Уездный врач (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

— Всё? — генерала уже потрясывало.

— Всё. — заморгал непонимающе приват-доцент. Тут он такую новость принес, а её как-то несерьезно воспринимают.

— Ну и что? — лицо начальника кафедры уже начало багроветь.

— Так значит, что это не вотяки сделали. Кто-то в лесу уже голову Матюнину отрезал… Не замаливали они его…

Вот! Ещё один эксперт по вотякам выискался!

— Я читал про них много, ну, что и как они делать должны… — уже как бы оправдываясь произнес приват-доцент.

— Ваше мнение, Арнольд Арнольдович, будет принято во внимание, — сказав это, генерал указал возмутителю спокойствия на дверь. — Сейчас же прошу нас оставить.

— Хорошо, хорошо. — молодой человек попятился к двери.

— Если можно, Арнольд Арнольдович, то газетку не уносите. — я указал взглядом на просимое мною.

— Пожалуйста, — не отказал мне приват-доцент. — Только потом верните.

— Как скажете. — я взял уже довольно помятый лист бумаги. Похоже, не к нам первым Арнольд Арнольдович со своей новостью заявился.

После того, как незваный гость нас покинул, генерал вернулся за свой стол и закурил.

— Лев Львович, посмотрите, будьте любезны, какова судьба этой самой головы? — начальник кафедры кивнул на газету. Всё же новость и его не оставила равнодушным.

Я довольно быстро нашел нужное — сообщение в газете про находку было невелико.

— Сообщают, что заявление о находке головы становой пристав не принял, а саму её предали земле.

— Странно, странно. — генерал пыхнул папиросой. — Не принял… А, не могли, Лев Львович, вотяки голову Матюнину в своем шалаше отрезать, а потом в лес принести и там в болото бросить?

Вот, нашел генерал кого спрашивать… Откуда я знаю? В этом вопросе с этнографами нужно консультироваться. В газетах про такие тонкости замаливания не сообщали.

— Этот вопрос выходит за рамки моей компетенции, — ответил я.

Хотя, почему не могли? Кто этих вотяков знает…

— Лев Львович, давайте на сегодня с данным вопросом закончим. — генерал указал мне на листы с актом судебно-медицинской экспертизы. — Вы сегодня-завтра всё внимательно просмотрите и в письменном виде мне своё заключение представьте. До понедельника я Вас на кафедре не жду…

Так, пропал мой законный выходной день! Но, спорить по этому поводу мне с генералом не с руки — буквально днями я в роли экстраординарного профессора на кафедре утвержден и всё хлопотами её начальника, что сейчас мне задание выдал.

— Будет исполнено.

Я сложил бумаги в папку и аккуратно изобразил из её завязочек бантик.

— Всего доброго, Лев Львович. Больше на сегодня я Вас не задерживаю, — попрощался со мной генерал.

Глава 24

Глава 24 Работа в воскресный день

Ну, если уж полностью руку на сердце положить — не один я сегодня работаю.

Пекари и кондитеры, те даже гораздо раньше меня свои головы от любимых подушечек оторвали и на ноги поднялись. К тому моменту, как все нормальные люди проснутся, их продукты труда должны уже быть с пылу и с жару.

Дворник уже метлой машет… Шир-шир. Шир-шир. Ещё и со своим земляком через улицу перекрикивается. Оба они тут не местные, можно сказать — на заработках.

Городовой поддерживает на улице порядок… На пока ещё редких прохожих внимательно посматривает, усищами своими гордо пошевеливает.

Да, всех и перечислять долго, кто уже ранним утром делом занят.

Я выпил чаю и развязал врученную мне вчера начальником кафедры серенькую папку. Когда я её содержимое в кабинете у генерала просматривал, уже тогда к проведенной судебно-медицинской экспертизе у меня возникло много вопросов. То ли торопился её выполнявший, то ли ещё что…

Впрочем, что гадать — и мне работать надо. Дело мултанских вотяков опять возвращено на доследование, ещё раз приказано всё через микроскоп просмотреть дабы урона репутации Российской империи не случилось. Ишь, придумали вятчане добропорядочных православных чуть ли не людоедами перед всем миром выставить!

Когда я вчера стоял уже буквально на пороге кабинета начальника кафедры, тот вскользь обмолвился, что Николай Карабчевский собирается вотяков защищать. Вот это всем новостям новость! Карабчевский — самый сильный и дорогой адвокат Санкт-Петербурга.

Интереснейшая получается комбинация — нищие вотяки, пусть и не совсем, но всё же весьма небогатые, и адвокат, который за свою работу денежку очень-очень большую всегда требует. Не каждому толстосуму Карабчевский по карману, а тут — на тебе… А он ещё к тому же с мултанских вотяков ни копейки не требует!

Здраво рассуждая, такое решение столичного адвоката неудивительно, он просто в сей момент преследует свои далеко идущие цели. Успех в этом самом резонансном за последнее десятилетие деле обещает ему огромную выгоду в виде баснословно выросших гонораров в будущем.

Так, всё — приступаем к работе. Где я вчера остановился в своих комментариях генералу?

А, вот…

Или, сегодня с самого начала снова акт судебно-медицинского вскрытия взяться анализировать? Наверное, так будет правильней. С первой строчки я сейчас начну читать и сразу себе черновые наброски для докладной записки делать, а потом уже всё набело перепишу.

Своего коллегу, уездного врача Минкевича, я решил не выгораживать. Специально топить я его не собирался, но, там, где он проявил некомпетентность — прикрывать я его не буду.

Перед третьим судебным процессом, тут особо гадать и не надо, акт судебно-медицинского исследования Матюнина, явно, не только на нашу кафедру передали. И в Москве его на зуб попробуют, и в Киеве, и в Казани. Другие университетские города тоже не забудут. Будет он изучен досконально всеми отечественными светилами судебной медицины.

Работалось мне сегодня хорошо. Пусть и в свой законный выходной день.

Вскоре я и до наружного осмотра голеней добрался.

Опять у Минкевича не всё ладно…

Ну что, так и запишем.

«Относительно бывших на голени спереди и сзади мелких кровоподтеков нет ни точного описания мест, где они находятся, ни описания формы, направления, величины и свойств разреза их. Место и распространение якобы отечного пропитывания в нижних частях голеней точно не определено. О свойствах краев перерезанных грудобрюшной преграды аорты, пищевода и нижней полой вены ничего не сказано. О свойстве мест отделения средостений и сердечной сорочки, равно как и о свойстве центральных концов перерезанных, при вынимании аорты, межреберных и бронхиальных артерий, не говорится ничего…».

Эх, Минкевич, Минкевич…

Его же и на судебный процесс в качестве свидетеля вызовут, а я про его протокол вскрытия такое в служебной записке напишу, что места бы ему уездного врача не лишиться…

Настроение у меня перед обедом было совершенно испорчено. С Минкевичем я, хоть и шапочно, но был знаком во время работы в Вятской губернии. Его и мой уезды находились рядом, а в то время, когда я болел тифом, он даже как-то меня навестил.

Так-то хороший он человек, но, хороший человек — это не профессия.

Обедал я без аппетита, как будто просто номер отбывал. Не спас положения и напиток от Шустова, качество которого как всегда было на высоте.

Эх, Минкевич, Минкевич…

О состоянии грудной плевы покойного Матюнина в акте судебно-медицинского вскрытия тоже нет никаких указаний!

Описание брюшных и тазовых органов ограничивается тем, что сальник, брюшина и кишки бледны, последние вздуты, а паренхиматозные органы «очень малокровны и ничего особенного не представляют».

О величине этих органов, о их плотности, об изменениях их в зависимости от разложения, о содержимом кишок ничего у Минкевича нет. Даже ни одного словечка.

О селезенке, мочевом пузыре, мочеточниках, больших сосудах, брыжейке, забрюшинной клетчатке в акте нет ни слова!

А между тем, у трупа Матюнина только одна брюшная полость и подлежала исследованию. Ни головы, ни шеи, ни органов грудной полости у трупа не было.