Последние рыцари. Фантастическая сага «Миллениум». Книга 1. Том 1 - Игорь Соловьев

– Вы передергиваете! – крикнул Томашевский, покраснев и подкрепляя каждое слово движением указательного пальца, – смысл не только в детях, смысл в тех мгновениях счастья, что мы имеем за свою жизнь, в том, чтобы обеспечить им то же самое!

– Неужели? – спокойно возразил Беркли, – но здесь вы забываете еще кое о чем. Вы, ваше сознание – никакая не часть целого, вы воспринимаете себя и свои эмоции, и, по вашей вере, все закончится смертью. Вы забываете о великой истине, которая гласит, что времени не существует, что оно – лишь условное обозначение. Вы живете только сейчас, только теперь. Единственная реальность – это вы в это мгновение. Сколько вам лет? Шестьдесят восемь, если не ошибаюсь? Немного, но нигде не существует ни одного мгновения предыдущих шестидесяти восьми лет и скольки-то месяцев. Точно так же время исчезает, если мы взглянем математически, с точки зрения вечности. А вечность объективна, ведь только относительно ее время и идет, идут изменения. Значит, конечная реальность, в которой вы окажетесь через бесконечно малый срок, которая наступит в вечном сейчас – это момент смерти, осознания смертности. С ней перестанет быть и все немногое, чем вы дорожили, ваши воспоминания. Вы сами верите, что их больше не будет. Призрачная память потомков? Это часть их сознания, вы же не сохраните этих крупиц, ведь вашим окончанием будет небытие. Итак, никакие соображения счастья человечества или близких не отвратят вас от факта, что вы выбираете между бытием и небытием – и перед одним из них вы получаете бесконечно малое наслаждение, ограниченное эмоциональным барьером, мыслью об этике, в другом – тоже бесконечно малое относительно вечности, но куда более крупное удовольствие от неограниченного потребления. Вот и весь призрак объективной этики – она держится на честном слове, страхе и неспособности вести себя хищнически. Это сродни вегетарианству – психически травоядные люди пытаются подвести базу под то, что их есть нельзя по якобы объективной причине. На самом деле причина лишь одна, и она субъективна – они боятся и хотят жить. Что ж, право овец – верить, что волка остановят их теоретические выкладки. Хорошо, я чувствую, что слишком сложно выражаюсь. В двух словах – ни в каких законах природы нет предпочтения одного поведения другому. Можно только избрать определенные ценности, исходя из личных эмоций, но логически невозможно придать этим убеждениям статуса объективной реальности, потому что сама реальность – это желание каждого получить здесь и сейчас, и все рассуждения про достоинство и мораль лишь мешают процессу эволюционной борьбы в социуме. У меня пока все, коллеги, – Беркли сложил ладони у груди и сел, переводя дух. Было видно, что долгая речь отняла у него много сил.

Я обдумывал сказанное и не мог соврать себе – Беркли был убедительнее. Я ощущал какой-то болезненный трепет удовлетворения, как тогда, выкрикивая дяде, тете и остальным гадости, и при этом – какую-то пустоту. Все же, кажется, Беркли прав. Мы идем на разрушение хорошего и оно дает нам радость – болезненную, мерзкую, но все же радость. Почему, почему?

Томашевский сжал губы, но заговорил спокойно:

– Объективная этика заключается в объективной морали, в возможности наличия базовых благ, удовлетворения потребностей для каждого и свободы для реализации индивидуальности!

– Простите, а где во всем этом объективность, а не ваша личная вера? Какая наука изучает мораль?

– Антропология! Если мы выжили благодаря морали, выработав ее, значит, она объективна!

– То есть в какой-то момент времени рабство и патриархальная культура были объективной и правильной моралью, коль скоро общество выживало с их помощью в течение тысяч лет?

– Нет! Оно воевало, унижало слабых, насиловало…

– И выживало…

– Оно теперь выживает, и без всего этого патриархального мракобесия!

– Сроки пока несопоставимы, – покачал головой Беркли и шмыгнул носом, – простите. Итак, ваша вера, пришедшая совсем недавно на смену старой, оказывается, объективна, потому что она вам нравится… Смею заметить, что вы так и не привели, как и когда именно наука, в каких измеримых числах и цифрах показала нам объективность морали и дала ее научное определение… Что же касается блага – я вам уже отвечал. Базовые потребности вообще вне морали, они инстинктивны, и любое общество ставит целью их защиту. А индивидуальность – простите, я уже доказал, а вы так и не опровергли, что только коллективизм и приоритет группы над личностью, то есть нелюбимая вами диктатура, способны обеспечить общее выживание, тогда как интересы индивидуума могут быть и просто несовпадающими, так и откровенно вредными для общества, но полезными для самого индивида. Так что в вашем случае вы просто пытаетесь избежать онтологического спора, выдавая собственную систему субъективных воззрений как нечто объективное и не требующее доказательств. В науке, однако, нет ни морали, ни указаний «зачем», есть только «как». Вопрос «как» может служить любой цели, как созиданию, так и разрушению. Наука безоценочна, а мораль – всегда оценка, исходящая из аксиом. Но вы не хотите признавать этого, ставить себя в открытую конкуренцию с другими идеями, вы, как любой авторитарист, претендуете на особый статус, положение вне критики, наклеивая ярлыки «прогрессивности» и «регрессивности», хотя на деле это лишь соответствие или несоответствие вашим догмам. Можете опросить, все ли здесь уверены, что высшая ценность – уничтожение всех норм и правил, кроме личного удовольствия?

Я охотно покачал головой, и краем глаза заметил, что тот же жест сделала и Элли, и Давид, и Алекс.

Януш Томашевский был в ярости – зубы и кулаки сжаты, желваки ходят, лицо темно-красное.

– Все это просто инсинуации, манипуляции логикой! Благо человека объективно! И альтернатива – это директивная, авторитарная власть, которая покоится на выдумках, на иррациональности, на суевериях!

– И снова вы ошиблись, перевернув с ног на голову, – мягко и учтиво возразил Беркли, – если вы сами не знаете ничего о религиях, поверьте мне как религиоведу и в прошлом теологу. Даже у самых простых людей чувство благоговения более чем рационально и объяснимо – оно возникает от чувства причастности тому, что не является смертью, что не уничтожается вечностью и бесконечностью. Вечная жизнь – это единственное действительно рациональное желание, единственная логичная для индивида причина для того, чтобы ограничивать себя. Алогично другое – стремление назвать объективными субъективные эмоции, призывая одновременно к максимальному удовольствию и веря, что человек ограничит себя сам, взывать к вечным ценностям, одновременно утверждая, что в вечности каждый получит лишь небытие. Вы обвиняете других в том, чем страдаете сами, вот в чем проблема. Ваши выкладки висят на эмоциях, на честном слове, но важно помнить, что все это обрывается. Эмоции – слишком слабый аргумент для Вселенной, чтобы заставить ее вас слушаться.

Томашевский рявкнул:

– Ваши глупые, злобные сказки изгоняют человека из так называемого рая за то, что он ослушался авторитета, запрещавшего знать добро и зло, завистливое божество боялось, что человек с ним сравнится…

– Еще один пример вопиющей алогичности, – с восторгом воздел руки Беркли, – как может убыть что-то от абсолютной бесконечности, если что-то еще к ней присоединится? Для нее просто ничего не изменится, поэтому ваше объяснение не выдерживает даже самого первого, простого вопроса. Я полагаю, ни у кого не осталось сомнений?

Зал пришел в возбуждение, аудитория гудела, отрывистые шепотки раздавались то там, то тут.

Что до меня, я мало что знал о религиях, не сказать, чтобы интересовался – но чисто логически приходится признать, что Беркли рассуждает более связно. Томашевский хотел что-то выкрикнуть, но директор поднял руку.

– Время вопросов из зала!

Первой руку подняла Эвелин, адресуя вопрос Беркли. «Выслуживается на поддержке сторонника официоза» – с отвращением подумал я.

– Профессор Беркли! – прозвенел энергичный голосок, – не могли бы вы повторно пояснить нам один момент? Ведь действительно, большинство людей не эгоисты, живут нормальной жизнью, любят близких. Почему этот принцип не объективен хотя бы для них?

Беркли улыбнулся еще шире.

– Моя милая, как раз потому, что нельзя быть «объективным для кого-то». Объективность по определению имеет статус всеобщности, и логически даже одно исключение опровергает утверждение. Есть, впрочем, и более практический ответ. Бывают случаи, когда благо одного человека недостижимо без страдания другого. В конечном итоге, это задача без правильного, этичного ответа, случай, когда только чужое несчастье способно создать себе счастье. Например… женщина – и двое мужчин.