Дагестанская сага. Книга II - Жанна Абуева

Марьяша вместе со своим классом и несколькими десятками других классов бодро прошагала мимо трибуны – на ней стояли в ряд руководители партии и члены правительства, а также несколько Героев Советского Союза и Социалистического труда.

Всё было привычно, незыблемо и так празднично, что даже дистанция между шествовавшим народом и стоявшими на трибуне людьми казалась вполне естественной, словно именно так оно и должно было быть – отдельно руководители и отдельно народ.

Если бы все эти люди вдруг задались вопросом: кого они приветствуют и для чего это нужно, то вряд ли они сумели бы объяснить себе это. Вероятнее всего, лишь пожали бы плечами и – в большинстве своём – сказали: «А чёрт его знает!»

В течение жизни они исправно ходили на демонстрации не менее трёх раз в год – 7 ноября, а также 1 и 9 мая. Живя в социалистическом обществе, они привычно хранили и почитали социалистические традиции, куда входили и демонстрации вместе с парадами. Но если 7 ноября и 1 мая носили в народе характер чисто традиционный, то День Победы, приходившийся на 9 мая, для всех без исключения был святым. Праздник был связан с Великой Победой, великими потерями и великими подвигами, а потому вызывал священный трепет у каждого гражданина великой страны.

Священными были для людей военные песни, фильмы и книги о войне, воспоминания фронтовиков. Священна была и сама память. И даже родившиеся после войны дети столь же трепетно чтили эту память и берегли её вместе со старшими.

Из всех многочисленных песен о войне Марьяша с детства любила больше всего трогавшую её до слёз песню «Враги сожгли родную хату». Она живо представляла себе вернувшегося с войны солдата с вещмешком, в потрёпанной гимнастёрке, в сапогах, покрытых пылью военных дорог, в серой солдатской шинели, с пилоткой на голове. Представляла, как он, глубоко потрясенный, стоит перед могильной насыпью, где покоятся его жена Прасковья и его детишки, которые должны были бы его встречать сейчас, живые и весёлые, а вместо этого, уничтоженные фашистами, лежали в сырой земле. И дом его был также уничтожен, как, вероятно, и всё село, и не было никого, кто встретил бы и утешил этого воина, освободившего Европу и дошедшего до Берлина. И вот он, повидавший в войну достаточно горя и похоронивший многих своих товарищей, оплакивает сейчас самых близких своих людей и пьёт «вино с печалью пополам» в надежде, что оно сумеет хоть как-то притупить его боль.

Представляя себе, как плачет этот мужественный солдат, Марьяша и сама начинала всхлипывать. Ей казалось, что она воочию видит, как тёплый летний ветер качает могильную траву, и это было так пронзительно и так печально, что она сама наполнялась грустью и тревогой за этого бездомного воина и за его дальнейшую судьбу. Ей нравилось думать, что пройдёт время, и он непременно встретит хорошую, добрую женщину, которая сумеет обогреть и оживить его душу, родить ему детей, и всё в его жизни ещё будет хорошо, потому как он это заслужил.

Хотя уже довольно много времени отделяло страну от той ужасной войны, память о ней не ослабевала, количество военных песен не убывало, а, напротив, всё увеличивалось. И вот уже проникновенно зазвучал на всю страну «День Победы», врываясь в людские души и наполняя их гордостью и болью:

Это праздникС сединою на висках.Это радостьСо слезами на глазах…

Марьяша думала о том, что когда-нибудь она тоже постарается написать песню или хотя бы стихи о войне, а пока что, пока дома никого не было, она во весь голос пела, и ей казалось, что все переполнявшие её чувства выплескиваются наружу вместе с этими чудесными песнями.

Глава 24

Имран вёл машину по петляющей дороге к горному перевалу и думал о создавшейся в его жизни ситуации. Она оказалась такой запутанной, что он, никак того не ожидавший, был растерян и опустошён. В одинаковой степени его терзали сейчас как угрызения совести, так и мысли о собственном предательстве по отношению сразу к двум женщинам. Одной из них была его жена Фарида. Другой преданной им женщиной была Полина, молоденькая лаборантка из городской поликлиники, влюблённая в него ещё со школьной скамьи и пришедшая однажды в его фотолабораторию, чтобы сняться на личный листок по учёту кадров. Затем она снова пришла, и ещё раз – уже без всякой причины, а просто испытывая потребность в его, как она выразилась, «страшно обаятельном обществе». Пришла – и осталась в его жизни. А он, достаточно уже искушённый в амурных делах, был настолько польщён и тронут её пылкой влюбленностью, что, сам того не заметив, увлёкся девушкой с романтичной горячностью, той самой, что побуждала его вечно пребывать в сладостных поисках своей Музы сердца. И Полина стала такой музой. По крайней мере он её искренне в этом уверял, как уверял многих других до неё. И все они ему верили, и сам он тоже верил в свои слова, которые говорил многим девушкам и вот теперь Полине.

Беспечная, удачливая лёгкость, в которую он облекал свои отношения с женщинами, до сих пор ни разу его не подводила, если не считать слёз и упрёков, обыкновенно сопровождавших неизбежное расставание. Однако всё изменилось в тот момент, когда Полина сообщила ему, что беременна и что её мать собирается говорить с ним об этом. Не ожидавший такого поворота событий, Имран вначале оторопел, а потом брякнул, не подумав:

– Не беспокойся, я что-нибудь придумаю, и мы поженимся!

Полина тут же успокоилась и повеселела, а сам он, напротив, помрачнел и захандрил.

Жизнь сразу же показалась Имрану неуютной и даже враждебной, он ощутил себя обманутым ею, ведь до сих пор она, эта жизнь, его лишь баловала да нежила. Груз ответственности за ситуацию нестерпимо на него давил, и Полина, неожиданно став проблемой, уже не казалась ему такой привлекательной, как раньше, зато чувство вины перед Фаридой, которая была его женой перед Богом и людьми, вызывало глубокое раскаяние и мучительные угрызения совести.

Он сразу представил себе, как всё будет, когда ситуация станет известна в городе, и какова будет реакция Фариды, её отца Саидбека, его матери и сестры Малики, всех соседей и сослуживцев. А главное – он представил себе лица своих сыновей, и эта картина более всего его ужаснула.

Конечно, Фарида уйдёт от него, едва лишь всё раскроется. Уйдёт и заберёт детей. И на её место заступит Полина с её ярко-синими глазами и с каждым днём всё больше разбухающим животом. И она станет в его доме молодой хозяйкой вместо Фариды… Нет, это невозможно! У него нет морального права приводить в отцовский дом другую женщину, кроме той, которую он уже однажды привёл. Он вспомнил обращённые к нему некогда слова отца: «Женитьба – дело серьёзное! Люди женятся один раз и на всю жизнь. Когда ты просишь у отца руки его дочери, это значит, ты готов нести ответственность и за неё, и за будущее потомство. Если ты готов нести такую ответственность, я с радостью благословлю твой выбор и поговорю с Саидбеком…»

Он ответил тогда: «Да, папа, я готов!». В ушах его продолжал сейчас звучать глуховатый голос Ансара: «…нести ответственность… с радостью благословлю твой выбор…»

Нет, он не может допустить, чтобы Фарида ушла из этого дома, следовательно, самым правильным в создавшемся положении будет уйти ему самому. И всё же, хотя решение было принято, он тянул, не в силах открыться жене, да и не хотелось ему уходить от Фариды!

А Полина, превратившись вдруг в настоящую фурию, с каждым днём становилась всё более настойчивой, угрожая рассказать всем об их отношениях и настаивая на том, чтобы он сделал, наконец, решительный шаг.

Никогда еще прежде Имран не чувствовал себя таким одиноким и несчастным. Он метался, как загнанный в силок молодой волк, привыкший к простору и свободе и внезапно оказавшийся в ловушке.

Глава 25

Как обычно, Айша проводила семью на работу и учёбу и, прежде чем заняться обедом, взялась за штопку арсеновского свитера, который этот сорванец умудрился где-то порвать.

Привычно и ловко орудуя иглой, женщина думала обо всём понемножку, пока её мысли не остановились на Далгате – сыне её дорогой и незабвенной Шахри. Вот уже несколько лет он живет в большом городе и, похоже, всё больше и больше отдаляется от родного Дагестана и от их семьи.

Правда, письма от него приходят, но что такое письма, они ведь не заменят общения, в котором она нуждается, а этот мальчик был единственной живой ниточкой, связывающей её с Шахри. В сотый раз Айша задавалась мучившим её много лет вопросом, позволила бы Шахри своему сыну уехать так далеко от дома, не обижена ли она там на свою подругу, отпустившую его. Тогда Ансар поддержал решение Далгата, и она, скрепя сердце, согласилась и благословила его отъезд, хотя, видит Аллах, вовсе этого не желала.

И вот теперь она совсем не видится с мальчиком и не знает, как он там живёт. И вообще, зачем ему понадобилось уезжать и селиться в незнакомом городе среди чужих людей?