Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 2 - Борис Стругацкий

Наступило время, когда я начал уставать от почти постоянно окружающей меня толпы. Даже если не принимать во внимание часы пик, в метро всегда полно народа. А три человека, это, как известно, уже толпа. Пока я был мал и неопытен, большое количество народа вокруг даже радовало. И пусть никто не замечал меня, а те, у кого я оказывался на дороге проходили сквозь меня, наличие людей вокруг создавало иллюзию того, что я не один. Они все куда-то спешили. И я спешил вместе с ними. Было время, когда я развлекал себя игрой в «проводника». Выбирал кого-то из пассажиров в толпе у подножия эскалатора или лестницы и прослеживал весь его путь от начальной станции до конечной. А потом — пытался встретить его на конечной и сопроводить до начальной. Сначала у меня ничего не получалось, но затем, потренировавшись и выяснив ежедневный график «моего» пассажира, я безошибочно встречал его и провожал. Потом я усложнил игру, включив в нее еще двоих. А потом — еще.

Я усложнял маршруты, «подбирал» людей на разных станциях разных веток, рассчитывал время… А потом — надоело и это.

И вот неожиданно наступил момент, когда я понял, насколько это страшное существо — толпа…

После того, как количество собравшихся вместе становилось больше трех, включался какой-то неизвестный мне природный механизм. И рождалась новая сущность. У толпы не было разума. Но у толпы была воля. И воля ее была направлена лишь в одну сторону — пока направление движения человека совпадало с направлением движения толпы, она была к нему благосклонна. Но стоило кому-то сделать шаг в сторону или хоть немного снизить скорость, как толпу тут же пронизывала вспышка негативной энергии. Я наблюдал — долго, упорно, ведь у меня было много свободного времени, — и понял, что, находясь в толпе, никто и не хочет идти против ее воли. Толпа, как тупое агрессивное, но очень сильное животное, подавляла слабых и карала тех, кто имел силы сопротивляться.

Она всего лишь оступилась на лестнице. И неудивительно, ведь ей было уже немало лет. Потеряв равновесие, с протяжным не то хрипом, не то вскриком она начала заваливаться на спину впереди идущего парня с наглухо закупоренными плеером ушами. Почувствовав неожиданный толчок, парень увеличил скорость, думая, что кто-то из идущих за ним людей торопит его. Старушка продолжила свое падение, лишившись даже этой ненадежной опоры. Единственно, в чем ей несказанно повезло, так это в том, что лестница была почти уже преодолена, когда она начала падать, да еще в том, что упала она удачно, ничего себе не сломав. Сил ей хватило только на то, чтобы слегка приподняться и отползти к краю лестницы, туда, где равнодушно-целеустремленная толпа не смогла бы ее затоптать. Она сидела у перил, тяжело дыша, ошарашенная, ничего не понимающая, а люди обходили ее, спеша каждый по своим делам, кое-кто задевал ногой и бормотал сквозь зубы о том, что дорогу не мешало бы расчистить.

И лишь через четверть часа к несчастной пробрались милиционеры и врачи. С тех пор я стал бояться толпы. Бояться ее и презирать. А заодно начал активно недолюбливать составляющих толпу людей.

Конечно же, последняя маршрутка показала хвост. Конечно же, так происходило каждый раз, когда Ася возвращалась с дежурства. Уж очень неудобное было время — начало второго ночи. Даже на самую позднюю из маршруток она не успевала.

Пришлось ловить машину и соглашаться, не торгуясь, на первую же предложенную водителем немаленькую сумму. У нее не было сил на то, чтобы торговаться. Она даже ремень не пристегнула. Водила ворчал что-то насчет безответственных пассажиров и драконовских штрафов «ни за что», однако сам, как заметила Ася про себя, пристегнуться не спешил.

Войдя в квартиру, она как раз успела схватить орущую на разные голоса телефонную трубку за полсекунды до того, как та должна была замолчать.

— Ася, привет, — голос Светки был тускл и бесцветен, — Слушай, солнце, тут такое дело… В общем, я с утра выйти не могу…

— А я при чем? — возмутилась Ася, уже понимая/чем ей грозит ночной звонок. — Ты в курсе, что я только домой зашла?

— Да знаю я, знаю! — выпалила Светка уже более эмоционально. — Просто, Ась… Ну мне просить-то больше некого… Совсем…

Ася знала это. Знала и то, что ничего особо страшного со Светкой не случится, если она выйдет-таки завтра на работу, как и было запланировано. Но… И это было очень большое «но» — Ася Светку жалела. Они не были подругами, так, коллеги. Более того, Светка Асе поначалу не нравилась. Это потом они случайно разговорились, и, услышав подробную историю Светкиной жизни, Ася стала ее жалеть. Единственная из всех. Дело в том, что Светке просто патологически не везло в личной жизни. В отличие от остальных девчонок-операторов, которые в большинстве своем были уже замужем, а то и с детьми, Светка никак не могла найти свой идеал. И, по мнению Аси, дело было исключительно в самой Светке. Она была слишком активная и оптимистичная. А каждый очередной кавалер, сходу зачисляемый Светкой в потенциальные женихи, при ближайшем рассмотрении оказывался либо тираном, либо инфантильным любителем компьютерных игрушек, либо — как в последний раз — оказался женат, а Светку рассматривал не иначе, как один из этапов своей жизни.

И все, кроме самой Светки, это понимали. А она пыталась бороться за свою очередную «любовь до гроба» зубами и когтями, которые, надо сказать, отрастила — тиграм на зависть. Для ее хитроумных комбинаций требовалось время. В том числе и рабочее. Поэтому она звонила Асе, единственному потенциально возможному сменщику, в час тридцать ночи, заранее зная, что Ася не откажет.

— Ну, Ася, ну хотя бы дневные часы! — ныла Светка.

— Хорошо, Светик, — Ася вздохнула, — но с тебя причитается.

— Не вопрос! — ответила Светка бархатным голоском. — Обсудим! Спасибо тебе, Асенька!

И повесила трубку.

Ася знала цену Светкиным обещаниям. Опыт показывал, что просить ее о подмене, взывая к совести, бесполезно.

Но сегодня у Аси были и свои причины согласиться отработать вторую смену подряд.

Ровно в девять часов утра следующего дня Марина стучалась в назначенную ей дверь. Как штык. Или королева. Ибо, как утверждала давняя реклама: точность — вежливость королей. И конечно же, дочка была при ней. Марина дала себе слово, что до ее, дочкиного, совершеннолетия не отпустит девочку от себя дальше, чем на десять шагов, и была твердо намерена выполнить данное себе обещание. Независимо от того, чем кончится разговор с представителями странной диспетчерской, о которой она раньше ничего не слышала. Да, Марина знала, что существуют диспетчеры метрополитена, те, которые организуют движение поездов, и про службы экстренного реагирования знала тоже, но вот чтобы они занимались чьим-то поиском или спасением — такое она слышала впервые. И, тем не менее, этот визит — единственная надежда узнать что-то конкретное о том, что случилось с дочкой. И значит, беседа состоится, чего бы ей, Марине это ни стоило.

Дверь открылась. На пороге стояла девушка, вопреки ожиданиям Марины — без формы. В каком-то растянутом свитере, Джинсах, в очках с немалыми диоптриями в массивной пластиковой оправе и с роскошным хвостом иссиня черных волос на затылке. Впрочем, хвост этот Марина смогла разглядеть и оценить лишь тогда, когда девушка посторонилась, пропуская их с Машенькой внутрь плохо освещенного коридора.

Назначено было к девяти. Я и пришел бы в девять, будь посетителем мужик. Но то, что женщина может прийти на место встречи минута в минуту, оказалось для меня сюрпризом. Когда был завершен ритуал тройного стука в дверь, я был несказанно удивлен, увидев за ней Асю. Ведь ее смена закончилась сегодня ночью, и как минимум двое суток Ася не должна была появляться в диспетчерской. На немой вопрос она лишь качнула головой: мол, позже расскажу, и провела меня в пультовую, где на одном из кресел устроилась мамаша с девочкой. Вернее, с половинкой девочки. Мне не впервые приходилось видеть человека, информационная оболочка которого осталась где-то в глубинах метрополитена. И то, что я увидел сейчас, мне категорически не понравилось. Такое ощущение, что оболочка, с которой я говорил вчера, выглядела лучше своего материального носителя раза в два. Девчонка, сидящая на коленях у матери, была бледна и неулыбчива. А еще у нее были пустые глаза. Серые. Ау оболочки — я точно это помнил — глазки были голубые. Неужели я-на-поверхности выгляжу и чувствую себя так же? Представляю, как весело ему было существовать последние два десятка лет. Нет, не может быть. Скорее, такая болезненная реакция на потерю оболочки существует только у этой конкретной девчонки, а я-на-поверхности выглядит и ведет себя более адекватно.

Ведь не заметил же ничего отец. Ни тогда, ни позже. Ладно, об этом я и так думаю постоянно. Надо бы прерваться и подумать о работе.