Бумажные самолёты - Максим Кощенков

Ник подбирает слова быстрее меня:

— Круто выглядишь!

— Благодарю, — скромно отвечает она. — Прошу любить и жаловать, Мэрилин Монро, — Эмили берётся за подол и делает изящный реверанс.

Это совсем не то, чего я ожидал. Выполненный со вкусом костюм подчёркивает её естественную загадочность и даже добавляет нотки сексуальности. Декольте, чёрный жемчуг, высокие чулки с кружевом… Тяжёлый взгляд глубоких синих глаз звучит финальным аккордом. Он будит внутри что-то дикое, с чем невозможно совладать, он заставляет фантазировать о том, чего не было и никогда не будет.

— Вы тоже ничего, — говорит Эмили. — Ты, — она смотрит на Ника. — Если бы я знала, что здесь будет Билли из первого «Крика», то нарядилась бы в Синди Прескотт.

— Ага. Зацени ножик, — он с гордостью демонстрирует свой смехотворный пластиковый нож.

— О-о-очень страшный.

— Не то слово!

Я с ужасом жду, когда очередь дойдёт до меня. На фоне Эмили мой наряд кажется дешёвкой из подпольного секонд-хенда, хотя костюм графа Дракулы и обошлась моим родителям в несколько сотен долларов. Нервно разглаживая невидимые складки, я стараюсь придать себе аккуратный вид, не говоря уже о каком-то шике.

— Ну а ты вампир? — наконец спрашивает Эмили.

— Угу.

Ник встревает:

— У него даже клыки есть!

Я криво улыбаюсь — уверен, где-то в доме только что треснуло зеркало.

— Я буду наверху, — пихает меня локтем Ник, — развлекайся.

Его шаги растворяются в разговорах, смехе и гремящей посуде, и я остаюсь с Эмили один на один. Мы стоим в центре холла, около больших часов, и, пока ветер играет с подолом её платья, я пытаюсь поднять отвисшую челюсть. С улицы веет октябрьской прохладой, Эмили начинает переминаться с ноги на ногу. А я чувствую только жар, который охватил меня, как только Эмили переступить порог моего дома. То, как платье волнами накатывает на её бёдра, то, как стучат её каблуки, заставляет кровь бежать по венам быстрее и быстрее.

Эмили терпеливо ждёт, когда я продолжу, время от времени холодно улыбаясь гостям. Комплименты стелятся перед ней цветочным ковром, но она продолжает молчать, словно окружив себя невидимой стеной. Смущённо глядя в ноги, я вожу по ковру носком начищенных туфель и думаю, что сказать — хотя мне и кажется, что Эмили понимает меня без слов. Я пытаюсь заставить сердце замедлиться, но, когда поднимаю глаза, делаю только хуже. Хватает одного взгляда на неё, чтобы кровь закипела в жилах.

— Ты, наверное, замёрзла?

— Нет, — сухо отвечает Эмили. — В Нью-Йорке в это время намного холоднее.

— Значит, ты из Нью-Йорка?

— И снова мимо. Но это определённо то место, которое мне хочется называть домом, — задумчиво говорит она. В её голосе звучат еле уловимые нотки грусти.

Что бы это ни значило, я решаю не продолжать.

— Не хочешь выпить? — предлагаю я.

Эмили брезгливо морщится.

— Нет, спасибо.

Пожав плечами, я подбираю пластиковый стаканчик по пути в столовую, где как будто взорвалась бомба из конфетти, и дрожащей рукой наливаю себе пунш. Маленькая мармеладная акула плюхается в стакан брюхом кверху. Просто замечательно! Когда я поворачиваюсь к Эмили, то успеваю заметить на её лице лёгкую улыбку.

— Как добралась?

— Нормально.

— Далеко живёшь?

— Можно и так сказать, — отмахивается она. — Но отыскать твой дом оказалось проще простого.

— Вот как?

— Тухлый район.

— Тухлый район?

— Тух-лый, — повторяет мне Эмили, как маленькому. — Один твой дом стоит на ушах.

Что ж, стоит признать, что она попала в яблочко.

— Может, ты хочешь потанцевать?

— Почему бы и нет? — пожимает плечами Эмили. — А куда делся Ник?

— Не знаю. Ушёл веселиться, наверное. Он уже говорил, что предпочитает, чтобы его называли лучшим водителем Лос-Анджелеса?

— Как скромно! — притворно удивляется она.

— Вряд ли Ник знает, что такое скромность.

— Я заметила. Он водит?

— Угу.

Ник не просто водит — он чувствует машину так, как не чувствует её никто другой. Когда он садится за руль, для него не существует ничего, кроме дороги и кайфа. Наверное, это его призвание — гонять и получать удовольствие. В этом мы с ним похожи, только я не хожу в автошколу.

— И где-то там его машина? — Эмили указывает себе за спину, имея в виду передний двор.

Я киваю.

— Ну а ты?

— Планирую. Нам нужно найти место для танца, — напоминаю я.

— Да, конечно.

Я оставляю стакан и осторожно беру Эмили под руку. Холодок её браслетов покалывает кожу.

Мы выходим в сад. Разноцветные гирлянды, обмотанные вокруг деревьев, освещают небольшую полянку с зоной отдыха. Тыковки, устроившись поудобнее на жухлой траве, встречают нас тут и там. Диванчик и кресло застелены разорванными белыми простынями. На одном из них чёрными пятнами изображены глаза и рот недовольного привидения. Скудно, но достаточно винтажно, чтобы не выглядеть дёшево.

— Это привидение из «Розовой пантеры»? — спрашивает Эмили, когда мы выходим на полянку.

— Угу.

— Здорово, — она подаётся вперёд, чтобы рассмотреть простыню за моей спиной. — Я обожала этот мультфильм. А ты?

Я обожал его вместе с Роуз. Мы усаживались перед большим телевизором у меня дома и коротали часы за просмотром телевизора. Я до сих пор отлично помню мелодию, с которой начиналась каждая серия. Каждое моё воспоминание о детстве сопровождает этот загадочный, окутанный тайной саксофон. Этого было достаточно, чтобы бросить дела и со всех ног бежать в гостиную с попкорном в охапку.

Всего на мгновение я замечаю перед собой Роуз. Её частички в Эмили мне безумно нравятся. Она воскрешает фантазии, которые я давно похоронил. Она — моя самая больная фантазия.

Это приносит удовольствие, одновременно причиняя боль. Удовольствие, в котором я не могу себе отказать, и боль, с которой не могу справиться.

— Да. Можно и так сказать.

— Это лучшее, что было в моей жизни, — заявляет Эмили. — Не считая старого Голливуда, разумеется.

— Но ведь это скучно…

— Можно подумать, гонять за рулём без прав веселее.

Мы выжидающе смотрим друг на друга. Её игривый взгляд становится колким, пронзающим меня насквозь. Сердце замирает, будто никогда не стучало. Какое-то нехорошее чувство рождается в моём сердце, вытесняя всё остальное.

Я без слов предлагаю Эмили руку. Она вкладывает свою ладонь в мою, и я, слабо сжав её холодные пальцы, начинаю танец. Эмили оказывается на шаг ближе, затем на два дальше. Она двигается медленно, словно под толщей воды, но изящно, как сорванный с дерева лист.

Если бы я мог сейчас думать только о ней, я бы так и делал. Но в голову лезут мысли о Роуз. Они похожи на мышей, которые обязательно найдут щель, чтобы прокрасться внутрь. Как