Уездный врач (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

В акте Минкевича только относительно желудка и имеются данные — указаны «краснота слизистой оболочки и кровоподтеки в ней».

Немного у протокола вскрытия достоинств, ой немного…

Ну, что есть, то есть. Тут уже ничего не добавить и не прибавить.

Глава 25

Глава 25 А была ли отделена голова при жизни Матюнина?

Никогда такого не было, а тут — поди ж ты…

Генерал мне позвонил! Лично! Поинтересовался, как у меня идет работа с актом судебно-медицинской экспертизы Минкевича!

Понятно, данный вопрос на контроле на самом-самом верху, его побеспокоили, ну, а он — меня.

Похоже, придется мне и после ужина работу продолжить, хотя такое тут совсем не в порядке вещей.

Телефонный звонок здесь — целое событие и почти приключение. Телефонных абонентов в Санкт-Петербурге сейчас, конечно, уже не по пальцам пересчитать, но всё равно — не так и много. У меня вот телефон имеется, от прежнего съемщика квартиры остался. Я не стал от него отказываться, хотя это удовольствие крайне недешевое.

Первая петербургская телефонная станция открылась ещё в 1882 году, то есть более десяти лет назад, в доме Ганзена на Невском проспекте. Телефонные аппараты сначала были установлены у Людвига и Альфреда Нобелей, на Меднопрокатном трубном заводе, а также на заводе и в конторе Гука, в банках, в редакциях крупных газет, в правлении Балтийской железной дороги, в государственных учреждениях. Сейчас же они и в частных домовладениях не самая большая редкость.

«Установить телефон» сейчас в Санкт-Петербурге, это — соорудить целое хозяйство весом более 8 килограмм. У каждого абонента на квартире должен появиться электросигнальный прибор Гилелянда, микрофон Блэка, телефон Белла и элемент Лекланже. К тому же, в процессе пользование, то одно, то другое постоянно ломалось. В пользовании вся эта машинерия была крайне неудобной. Это — с моей точки зрения. Местным же жителям просто не с чем было сравнивать — хорошего и удобного телефона они в глаза не видели.

Бог с ним, с телефоном, не об этом у меня сейчас должна голова болеть. Торопливо поужинав, я вновь принялся за работу.

Кроме папки с актом судебно-медицинского исследования, начальником кафедры мне был вручен и перечень основных вопросов, на кои я должен был дать ответ, основываясь на анализе имеющихся сейчас в моем распоряжении материалов.

Первый из них был сформулирован следующим образом — «можно ли на основании имеющихся данных установить причину смерти Матюнина или, иначе, произошла ли смерть Матюнина, как доказывает обвинение, от полного обескровливания Матюнина перерезкою шеи при жизни?»

Что мы имеем?

Труп без головы, без шеи, без сердца, без крупных сосудов, без легких, без дыхательных путей и пищевода… Выпотрошили Матюнина весьма обстоятельно.

Чтобы установить, при данных условиях, что отнятие головы или перерезка шеи были именно причиною смерти, нужно доказать, что отделение головы было проведено при жизни. Ну, и представить доказательства прижизненного повреждения шеи. Которой, кстати и нет…

Задача, честно сказать, непростая.

Так, так, так… Поверхность отделения шеи, судя по акту, произвела на Минкевича впечатление, что отделение головы сделано одним круговым разрезом острым ножом. При этом, на поверхности среза не имелось никаких следов крови. Как на самом трупе, так и на его одежде, крови тоже не было вообще!

Между остатками шейных мышц, между ними и кожей, а также в подкожной клетчатке, производивший вскрытие уездный врач, признаков кровоизлияния опять же не нашел.

Вывод? Никаких признаков прижизненного отделения головы у Матюнина Минкевич не обнаружил.

Неоднократно вскрывая трупы самоубийц, покончивших жизнь пеперезкою шеи, а так же убитых, лишенных жизни подобным путем, я всегда наблюдал характерные для прижизненного причинения раны затеки крови между слоями мышц, между их фасциальными листками, по направлению сосудов, листков фасции и влагалищ мышц. Такие затеки иногда распространялись и в глубь, в грудную полость, в виде неправильно удлиненных пятен или полос свернувшейся крови.

Здесь же ничего подобного не было! Минкевич про такое не вписал в акт ни словечка!

Равномерная грязновато-красноватая окраска концов перерезанных мышц обусловлена ничем иным как гниением. Суд же напирал на это, как на доказательство прижизненного отделения головы у Матюнина. Вот, глупость-то несусветная!

Таким образом, на первый поставленный передо мной вопрос я уже сейчас могу ответить однозначно — изменения, найденные на остатках шеи Минкевичем, указанные им в протоколе, не дают никаких данных в пользу прижизненного отделения шеи, а раз это так, то отделение головы перерезкою шеи не было причиной смерти Матюнина.

Мой вывод подтверждает и чистая, практически без следов крови, одежда самого Матюнина, нет следов его крови и в шалаше, где по мнению суда было совершено убийство, а ведь при перерезке артерий на шее, кровь ой как брызжет!

Вместе с тем, перерезка шеи у живого человека, невозможна без сильной и упорной борьбы. Кто же по доброй воле желает своей головы лишиться? Матюнин же, что следует из акта судебно-медицинского исследования, был при жизни человеком крепкого, атлетического телосложения. Где же тогда следы предсмертной борьбы в виде царапин, ссадин, синяков? Минкевич не нашел ничего подобного не трупе.

Нет, никак не складывается у меня картинка, что Матюнин при жизни своей головы лишился, не складывается…

Глава 26

Глава 26 Было ли полное обескровливание?

Я докурил папиросу, которую уже за сегодня.

Вредно, да — вредно…

Однако, я же не как наш император курю. Гораздо меньше. Николай Александрович, вот тот самый что ни на есть злой курильщик. Он же буквально не выпускает папиросу изо рта. Ну, разве что во время обеда. Да и то, говорят, перемежает принятие пищи глубокими затяжками.

А уж после обеда…

Тот же наш начальник кафедры как-то рассказывал, что каждый раз после еды государь не спеша выкуривает за столом не менее двух-трех довольно больших и толстых папирос. Первую папиросу он курит, жадно втягивая в себя дым, и, докурив до половины, нервными толчками тушит ее в пепельнице. Тотчас же закуривает и вторую, которую и выкуривает уже до конца…

Так ли это? Скорее — да, что генералу мне врать? Но, это всё с его слов, сам я быть на обеде у императора пока не был удостоен.

Кстати, египетский или турецкий табачок здесь хорош. Дома такого я не встречал.

Всё, всё, всё! Пора за работу!

Какой там второй вопрос в листочке генерала?

А, вот — «о полном обескровливании трупа Матюнина».

Зачем им это?

Надо?

Ну, надо — так надо.

Что там нам здешняя большая наука говорит?

Всё знать невозможно, поэтому мне пришлось, как говорили дома, припасть к источникам.

Каким источникам? Конечно же — знаний.

Делал я это здесь довольно часто. Ну, чтобы за своего сойти. Приходилось постоянно проверять, знают тут уже это, или — ещё нет, из мне известного. По крупице-другой я только новые знания и внедрял, но очень-очень осторожненько. Так оно, лучше будет.

Ага, это уже знают. Ну, что при перерезке больших сосудов шеи полное обескровливание человека невозможно.

Так, так, так… А суд в Вятской губернии, что, про это не в курсе?

В своем ответе на данный вопрос я решил опираться на авторитеты. Это тут любят, когда где-то на какого-то немца или британца сошлешься. Не видят в России своих пророков, их тут всё из-за пределов отечества подавай…

Что же, так и напишем.

Начал я издалека. С лошади. Сия животинка тут всем знакома и понятна. На лошадках, кстати, чаще опыты по обескровливанию и проводились. Брали крупную особь, весом так в четыреста пятьдесят килограмм, перерезали ей крупные сосуды на шее и получали до двадцати литров крови, а всего их, этих литров, должно в не быть почти в два раза больше. Вот, как-то так.