно чернотой. Лес за окном кажется по-зловещему тёмным. От него веет холодом даже через стекло. Временами не верится, что там, за стеной, находится не открытый космос. Но Кэрри будто этого не замечает. Подперев голову рукой, она молча смотрит перед собой и о чём-то думает.

— Всё в порядке?

Подбросив в печь немного дров, я сажусь за стол и придвигаю к себе недопитый чай. На поверхности плавает мелкая хвоя и кедровая крошка, попавшая сюда из заварника. Рядом стоит пустая тарелка из-под картошки.

В дороге у меня не на шутку разыгрался аппетит, так что я уже успел прикончить свою порцию и попросить у Кэрри добавки, после чего она тонко — одним строгим взглядом — намекнула, что я могу и сам положить себе ещё. Но сама она едва притронулась к еде. Отварной картофель в её тарелке почти остыл.

— Всё повторяется, — тихо отвечает она.

— В каком смысле?

Кэрри поднимает глаза, в которых стоят слёзы, и у меня падает сердце.

— Я о нас. Всё в точности как полгода назад.

Ей не нужно продолжать: иногда тысячи воспоминаний могут уместиться всего в нескольких словах. Мне слишком хорошо знакомо тепло чужого очага, чтобы не понять, о чём идёт речь.

— Разве это плохо? — осторожно спрашиваю я.

— Помнишь, к чему это привело?

Не просто помню — я вижу. Мы выбрали самую трудную дорогу, ведущую к счастью, споткнулись не раз и не два, переломали все ноги… Но так и не дошли до финиша. Отдали бессмысленные жертвы ради того, чтобы снова вернуться на старт. Но мы знаем, кто из нас двоих пострадал больше. Кэрри бросила мужа, я — Кэрри. А женщина без любви — как планета без воды. Выжженное поле. Но в её голосе нет осуждения — только смирение.

— Я больше не знаю, что плохо, а что хорошо, — продолжает она.

— Наша любовь…

— Сущее зло. Так говорят люди. А что скажешь ты?

Я вскидываю брови.

— Что они врут.

— Мы все врём, — горько усмехается Кэрри. — Постоянно.

Её слова заставляют напрячься. Я крепко сжимаю кружку в руках, как будто она может выскользнуть.

— Я — нет.

Именно поэтому я и настоял на её отставке.

Кэрри хочет возразить, но сдерживается.

Знаю, о чём она думает. Что всё можно было исправить. Но это не так. Майк гонял как сумасшедший. Казалось, что у его машины не было тормозов. Каждый его выход на дорогу мог стать последним, причём не только для него — но и для Ника, Кэрри, Джорджа, для тысячи невинных детей, сбитых насмерть водителями без прав. Это цепная реакция. Ни одно действие не остаётся без последствий, даже если кажется, что их нет.

Долг призывал встать на защиту каждой невинной жертвы. И, когда Кэрри отказалась мне помогать, я нашёл способ положить этому конец.

Эта была не ложь. Это было не предательство ради общественного блага. Это было… единственным правильным решением.

— А я — да, — говорит Кэрри. — И Джордж обо всём догадается. Может, не сегодня и не завтра, может, даже не через год, но рано или поздно у него возникнут вопросы. А может, уже возникли.

Она замолкает и снова опускает голову. Тёмные волосы падают ей на лицо, скрывая слёзы.

— Ты жалеешь, что поехала сюда? — спрашиваю я шёпотом.

Кэрри отвечает мне так же тихо:

— Я жалею, что не сделала этого двадцать лет назад. Я жалею, что потратила столько лет на враньё. Мы с Джорджем были прекрасной парой, но покажи мне молодожёнов, которые не выглядят прекрасно?

Не дожидаясь моего ответа, она продолжает:

— Я видела красоту там, где нормальные люди видят уродство. Я не про Джорджа. Я про проблемы, которые не скрыть за свадебной фатой. Мы были просто… разными. Я поняла это почти сразу, как мы съехались, но списала на стресс. Я твердила себе, что мне надо привыкнуть ради родителей, ради Джорджа и Майка, — её голос надламывается на последнем слове. — Я думала, что другого пути нет. Но он был всегда — надо было только набраться смелости обернуться. Ведь путь назад — тоже путь, верно?

Достав из кармана пачку сигарет и черкнув спичкой, она прикуривает и глубоко затягивается. К потолку вздымают серые клубы дыма.

— Но проблема не только в этом. Мы с тобой будем сбегаться и разбегаться, как ненормальные. Это будет длиться до тех пор, пока я не приму окончательное решение.

— И какие есть варианты?

Кэрри стряхивает пепел прямо на пол.

— Всё зависит от тебя.

— От меня? — удивляюсь я.

В доме повисает тишина, которую изредка нарушает лишь треск дров в печи. Железная ручка побагровела от температуры. Свет пламени пробивается сквозь решётчатую дверцу и оставляет под печью пять тонких полос.

Кэрри продолжает:

— Я должна знать: ты на моей стороне или на стороне закона?

Я вопросительно смотрю на неё, но Кэрри молчит. Она правда считает, что я могу бросить её снова? Она действительно хочет, чтобы я выбрал между ней и карьерой?

Облитые кровью детские лица, искажённые страхом и болью лица их родителей, друзей, случайных прохожих виднелись мне чаще, чем я ложился спать. Кэрри должна