Совпалыч - Виктор Солодчук

— Думаете, в наши дни кто-то еще знает?

— Прямых указаний нет. Но, судя по некоторым моментам, совпалыч используется в полный рост. По телевизору все одновременно смотрят одно и то же, — вот вам и почва для синхронизации. Схема совершенствуется, но принцип остается.

— Мне вот как раз сам принцип и не понятен. Ну ладно, бурлаки. Красиво, конечно, но с точки зрения логики не обосновано.

— Давайте я логично объясню. У всего есть причина, так? Если существует причина, значит есть и следствие. Верно?

— Верно.

— Предположим, вы хотите с кем-то поговорить по телефону. Для этого набираете известный вам номер и разговариваете, правильно?

— Как же иначе? — воспоминание о недавнем разговоре укололо под сердцем.

— То есть, чтобы следствием стал разговор, вы создаете причину — снимаете трубку, так?

— По-видимому, так.

— Значит, получается, что причина для вашего разговора с этим человеком — всего лишь снятая трубка? Неужели других причин для разговора у вас нет? Вы зачем звоните?

— Сам не знаю, — вздохнул Арсений. — Наверное, и другие причины есть.

— Какие же?

— Ну, всякие. Какие угодно. Любые.

— Вот! Причины могут быть любыми. Значит, для любого следствия есть любая причина, теперь понятно?

— Почти.

— Со временем поймете. Случайность — это не событие, это чувство. Ощущение случайности события — это чувство непонимания его закономерности. Ну, хорошо, давайте записывать, мне домой скоро.

Домой Иваныч всегда уходил через чердак. Как утверждал старик, на крыше он снимает бывший домик для птиц.

— Голубятню? — спросил Арсений.

— Нет, чердачное помещение. Голубятня — это там где голуби. А у меня полный порядок. Печка, свечка, молодая овечка. Заходите в гости, сами убедитесь.

— Какая овечка?

— Так говорится, когда в доме все есть. Или еще говорят в таких случаях: «от батона до плафона». Это из неприкосновенного словарного запаса. Много таких выражений. Только пользоваться ими надо осторожно и к месту, иначе неприятности получаются.

— Кстати о неприятностях. Мне только что сказал Журавлев, что нас вот-вот расселят.

— В самом деле? — не удивился Иваныч. — Вы не расстраивайтесь особо. Дело обычное. Как в песне поется: «Есть гнездо у птицы, норы у лисицы, а простому человеку негде прислониться». Ну что же, пойдемте, покажу вам свою хату.

Поднявшись на чердак и пройдя по крыше, Романов, и вправду, увидел небольшой домик с крыльцом, вокруг которого были расставлены горшки с комнатными растениями. Внутри было светло и просторно, несмотря на микроскопические размеры бывшей голубятни. Единственная комната служила Иванычу не только спальней и кухней, но еще и мастерской. Последнее подтверждалось наличием в углу верстачка с инструментами.

Не задерживаясь и пообещав зайти в другой раз, Арсений вернулся, чтобы набрать заключительные главы. Работа шла туго. Осадок от разговора с Верой саднил в районе солнечного сплетения. Чтобы переключить неприятное чувство, достаточно отвлечься и сделать что-то новое и необычное. Например, принять холодный душ, или повыть полчасика по-волчьи. Арсений решил последовать совету Журавлева и сочинить короткий рассказ. За десять минут он написал следующее:

Звезда упала

Крепко держась за руки, они шли по линии прибоя и молчали. Молоко лунного света сворачивалось в кисловатом сосновом аромате. Саша провел пальцем по щеке Маши и почувствовал непреодолимое желание взять сейчас эту девочку на руки и нести ее по лунной дорожке, нести бережно и долго, пока смерть не остановит его. Она ощутила это желание, и нежность, поднявшись от кончиков точеных мизинцев, пробежала дрожью, отдалась пульсом позвоночника, глухой волной ударила в мозг.

— Я люблю тебя, — сказала она, — потому что у тебя такая же прическа, какая была у моего дедушки, а он рассказывал мне сказки на ночь.

— И я люблю тебя, — тихо ответил Саша, — потому что ты нравишься Сереже, а он при всех ударил меня по лицу.

— Правда, мы всегда будем вместе? — приподнявшись на носках, Маша прижалась к нему и обвила руками.

— Да, конечно, — хриплым от волнения голосом сказал Саша, его ладони медленно опускались вниз по ее загорелой спине. — Мы всегда-всегда будем вместе, и никогда не расстанемся. Каждое утро будем просыпаться в одной постели, ты будешь готовить завтраки, а я — ходить на работу и возвращаться злым и уставшим.

— По вечерам мы будем смотреть телевизор, — Маша вслушивалась, как растет под легкими касаниями его пальцев ее твердеющий сосок. — И так будет каждый день. Иногда я стану устраивать тебе истерики. И однажды скажу, что ты поломал мне жизнь.

— Да, любовь моя, — прерывисто шептал Саша. — Я как-то раз тебя ударю, и ты расцарапаешь мне лицо.

— А я изменю тебе с пожилым и некрасивым человеком, — сильные руки увлекали Машу вниз, на теплый песок. — Ты найдешь себе любовницу на работе, и я случайно об этом узнаю.

— Но мы не разведемся, а будем жить вместе несмотря ни на что, ради наших детей. — Саша покрывал дождем быстрых поцелуев ее лицо и шею, все выше поднимая край ее платья.

— Да, мой родной, мой хороший, — лежа на спине, Маша водила бедрами вокруг Сашиного пальца. — И наш маленький ребенок будет плакать во время ночного скандала, он увидит, как ты ударишь меня. Он услышит, как я рыдаю.

— О, — стонал Саша, стягивая трусики с длинных ног, закатывая доверху платье, обнажая плоский живот и полудетские груди под острыми ключицами. — Я буду напиваться в компаниях и перестану бывать дома. Ты станешь уходить ночевать к маме и не позволишь мне видеться с нашим ребенком, чтобы не травмировать его психику. Я начну употреблять наркотики, потеряю работу, заболею неизлечимой болезнью и умру.

— О, — стонала Маша. — После твоей смерти я никогда не выйду замуж. Только редкие встречи скрасят мою жизнь, я буду провожать случайных любовников и знать, что они никогда не вернутся.

— Да! Навсегда! Навсегда! Навсегда, — рычал Саша.

— Навсегда-навсегда-навсегда! — извивалась Маша, ощущая пульсирующий взрыв.

Потом они лежали и смотрели в темное небо, где, осторожно пробираясь в россыпи звездных осколков, летел спутник.

— Ой! Звезда упала, — заметила Маша. Ты загадал желание? Не произноси вслух, а то не сбудется.

Рассказ Романову не понравился. С отвращением перечитав первые два абзаца, он удалил файл и снова стал думать о Вере. Ведь взрослые люди, могли бы нормально попрощаться. С этой мыслью Арсений во второй раз за день набрал впечатанный в память номер. Как ни странно, трубку на том конце взяли после второго гудка.

— «Невесомость Инвестмент», — сказал незнакомый женский голос. — Вам назначено на сегодня, на семнадцать ноль-ноль. Пожалуйста, скажите свои данные для оформления пропуска.

— Простите, я ошибся номером, — сказал Романов.

— Смешная шутка. Вы ведь по поводу работы? У нас не может быть ошибок. Пожалуйста, диктуйте номер паспорта. Я записываю.

В голосе неожиданной собеседницы звучали нотки какой-то совершенной безупречности, и Арсений зачем-то продиктовал ей свои данные, в том числе номер паспорта.

— Благодарю вас, Арсений Александрович. Куда ехать, помните?

— Нет, — признался Романов.

— Запишите, пожалуйста. Сегодня в семнадцать ноль-ноль. Площадь Киевского вокзала, под башней с часами. Автомобиль черного цвета, государственный номер двадцать-тринадцать. Записали?

— Какая марка автомобиля?

— Это не имеет значения. До свидания.

Ведь взрослые люди, могли бы нормально попрощаться

Для любого следствия есть любая причина. Похоже, реальность постепенно превращалась в иллюстрацию к беседам с Иванычем. Наскоро побрившись и затянув удавку галстука, Арсений почувствовал тоску по недавнему офисному прошлому, времени уютному и безопасному, когда мысли не были такими бездонными, а представляли собой упорядоченное движение намерений в соответствии с графиком отпусков. С другой стороны, у работающего человека нет возможности полежать лишние полчаса в постели и без спешки подумать о вещах, к работе отношения не имеющих. Но есть ли смысл ради этих тридцати минут, плюс ради прекрасного чувства, посещающего вас в воскресенье вечером, когда вы вспоминаете, что завтра — не тяжелый день понедельник, а всего лишь — ещё один прекрасный новый день, есть ли смысл ради таких сомнительных радостей терять устойчивость существования?

С такими мыслями лучше не входить в метро. Глубоко задумавшийся человек не заметит турникета и легко проедет свою остановку, его будут толкать в спину и колоть локтями, а дежурный милиционер сразу обратит внимание на рассеянный взгляд и потребует документы. Кто-то однажды заметил, что у поднимающегося и спускающегося в метро совершенно разные выражения лиц. У того, кто едет вниз, лицо напряженное и невеселое, а кто вверх — наоборот. Встречаясь взглядами на эскалаторе, пассажиры метро вырабатывают энергию, которой могло бы хватить, как минимум, на освещение.