Уездный врач (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

Они… обе были глухими.

То, что я глухотой не страдаю, моему генералу доподлинно известно, вот он мне и названивает. Ну, что делать? У начальника кафедры законный рабочий день, вот он его и заполняет делами.

Одна из функций руководителя, большого и маленького — контроль. Генерал меня дистанционно и контролирует.

— Как, Лев Львович, работа движется?

— Ответили уже на все вопросы?

— От чего же умер Матюнин?

Спросил бы ещё, кто убил Кеннеди… Впрочем, здесь он ещё не родился.

— Что, нельзя установить причину смерти?

— Не был полностью обескровлен Матюнин?

— Не подвешивали его вотяки?

Точно, не читал мой начальник кафедры материалы судебно-медицинской экспертизы по мултанскому делу. Ему — не до мелочей. Мало ли что вся Россия на уши встала и с ума из-за этих вятских вотяков, Короленко и примкнувших к нему сошла, мой генерал большой наукой занимается, его сиюминутное и преходящее мало интересует. Повыпучивают глаза, поорут из-за произошедшего в Вятской губернии и забудут, а его вклад в судебную медицину в веках будет жить.

Я пока не генерал, вот текущие проблемы и решаю.

Эх, грехи наши тяжкие…

В отличие от нашего начальника кафедры, я ещё не так давно своими ножками «землю топтал», поэтому, когда разъяснял ему происхождение мелких симметричных кровоподтеков на голенях трупа Матюнина, это мне здорово помогло.

— На Матюнине при жизни онучи из новины были плотно обмотаны веревками лаптей…

— Новины? — прервал меня генерал.

Во как… Пожалуй, я сейчас некоторые нюансы здешней жизни лучше местных небожителей знаю!

— Новина — суровый небеленый холст, — пришлось мне пояснить генералу.

— А, понятно, — послышалось из телефонной трубки.

— Так вот, конец веревок, завязка лаптей, как это обыкновенно бывает, располагается в верхней или средней трети голени над основанием образуемого голенями конуса, — связал я элементы крестьянской жизни и пространственной геометрии.

— Понятно, понятно, — невидимо мне покивал на другом конце провода начальник кафедры.

— Такое положение завязок лаптей сохранилось в течении известного времени и на трупе. Последствием этого и было образование застойной трупной полосы над концом веревок, стягивающих голень. Его Минкевич и принял за кровоподтеки, — я на секунду умолк, а затем продолжил. — Такие явления пропитывания нередко симулируют кровоподтеки…

Тут я несколько оправдывал Минкевича — в спешке или по иной причине он мог легко и ошибиться.

— Кровоподтеки могли образоваться и во время перенесения трупа, если тащившие его дергали за сами лапти или за их веревки. При этом могли образоваться даже подкожные надрывы мышц и пропитывание тканей на месте веревок кровью. Это тем более вероятно, что на обнаруженном трупе завязки лаптей оказались уже ослабленными, что и могло быть последствием приемов, предпринимаемых для перенесения тела Матюнина с места на место…

Вот такой я теперь специалист по судебной медицине конца девятнадцатого века! Кому дома про завязки от лаптей расскажи — глаза вытаращат. Не ходил у нас никто уже в лаптях, а тут их большинство населения империи за год не по одной паре изнашивает.

Если верить Ивану Ивановичу Лепехину, академику Императорской академии наук и художеств в Санкт-Петербурге, в год один наш крестьянин изнашивал от пятидесяти до шестидесяти пар данной обуви. Зимой одни лапти носились не более десяти дней, а летом в самую что ни на есть страду крестьянин стаптывал одни лапти за четыре дня.

Цифры колоссальные! А что делать? Сапоги-то здесь далеко не всем по карману…

Вот так я с генералом и разговаривал, отвлекаясь иногда мысленно на самую распространенную российскую обувь. Впрочем, сейчас не одна Россия в лаптях ходила.

— По той же причине лапти оказались неплотно сидевшими на ступнях, — между тем продолжал я. — Что же до кажущихся отеков на нижних третях голеней и на лодыжках, то это было обычное припухание кожи в зависимости от трупной эмфиземы, особенно выраженной здесь, опять-таки благодаря обилию в данных местах рыхлой клетчатки. Перетяжка голеней веревками лаптей, которой приписывали происхождение трупной полосы, симулирующей мелкие кровоподтеки, способствовала задержке в ногах трупных жидкостей, следствие чего при надрезе кожи у лодыжек и выделялась бледно-красноватая жидкость. Если бы это был действительно отек, то он равномерно был бы выражен и на ступнях…

Далее я подробно раскладывал всё генералу по полочкам, а он со всем вниманием слушал.

— Вы, Лев Львович, всё так и обстоятельно напишите.

— Хорошо. Может, Вы мне ещё один день на всё это выделите? — закинул я удочку.

Генерал помолчал самую малость.

— Хорошо, хорошо, Лев Львович, работайте без спешки…

Глава 29

Глава 29 Как правильно съедают слона

После телефонного разговора с генералом я прошелся туда-сюда по кабинету, сладко потянулся и… съел кусок курника.

Мммм…

Объедение…

Пироги здесь — отдельная задушевная песня. Дома таких близко не было. Не было и всё. Нет, может где-то и имелись, но меня судьба ими как-то обошла… То, что в кулинариях и мини-пекарнях продавали, сейчас бы я даже с натяжкой пирогами не назвал.

Курник — пирог особенный. Большой, куполообразный, а сверху в нем имеется дырочка. Когда пирог ещё горячий, из неё пар и курится. Отсюда и «курник».

Делали тут курники с курицей, гречневой кашей, яйцом, жареным луком, грибами, мясом… Чаще — начинка была в несколько слоев, которые отделялись друг от друга блинчиками. Их делали из более жидкого теста, сам же пирог пекся из более крутого.

Мой курник уже не курился, но всё равно был очень вкусный.

Мммм…

Сегодня у меня был курник, а вчера я из трактира заказывал кулебяку. Начинка в ней была, конечно не в двенадцать ярусов, как у Тестова, но восемь я насчитал. Жирная, сочная, с яйцами, слоем костяных мозгов в черном масле…

Я даже облизнулся, когда вчерашнюю кулебяку вспомнил.

Такая вот теперь у меня замена телевизору. Вместо него — пироги!

Завтра я закажу расстегай. Круглый, во всю большую кузнецовскую трактирную тарелку с голубой каемочкой, с начинкой из рыбного фарша с вязигой… Середина в расстегае открытая, а из неё, с ломтика осетрины, подмигнет мне аппетитный кусочек налимьей печенки.

Ам-ам-ам и нет его…

Это я про печенку, а не про весь пирог.

Что курник, что кулебяку, что расстегай, надо уметь правильно резать. Не так их на части разберешь — половина удовольствия от еды пропадет. Ну, треть — точно.

Я это дело за несколько лет достаточно хорошо освоил. Даже большой секционный нож к нему приспособил. Новый, ни одного трупа не повидавший. Он у меня до бритвенной остроты заточен и пирог не мнет, а с молекулярной точностью на части делит. Раз, раз, раз и готово…

При гостях я его не достаю, а то невесть что они подумать могут.

Тут я сам себе даже улыбнулся. Представил реакцию некоторых дам, что ко мне захаживали вечерней порой чайку откушать. С пирожком.

Ну, а как без них? Мужчина я ещё молодой, в самом расцвете лет.

Поперву я женского пола избегал, о семье памятуя, но со временем понял, что обратного хода домой мне нет, вот и поддерживаю теперь некоторые отношения. Ну, а что делать?

От дам я опять к пирогам вернулся. К расстегаям.

Чаще они тут с рыбной начинкой, но бывают и мясные, с ливером, с грибами…

Однако, что всегда соблюдается, это — их форма. Все они как лодочка, больше или меньше вытянутая.

От расстегаев мои мысли перебросило на рыбники. Те тоже были открытые и закрытые, но внутри обязательно имелась потрошеная рыба. Причем, целая, а не отдельными кусочками как дома в кулинарии или в отделе выпечки супермаркета. Ну, там-то откуда целой взяться? Они же из консервов свои рыбники пекут. Тут до такого не опустились. Нет, консервы здесь имеются, причем в немалом ассортименте, но в здравом уме из них никто пироги не печет.