Змеюка на груди - Андрей Евпланов

— Если вам дорога жизнь вашей родственницы, — сказала трубка голосом женщины, которая зажимала пальцами нос, чтобы не быть узнанной, — оставьте под скамейкой справа от памятника Чернышевскому пластиковый пакет с десятью тысячами долларов. Если вы хоть кому-нибудь сообщите, то никогда больше не увидите Розу Марковну.

— Постойте, а почему десять тысяч? — спросил Фима, чтобы еще раз услышать голос похитительницы.

— Потому что так надо, сука. Если не перестанешь задавать глупые вопросы, мы ее прирежем прямо сейчас.

— А умный можно? Где это памятник Чернышевскому?

— У Покровских ворот, дебил, — сказала женщина и положила трубку.

— Похитили, да? — догадался Самвел, которого разбудил звонок. — Сколько просят?

— Десять тысяч зелеными.

— Давай джип продадим. Контора нету, все равно милиция будет забирать. Когда деньги отдавать?

— Через три часа, — сказал Фима и невольно улыбнулся. Ему нравилось, что он ошибся, когда принял Самвела за уголовника.

— Что ты улибаешься, — разозлился шофер. — У тебя души совсем нет. Такой человек, такая женщина может умереть, а тебе ни жарко, ни хольодно.

— Ну почему же, довольно холодно. Надевай куртку, поедем за тетей, — сказал Фима.

— У тебя оружие есть, — деловито осведомился Самвел. — Я возьму монтировку.

— Не нужно оружия. Нам ее так отдадут.

— Ты знаешь, кто ее похитил?

—Да, конечно — моя бывшая жена.

Нинель не ожидала, что ее так быстро разоблачат. Она совсем растерялась, когда к ней в квартиру на Чистых прудах ворвались Фима с Самвелом. У нее даже не нашлось обычных терминов, вроде «идиот» и «урод» для бывшего супруга. Она стояла в прихожей в одной рубашке, и ошарашено взирала на то, как мужчины хозяйничают в ее квартире.

Фиме достаточно было только заглянуть в комнаты, чтобы понять, что Розы Марковны здесь нет, а Самвел лазил под кровати, открывал шкафы. Фима его не останавливал, он по себе знал, какие чувства может вызвать суровый вид армянина у тех, кто его не знал. Как раз таких чувств Фима желал для Нинель.

— Где тетка? — приставив палец к спине Нинель, спросил Фима, как ему казалось зверским голосом.

Но его устрашающий маневр произвел совершенно неожиданный эффект.

— Уйди, зараза, щекотно ведь, — завизжала Нинель. — Ничего я не знаю.

— Слюшай, женщина, — сказал Самвел сладчайшим голосом, как могут говорить только армяне, когда они хотят показаться вежливыми и воспитанными.

— Ты, почему пожилого человека украла? Тебе нечего есть да? Я тебя не буду резать, стрелять, вешать, я тебя гладить буду. Ефим-джан, дай, пожалуйста, мне утюг.

— Нет, — взвилась Нинель. — Не вздумайте меня мучить, я не переношу боли. Я умру, а вас расстреляют. Вы что, шуток не понимаете? Никто вашу Розу не похищал, просто Леня пригласил ее на дачу к детям. У них нет бабушек, им полезно общаться с людьми пожилого возраста. Это во всех журналах пишут. Даже, такой дебил, как ты Блюм, должен это знать. А я решила тебе напомнить о твоем отцовском долге.

— Воспитательница ты моя, Песталоцца несчастная, одевайся, нечего тут сиськами трясти, поедешь с нами на дачу.

— Хам, при чужих людях свою жену такими словами… — завела было свою привычную песню Нинель, но заметив, что мужчины не расположены ее слушать, пошла одеваться.

Дача Колобасова находилась в Фирсановке. Через полчаса джип был на месте. Фима и Самвел ворвались в дом, перебудоражив его обитателей. Сначала навстречу им выскочили перепуганные дети в пижамах, потом вышел заспанный Колобасов в майке, такой же мятой как и его лицо, с надписью «Boss». Увидев Фиму, он попятился назад, но Самвел загородил ему дорогу.

— Я говорил Нине, что так нельзя, но ты же ее знаешь… — сказал Колобасов и достал из шкафчика початую бутылку водки и два стакана. — Мне с тобой, Ефим нужно серьезно поговорить.

— Где Роза-джан? — голос Самвела был, как камнепад в горах.

— Наверху, в спальне, где ж ей быть, — пожал плечами Колобасов, но Роза Марковна уже и сама спускалась по лестнице.

— Ефим, Самвельчик, такую рань, что случилось? Разве Нина не предупредила, что я приеду утром.

На ней были полосатые шерстяные носким, войлочные тапки и халатик в цветочек, от нее веяло спокойствием и уютом, и Фима не решился ее расстраивать.

— Да мне срочно понадобилось переговорить с Леней, а Самвел меня подбросил. Вы собирайтесь потихоньку, а мы с Ленчиком поболтаем в саду, — сказал Фима, взял со стола бутылку и вышел в сад. Колобасов поспешил за ним со стаканами.

— Рассказывай, Ленчик, — сказал Фима, когда они расположились на бревнах у сарая.

— Мне нужны деньги, Ефим.

— А я-то голову, ломаю, кому бы их отдать. Накопилось, понимаешь, девать некуда, в тумбочке уже нет места, под матрацем не умещаются… Я уж подумал вместо туалетной бумаги их использовать, но знаешь ли, купюры мелковаты…

— Мне не до шуток Ефим, мне срочно нужно десять тысяч, чтобы выкупить участок земли.

— На кладбище.

— Откуда ты знаешь?

— Нас же учили логике, участки покупают либо под строительство дачи, либо на кладбище. Дача у тебя уже есть, значит ты хочешь купить участок на кладбище, судя по сумме, ты присмотрел себе место на Новодевичьем.

— Тепло, очень даже тепло. Я хочу купить участок здесь в Фирсановке под кладбище для домашних животных. Это очень перспективный бизнес. Летом мы с Ниной отдыхали за границей и случайно забрели на кладбище, где богатые люди хоронят своих собак и кошек. Ты себе не представляешь, какие там роскошные памятники. Вот я и подумал, что неплохо было бы и у нас это дело раскрутить. Наши-то нувориши покруче будут заграничных. Они бабок не пожалеют, чтобы повыпендриваться друг перед другом. Можно предложить им целый комплекс услуг: кремирование, бальзамирование, панихида, похороны с оркестром, поминальный банкет… В общем, все как у людей, только гораздо дороже, потому что эксклюзив. У нас уже есть гостиницы для животных. Они процветают. Почему бы не заработать на похоронном бизнесе? Он ни чуть не хуже любого другого. Да что я говорю, ты же лучше меня знаешь, тоже ведь делаешь деньги на бобиках и мурзиках, и неплохие деньги, если верить Нинке. А я сейчас на мели. Ты должен мне помочь, если не ради дружбы, то хоть ради детей. Они ведь тебе не чужие.

— Ну знаешь, Ленчик, это уж слишком… — в своем нахальстве Колобасов был столь естественен и простодушен, что на него даже нельзя было сердится.

— Конечно, дети мои, но и для тебя они, согласись, не чужие. Ты дал им свое имя, и по всему выходит, что ты им вроде крестного отца. И потом я в одном журнале прочитал, что дети не могут быть плодом одного полового акта. Все интимные связи матери откладывают отпечаток на будущий плод. Так что Фима, ты стало быть тоже приложил свою, то есть свой… Ну в общем поучаствовал в зачатии моих детей.

Ты пойми, к чужому мы бы не обратились за помощью, а ты свой, и мы тебя любим как своего. Ты не верь Нинке, когда она на тебя балон катит, это все показное. Есть такая пословица: кого люблю, того и бью. Так вот, в глубине души она тебя любит, может быть больше чем меня, но чтобы не признаваться даже себе в своей женской слабости, костерит тебя почем зря. И эту авантюру с твоей родственницей она провернула, потому что неравнодушна к тебе.

— Я так тронут, Ленчик, — сказал Фима, делая вид, что утирает предательскую слезу. — Если в следующий раз она толкнет меня под трамвай, то я буду знать, что это от большого чувства.

— Ладно, допустим, ты в своей Америке настолько очерствел, что в грош не ставишь интересы самых близких тебе людей — друга, женщины с которой делил постель, детей, которые носят твое имя, давай говорить на сухом языке фактов. Мне от тебя не милостыни нужно, а инвестиций. Хочешь стать совладельцем предприятия — пожалуйста, оформим все как положено, переделаем устав. Ты вложишь средства, а я идею, согласись, что такие идеи на улице не валяются. Насчет успеха не сомневайся — дело абсолютно беспроигрышное. Уже через три месяца ты свои денежки вернешь. Знаешь сколько стоит похоронить одного кобеля со всеми прибамбасами — не меньше тысячи баксов, а если лошадь сдохнет… Это еще и долгосрочные инвестиции — пока хозяева живы, они будут ходить на могилку своего четвероногого любимца и тратить, тратить, тратить… Мы будем окучивать их комплексно. Хотите постоянный уход за могилой — пожалуйста, цветы ленты, венки — пожалуйста. Найдется работа и для цветоводов, и для фотографов, и для архитекторов, на тот случай если какому-нибудь толстосуму вздумается построить мавзолей для своего ротвейлера. Мы откроем новые рабочие места, и местные власти скажут нам спасибо. Можно будет даже молитву заказать за упокой души, тут в местной церкви есть поп, который за зеленые по насекомому за упокой отслужит, не то, что по млекопитающему.

— А если собака еврейская? — сострил Фима, но Колобасову было не до шуток, перед ним раскрывалась широкая панорама будущих свершений.