Полковая наша семья - Михаил Манакин

- Ур-р-р-а-а-а!

Впереди, в полумраке, возникают грязно-серые кусты разрывов. Я вижу, как падают мои товарищи слева и справа. А до мостков еще слишком далеко, бесконечно далеко... И вдруг начинаю понимать, что и на этот раз атака захлебнется.

...Снова мы в знакомой траншее. Сажусь на самое дно, прижимаюсь спиной к сосновым бревнам обшивки, чтобы отдышаться, прийти в себя. Одна, две минуты... Пять... Наконец-то слышу: слева кто-то ко мне пробирается. "Ага, Гаврилов! Жив, это хорошо. Это замечательно", - думаю я, не шевелясь. Гаврилов где-то потерял один лейтенантский погон, в предрассветном тусклом свете его широкоскулое лицо кажется задымленным до черноты. Он садится рядом, снимает каску и достает оттуда небольшой белый лист бумаги. Машинально беру его.

- Читай!

Включает карманный фонарик. Теперь вижу - листовка. Командование обращается к нам с призывом во что бы то ни стало форсировать Днепр, проявить мужество, отвагу... Но что это? Дальше идет перечень фамилий, среди которых названы лейтенанты Гаврилов и Манакин... Еще раз перечитываю: "За проявленные храбрость и мужество... представляются к званию Героя Советского Союза..."

Волнение Гаврилова передается мне: о нас помнят, о нас все знают!

- Спокойно, Миша, спокойно! - слышится у самого уха хрипловатый голос товарища. - Это только аванс. Доверие, как говорят, надо оправдывать...

Справа, пригнувшись, еще кто-то тяжело шел по траншее. И только, когда он был совсем рядом, узнали: парторг Воронов. Опускаясь рядом со мной, он едва слышно застонал, автоматным диском больно задел мое колено. Я увидел, что его левая рука выше кисти туго затянута свежим бинтом.

- Ранен? - спросил я, хотя это и так было ясно.

- Пустяк... - поморщился Воронов. - Я пришел к вам, товарищи коммунисты... Перед решающей атакой - соберемся.

- Решающей? - В голосе Гаврилова легкая ирония.

- Решающей, - упрямо повторил Воронов. - Сколько можно топтаться! В общем, коммунисты собираются здесь.

Коммунисты... В общем-то, меня еще и не принимали в партию. Но я слова парторга воспринял так, будто они адресованы и мне, потому что здесь, в боях на песчаном острове, как я думал, прошел мой испытательный срок, здесь я твердо познал, что моя судьба стала неразрывной с судьбой моей партии.

- Конечно, обязательно соберемся здесь, - согласился я. - Застряли посреди реки, пулям кланяемся? Гвардейцы! Людям в глаза стыдно смотреть будет. Мы должны быть на том берегу.

- Пойдем к Кузовникову! - Федор Гаврилов решительно встал.

Оказалось, что Кузовников уже и сам намеревался нас вызвать.

Коммунисты еще раз досконально обсудили план атаки, затем вернулись к подчиненным, разъяснили каждому солдату порядок его действий. Ночью остаток батальона и еще одна рота переправились на остров. Стало известно, что подошла дивизионная артиллерия. Дела пошли веселее!

Даже почта пришла. Из дому мне писали, что с хлебом до весны обойдутся, хоть и сами вместо лошадей впряглись. И для тех, у кого дом сгорел, колхоз понемногу строит новое жилье. Они не первые на очереди, но и не последние: учли, конечно, что сын воюет...

Внизу приписка: "Хоть и командиром ты стал, сынок, да береги себя. Те, кто с войны вернулся, сказывают, что лейтенанты впереди всех воевать ходят. Ты ведь да Клава - наша надежда".

"Эх, мама, мама, знала бы ты, где твой сын письмо получил, ночей, наверное, не спала бы", - подумал я, пряча письмо в карман.

Рядовой Лапик, зашивавший рядом разорванный рукав своей гимнастерки, с тревогой посмотрел на меня:

- Плохие вести из дому?

- Наоборот, хорошие. И мать пишет, чтобы берег себя.

- Матери, они все такие. Мне моя тоже наказывает, чтобы лишний раз головы из окопа не высовывал. Ей и невдомек, что это ее пожелание входит в разрез с приказом командования.

Алексей улыбнулся. Посидели, помолчали, каждый думал, видимо, о своем. Потом Лапик предложил:

- Давайте отдохнем чуть. На свежую голову и в бой идти легче.

На этот раз рота наступала уже под мощный аккомпанемент наших орудий. И хотя в иной обстановке было бы чересчур громко назвать семнадцать человек ротой, но это была по-настоящему боевая, прокаленная огнем единица.

Набираю полные легкие воздуха:

- Р-р-ота! В атаку - вперед!

Слева слышу:

- Коммунисты! Впере-е-ед!

Это парторг. Так договаривались.

Я бежал первым. Уже цель близка. И вдруг меня перед самым мостком обгоняет Кравчук. Позади уже раздается топот десятков ног по доскам. Правый берег совсем рядом, Кравчуку остался еще один шаг. Вот он занес ногу, сейчас ступит на землю. И тут он словно натолкнулся грудью на свинцовую струю. Остановился. И снова прошлась по нему пулеметная очередь.

Потом, после боя, мы бережно передавали из рук в руки пробитый пулей прямо в самом центре его партийный билет. Он до конца выполнил свой долг солдата, коммуниста.

Но это будет потом. Тогда же судьбу боя решали мгновения. И я, перескочив через тело упавшего товарища, оказался в непростреливаемом пулеметами врага пространстве, под обрывом. Оглянулся: рядом Лапик и еще человек десять. Остальные - не прошли.

Через второй мостик Гаврилову с разведчиками тоже удалось проскочить. Залегли бойцы в низкорослом кустарнике перед береговым обрывом Днепра. Противник сверху ружейно-пулеметным огнем достать не может, но и сидеть спокойно - глупо. Высказываю свои соображения Гаврилову:

- Федор, сейчас они попытаются нас отсюда выкурить. Минометы пустят в ход, атаковать начнут.

- Ясно, что начнут. Надо на гребень вырываться. Только давай обмозгуем, Миша. Кстати, где Кравчук?

- У мостка... Уже с этой стороны. Насмерть.

- Жалко танкиста, - вздохнул Гаврилов. - Да и кто из нас застрахован.

- Кравчук танкистом был?

- А ты не знал? Хорош командир... Машину его подбили, так он в ожидании новой повоевать в пехоте попросился. Да и застрял здесь. Ладно, что горевать. Лучшей памятью о нем наш успех будет.

- Предлагаю, Федор, вот что. - Я никак не мог отдышаться. - По рации попросим огня артиллерии и пулеметов Кузовникова. Мы рассредоточенно и скрытно продвигаемся вверх. Останется метров тридцать - сорок до гребня, попросим перенести огонь дальше. А мы вслед за броском гранат атакуем. Кузовников же с бойцами успеет переправиться через мостки, даже если мы не добьемся успеха. Внимание врага отвлечем.

- Это на худший случай, а надеяться надо на лучший.

- Тогда давай готовить людей к атаке.

Через полчаса этот план был приведен в действие. Сбылся, увы, худший вариант. Забросали бойцы траншею врага гранатами, но и в ответ полетели гранаты. Только наши далеко не все попали в окопы, а фашисты находили цели на открытом месте. И пулеметчики с острова, боясь поразить своих, не могли нам помочь. Но все же мы добились главного: отвлекли внимание врага на себя, и майор Кузовников, а с ним еще человек сорок были уже на правом берегу.