Полдень, XXI век (февраль 2012) - Коллектив авторов

Хет-трик отхлебнул из горлышка. Коньяк заполнял каждую клеточку, растекался по телу, внося в него покой и умиротворение. Всунул в рот сигару, втянул в лёгкие сладкий, расслабляющий дым. Нервы чуть-чуть успокоились. Но страшная картинка всё так же стояла перед глазами.

«Зачем мне надо было туда ходить? Шестнадцать колотых ран в беременной женщине. Беременной на девятом месяце. Жуткое кровавое месиво. А какая Шэрон была красивая! Может быть, у меня тоже, как у этого грёбаного маньяка Мэнсона, устраивающего вместо мирных демонстраций ужасные казни ни в чём неповинных граждан, нелады с психикой? Пощекотал себе нервишки, называется! Что теперь? Осталось только в фашистских концлагерях побывать и на средневековых пытках поприсутствовать. “Молот ведьм” на практике изучить».

2

Вакханалия достигала своего апогея. Семьдесят восемь обнажённых девушек (брюнеток, шатенок, блондинок), упившихся вином и шампанским и нанюхавшихся наркотика, уже потихоньку стали разбиваться на пары и прямо на траве заниматься лесбийской любовью. Отдельные, особо уторчавшиеся, занимались любовью втроём, вчетвером, а то и вшестером. Только ноги в белых гольфах и чёрных лёгких кроссовках выглядывали из груд шевелящихся тел. А на газоне то тут, то там валялись брошенные белые велосипедные шапочки.

Фредди, сперва появившийся в образе королевы Англии, а потом избавившийся от жаркой горностаевой мантии и парика и превратившийся в японскую гейшу, теперь скинул с плеч и расшитое цаплями кимоно, оставшись лишь в стрингах. Правда, золотая корона опять красовалась на его буйной персидско-индийской головушке. Кокетливо улыбаясь, он заигрывал с огромным нигерийским негром, одним из тех, кто, изображая рабов, три часа тому назад вынесли его на носилках к восторженно кричащей толпе. Ещё один негр, комплекцией поскромнее, чем его сотоварищи-носилыцики, постоянно торчал у Меркьюри за спиной, обмахивая его страусовым опахалом.

Помимо семидесяти восьми велогонщиц (видимо, их количество соответствовало году на календаре), присутствовало девятнадцать трансвеститов, тринадцать карликов, столько же монашек и семь факиров. Плюс я, изображавший из себя официанта. И не только изображавший, но и реально подносивший присутствующим хрустальные бокалы, до краёв наполненные шампуниевоподобными жидкостями.

Китайские фарфоровые тарелки с едой на столиках в пёстрых шатрах были опустошены, вино и шампанское выпиты, исполинский торт (в виде пениса-велосипеда) со взбитыми сливками, шоколадом и марципанами съеден, белый порошок с серебряных подносов вынюхан. Все фокусы факирами были продемонстрированы, все фейерверки запущены. Единственно, музыка никак не могла умолкнуть, снова и снова через колонки проигрывалась одна и та же песня – «Bicycle Race».

Пора было уходить. Обстановка складывалась взрывоопасная. Тем более что карлики, так же, как и я, выступавшие в роли официантов и угощавшие гостей чистым колумбийским кокаином, и сами основательно расширили себе сознание и как-то странно на меня поглядывали своими осоловевшими глазками – того и гляди навалятся гурьбой, не отобьёшься. Некоторые из них уже начали снимать с себя камзолы, сплошь усыпанные перламутровыми пуговицами, и разминаться. Я представил, как они набрасываются на меня и острыми чёрными коготками до крови расцарапывают мою белоснежную рубашку. По-моему, они заподозрили во мне переодетого журналиста.

Свою спутницу я нашёл в самом углу лужайки. Под кокосовой пальмой. В объятиях трансвестита. Он погрузился лицом в большущие сиськи Анфисы и что-то там бормотал ей насчёт миллиона долларов. Анфиса уже в Москве, до «тайм-транспортировки», была на взводе, а тут она окончательно слетела с катушек, решила похулиганить: на велосипеде врезалась в шатёр, толкнула в торт карлика, факиру подожгла тюрбан.

– Валим отсюда, Анфиска, – приказал я ей, – давай руку.

– Ну, кисюня, – заканючила она, – останемся ещё хоть на немножко, здесь так клёво, лучше, чем в Москве.

– Анфиска, что я сказал?

Я оторвал её от еле живого трансвестита и потащил к воротам. У ворот валялась целая гора велосипедов. Семьдесят восемь штук, надо полагать. Я вынул из заднего кармана брюк мобилку и обернулся. Фредди и огромный негр занимались любовью. Карлики спаривались с монашками. Факиры – с велосипедистками. Трансвеститы в основном бродили, наблюдая. Закольцованная песня «Bicycle Race» продолжала орать из динамиков.

Пьяная Анфиска в ухо мне подпевала: «I want to ride my bicycle, I want to ride my bike, I want to ride my bicycle, I want to riding, where I like» («Я хочу ездить на моём велосипеде, я хочу ездить на моём велике, я хочу ездить там, где я хочу»).

Над виллой привязанный к земле канатами и снизу подсвеченный прожектором парил полосатый, как зебра, воздушный шар с красно-розовой надписью на боку – «JAZZ».

На Вирджинских островах вовсю шла вечеринка Фредди Меркьюри в честь выхода нового альбома Queen.

Необходимые пояснения.

Глава 1-я, эпизод 8-й. «Тёмная сторона жены», «Вам бы здесь поблевать», «Блюдце, полное секреции» – имеются в виду названия известных альбомов Pink Floyd: «Тёмная сторона Луны», «Вам бы здесь побывать», «Блюдце, полное секретов».

Глава 2-я, эпизод 5-й. «Бог хочет “крэка” – фраза из песни «То, что Бог хочет» с сольного альбома Роджера Вотерса «Amused То Death» («Развлечённые до смерти»).

Глава 2-я, эпизод 6-й. Из Безумца культ сделали – имеется в виду сошедший с ума Сид Барретт, участник группы «Пинк Флойд».

Глава 2-я, эпизод 6-й. Как Симус, как Мадемуазель Нобс – клички собак, имеющих отношение к творчеству «Флойда».

(Окончание в следующем номере)

Елена Щетинина

Дар бога Пана

В этот вечер на Деметре шел снег. Он был так необычен и странен после долгого сезона ливней, туманов и мороси, что Денис даже не сразу осознал, что это снег, – слишком уж привык он к тому, что с неба льется вода, а не падают крупные белые хлопья. За несколько лет работы вне дома он успел подзабыть, каким снег был на Земле, но даже если бы помнил, то вряд ли бы смог соотнести те легкие снежинки или мелкую крупу с этими огромными – два-три сантиметра в диаметре – тяжелыми белыми перьями, словно гигантского гуся распотрошили где-то там, наверху, в этом небе с чужими звездами.

Где-то далеко, у ангара, копошился Бек, и Денис слышал его тяжелое дыхание и скрежет бронированного скафандра, когда начмедчасти, начальник колонии и десантник в одном лице неуклюже задевал локтем или плечом обшивку планера. По-хорошему, надо было бы пойти и проститься с ним, но Денис оттягивал этот миг как можно дольше. В глубине души он знал, что Бек уже все сказал ему и, скорее всего, вот-вот улетит, не дожидаясь его прощальных слов, – но как не хотелось делать этот последний шаг, как не хотелось понимать, что уже все, больше никто и никогда, навсегда никто и никогда.